вскоре они сами точно так же застонали и захрипели.
Потом Сергей плюхнулся на крышку унитаза — отдышаться, а она опять пошла к зеркалу. «Женщина всегда остается женщиной! — подумал он и подивился, какие банальности лезут в голову мужчине после секса. Мисс Блю расстегнула воротник своей рубашки, проверяя в зеркале, не осталось ли на шее следов от поцелуев, как вдруг страшно закричала, впившись взглядом в отражение. Сергей вылетел из кабинки, бросился к зеркалу, но ужасное было не там. Ужасное было в соседней кабинке, где только что занимались любовью.
На полу, раскинув руки и глядя пустыми глазами в потолок, лежала обнаженная Фиолетовая. Горло у нее было чем-то распорото, оттуда вытекала красная густая жидкость, расползаясь на полу туалета жирным, дурно пахнущим озером.
Сергей, не дыша, перевел взгляд внутрь кабинки.
Там, улыбаясь, сидел Синий, положив на колени руки, ладонями вверх. Сначала показалось, что его запястья замотаны какой-то красной тряпкой, но сразу стало понятно, что это от кисти до локтя распороты вены.
Сергей схватил чье-то валявшееся полотенце, стал перевязывать Синего, пытаясь остановить кровь. Весь перемазался, ноги скользили на жирном, пару раз он, поскользнувшись, больно ударялся о какие-то углы, полотенце не слушалось, руки Синего безвольно болтались, но Сергей все пытался хоть что-то сделать, пока не понял, что все бесполезно. Синий умер.
Получается, что совсем рядом с ними Синий с Фиолетовой в последний раз получили наслаждение, затем он перерезал ей горло, вскрыл себе вены, а Сергей с мисс Блю все это время были в соседней кабинке, и эти двое, умирая, их слышали.
Раздался резкий отвратительный, режущий ухо звонок. Он все звенел и звенел, не переставая, из спален выбежали заспанные жильцы, обалдело вскочили бессонные пьяницы в баре, непонятно откуда вылетела Зеленая со своим Красным.
— Ну, раз уж все собрались, — зазвучал из динамиков голос господина инструктора, в котором на это раз не было ни малейшего намека на обычное его ёрничество. — То я хочу сообщить вам, господа, что такого вот ухода из проекта мы больше не допустим! Это, конечно же, была наша недоработка, мы как-то вовремя не сообразили, что особо одаренные товарищи могут покончить с собой разбитым стаканом. Сейчас это кажется само собой разумеющимся, так что, пока вы все здесь, вся стеклянная посуда уже заменена одноразовой.
„Черт, надо было подсмотреть, откуда они появляются“, — огорчился Сергей.
— Конечно, при желании и пластиковую посуду можно превратить в оружие, но я вас, господа, здесь и сейчас предупреждаю: с этого момента наказания становятся коллективными. То есть, если еще кто-то задумает уйти из жизни — я накажу всю группу. А то, что я могу наказать — и пребольно! — вы все знаете. Могу продемонстрировать, если кто подзабыл.
Все молчали.
— Ну, вот и славно, что желающих нет. С этого момента — никаких нарушений установленного порядка. Никаких заговоров. За попытку побега наказывается вся группа, а то, я смотрю, тут начали по углам шушукаться…
Сергей вздрогнул, ему показалось, что он прямо ощущает на себе взгляд господина инструктора, и хотя этого не могло быть, стало не по себе.
— И вообще: неужели вы, взрослые, опытные люди, еще не поняли, что выхода у вас нет? Что вам остается только четко выполнять предписанное? Что тот факт, что вас отобрали для участия в эксперименте — это всего лишь шанс, а не амнистия? Причем, шанс для двоих, а не для всех? Так трудно для понимания? А теперь все вышли из помещения, быстро! Тут за вами прибирать будут.
Хрип в динамике прекратился — видно, господин инструктор отключился в сердцах. И тогда раздался страшный грохот. Красная стояла, держа двумя руками стул из бара, а со стены туалета осыпалось разбитое зеркало.
— Ты что, подонок, делаешь?! — заорала она, подняв прозрачные безумные глаза вверх, туда, где как они думали, расположены камеры. — Ты нас на что толкаешь, гадина?!
Она с размаху треснула тяжелым стулом по раковине, от чего та покосилась. Ударила еще раз, и еще, пытаясь отбить ее от стены.
— Видишь осколки? — продолжала она кричать, не переставая лупить стулом по хрупкому фаянсу, от которого отлетали белые куски, но раковина держалась, никак не хотела отваливаться. — Сейчас я их всем раздам, понял? Мы сейчас тебе вены вскроем! Я тебя, сука, дождусь! Дождусь и порву на куски, — она с грохотом отшвырнула стул в сторону и схватила длинный осколок разбитого зеркала. — Вот этим тебя буду резать! Горло тебе распорю, понял? Яйца отрежу!
Её всю колотило. „Это ж у нее припадок, она же невменяемая! — ахнул Сергей. — Иди-знай, может и вправду чего натворит“. Но вмешаться побоялся. Красная действительно выглядела страшно.
Первой очухалась Желтая, кинулась к ней, не обращая внимания на размахивания зеркальным „кинжалом“, обняла, прижала к себе, стала что-то шептать на ухо. И блондинка разом обмякла, пришла в себя, посмотрела вокруг, выронила свое „оружие“ и дала Желтой увести ее из туалета.
Стало тихо. Остальные постояли молча, потом стали расходиться.
На кухне Желтая отпаивала трясущуюся Красную, перевязывая разорванную осколком зеркала кожу на ладони. Мисс Блю погладила Сергея по голове и пошла к ним.
До субботы Сергей пытался сообразить, каким образом можно спрятаться в столовой, чтобы выяснить, кто и как убирает посуду и выносит пищу, но так ничего и не придумал. Они с мисс Блю спали по очереди, пытаясь поймать момент, когда в темноте кто-то появится, чтобы пополнить запасы алкоголя, кофе и чая — но тщетно, неведомым образом запасы исправно пополнялись, но кто входил и что там делал — увидеть не удалось. И чем ближе становилась суббота, тем страшнее ему становилось. Он как-то был не готов к последнему дню жизни.
А еще он думал о мисс Блю. Она, конечно же, чувствовала то же самое, становилась все злее и раздраженнее, да и Сергей все чаще срывался. Но от этого только горше и пронзительней становились их ночи, когда они изматывали друг друга до невесомого состояния, когда невозможно было больше прикоснуться к распухшим губам, когда ныли разбитые в кровь колени и локти, когда не оставалось никаких сил, чтобы утолить желание, да и можно ли было его утолить? Они почти не спали, проваливаясь посреди дня в наполненную бредом дрему, пытаясь устроиться в креслах. Почти не ели, потому что страшно было наполнять желудок пищей за несколько часов до того, как эта самая пища вывалится на обитый цинком стол патологоанатома. Во всяком случае, именно так представлял себе Сергей, и как всякого человека
