будем? — спросила она, с удивлением отметив, что вот голова у нее совершенно ясная, а язык — ворочается с трудом.
Он пожал плечами.
— Не знаю. Я с собой ничего поделать не могу. Я люблю тебя и легко могу отказаться от других женщин. Но тяга к мальчикам совершенно с тобой не связана, поэтому я могу держаться какое-то время, но все равно сорвусь.
— Значит, — она старалась оставаться хладнокровной, — надо найти какой-то способ, как-то жить с этим, да?
Он кивнул.
— Если для тебя это со мной не связано, то для меня очень даже связано с тобой, понимаешь? Для меня это — точно такая же измена, как и с женщиной.
— Странно, — пожал он плечами.
— Да ничего странного, — обозлилась она. — Я тебя не хочу ни с кем делить, что тут странного?
— А ты и не делишь. Ты — это ты, а они — это нечто совсем иное. Если бы ты спала с женщинами, я бы это не считал предательством по отношению ко мне. Так, легкое развратное развлечение.
— Вот видишь, какие мы разные, — ей хотелось плакать, она с трудом сдерживалась, чтобы не закричать, страшно, по-бабьи. — А мне вот больно когда ты делаешь это даже с мальчиками. Я их прямо убить готова!
— А меня?
— А тебя не готова, — она почувствовала, как по щекам потекло, все же не удержалась.
— Ну, так за чем же дело стало? Давай так и сделаем.
— Как?
— Когда мне станет совсем невмоготу, и я сорвусь, начав снимать и трахать мальчиков, ты после этого можешь их спокойно убивать.
Она вытерла ладонью щеки и уставилась на него. Ослышалась?
— А что? Через наш город проезжает много автостопщиков, какая проблема? Я их буду подбирать до въезда в город, так что никто и не узнает, что они здесь были: из предыдущего пункта выехали, в следующий не попали, только и всего. И нам обоим станет легче. Каждый удовлетворит свою страсть.
— А с чего ты взял, что я смогу кого-то убить?
— Но вот сейчас — смогла же? У тебя есть другие предложения?
— Развестись? — она сама понимала, что сказала глупость: как она жить-то без него будет?
Он засмеялся.
— А ты этого хочешь?
— Нет, конечно.
— Ну, так и в чем же дело? Зачем разводиться? Ты любишь меня, я тебя, вместе нам надо преодолеть некоторую проблему, только и всего. Ты поможешь мне, а я — тебе.
— Правда? — ей очень хотелось в это верить.
— Конечно, правда! — и он снова засмеялся, ее Ангел, он был такой хорошенький, когда смеялся!
Это была лучшая ночь в их жизни. Ни до того, ни после они не испытывали такой страсти друг к другу, которую никак не могли утолить. Поэтому оба не пошли утром ни на какую работу, а выползли из постели только к вечеру — что-то съесть и снова рухнуть обратно, чтобы опять заниматься любовью, нескончаемо сладко, тягуче и с легким чувством боли от того, что так, как раньше, уже не будет. Может, будет даже лучше, но не так, что-то ушло.
Он ей действительно помог: держал своего любовника крепко-крепко, пока она била и била того ножом, уже бездыханного, неживого, но била не останавливаясь. Потом были третий и четвертый. Потом она перестала считать. Незадачливых парней, на свою беду путешествовавших в их краях автостопом, по-прежнему сваливали в яму в подвале. Он ее расширил, забетонировал стены, а трупы засыпали известью и заливали сверху бетоном. Приходилось часто белить дом — постоянную закупку стройматериалов надо было как-то оправдать перед соседями.
Понятно, что бисексуальных тонких мальчиков не хватало, они не появлялись сразу, как только Ангелу приспичивало. Тогда он просто привозил автостопщиков к себе домой, мол, напою кофе, предоставлю ванну и покормлю — добрый молодой человек, готовый помочь. И если они возмущенно отвергали его притязания, она приходила на помощь. С наслаждением помогала связывать непокорных, затыкала им рот кляпом, чтобы не было слышно воплей, держала, пока Ангел удовлетворял свою страсть. Он знал, что ей все равно это неприятно, поэтому старался не рычать от удовольствия, и удовольствие от этого становилось не таким насыщенным, так что его выезды становились все чаще, а извести и бетона требовалось все больше.
Когда-то это должно было кончиться. Они оба это понимали. Но когда за ними приехали, это все равно оказалось неожиданностью. Настолько, что Ангел кинулся в спальню, схватил револьвер, лежавший в тумбочке у кровати, и выскочил навстречу полицейским. На что он надеялся, о чем думал — было непонятно, и теперь уже не узнать: его расстреляли, заметив в руке оружие, изрешетили еще до того, как он успел поднять руку с револьвером. Потом тюремный врач сказал ей, что на его теле насчитали два десятка пулевых отверстий, из них только два оказались смертельными, так что доктор, глядя на нее ненавидящим взглядом и стараясь сделать больно, рассказывал, что он еще довольно долго мучился, прежде чем отдал Богу душу. Он не знал, что ей теперь было все равно. Единственное, о чем она жалела, что не добралась до соседа, который «стукнул» в полицию, мол, слишком много соседи покупают извести, да слишком часто дом белят. Вот с ним бы посчитаться было не лишним. А так — она умерла вместе с Ангелом.
* * *
«Черт побери, — думал Сергей. — Один в один моя ситуация!» Ну, если быть честным, не совсем один в один. Скажем, Анна о том, что он творил с ее любовниками, не знала. Она и о существовании Сергея, собственно, не подозревала, он так и не решился подойти к ней. Но то, что все ее возлюбленные через какое-то время оказывались мертвыми — это да. Ее даже прозвали «черной вдовой» — слишком уж бросались в глаза странные совпадения, в какой-то момент слухи настолько распространились, что к ней уже и приближаться-то боялись. Кстати, правильно боялись.
Но, оказывается, он не один такой. Радовало это? Сергей пока не мог понять. Но Желтой очень сочувствовал.
— Ну, и что вы все притихли? — Желтая обвела собратьев по несчастью спокойным взглядом. — Можно подумать, что все остальные — просто ангелы небесные, попали на плаху случайно, ничего плохого не сделали. Для того, чтобы получить смертный приговор, сегодня просто убить недостаточно, правда ведь? Тут надо что-то такое учинить, чтобы судьи похолодели и другого выхода кроме казни не видели. Поэтому бросайте-ка вы, дорогие мои цветастые, смотреть на меня как на чудовище. Вы — точно такие же монстры, если не
