– Увлекся.
– А молодчина, черт побери! Дешифровальщиком бы тебя в штаб. А то иногда месяцами бьются. Что сейчас думаешь делать?
– Буду искать это место.
– Где ты его отыщешь? Разве что всю страну перекопать?
– Поеду в Ольшаны. Книга найдена там. Книга принадлежала Ольшанским, о чем можно судить по инициалам и по совпадению исторических событий и шифровки…
– Ну, занимайся, занимайся…
Я был немного обижен этим безразличием:
– А тебя разве это не заинтересовало?
– Да что тебе сказать, хлопец… Не в нашей это компетенции. Ни моей, ни Щуки.
– То есть как это? А если, действительно, Пташинский не захлебнулся, а убит, потому что кто-то боялся, что он стоит на пороге какого-то открытия?
– А ты уверен, что он убит?
– Да, – после паузы ответил я.
– Однако же и экспертиза, и следствие, и все против этого.
– Я уверен, – сказал я. – Вопреки экспертизе, следствию, черту, вопреки всему. Что-то во всем этом жуткое. Я предчувствую это интуитивно.
– Предчувствовать – твое личное дело, – сказал Хилинский. – Ты лицо частное и можешь позволить себе такую роскошь. А вот когда начинает «интуитивно предчувствовать» правосудие, юстиция, само государство… тогда…
Он нервно отхлебнул коньяка.
– …тогда начинается – бывали уже такие случаи – охота на ведьм, маккартизм, папаша Дювалье, да мало ли кто еще. А потом всем приходится долго, десятилетиями платить за это, рассчитываться. Даже невиновным. Слишком это дорого обходится.
Хилинский допил рюмку.
– Слушай, хлопче, не обижайся на меня, но это так. Ты потрясен смертью друга, ты не веришь, что он мог вот так, сам уйти от тебя. Ты ищешь возможность отомстить, чтобы стало немного легче. Но тут ничто не говорит в пользу мести. Даже звонки, объяснение которым имеется. Да, кто-то искал в квартире. Кто-то усыпил собак. Но это могли быть обычные барыги, они выследили отъезд твоего друга и воспользовались этим.
– Они искали книгу.
– Возможно. Но даже если это и так, даже если они смутно знали про открытую вами с Марьяном тайну, даже если они и вы столкнулись на одном пути к ней – это не имеет отношения к смерти Пташинского. Это случай, совпадение. Поверь мне, экспертиза была предельно тщательной, скрупулезной. Об этом позаботились, поверь мне. У него было очень больное сердце. Он мог прожить еще годы, а мог и умереть каждый день. И потому Щука, наверное, будет дальше вести расследование по делу взлома, но никому из них нет дела до того, что сегодня открыл ты.
Закурил.
– Как тебе объяснить? Ну вот: имеются сведения, что в Кладно где-то спрятан архив айнзатцштаба. Знаешь, что это такое?
– Знаю. Ведомство Розенберга. Грабеж ценностей.
– Правильно. Закопал некто Франц Керн с другими. Вот это дело людей, которых я когда-то хорошо знал. А события почти четырехсотлетней давности – это не наше дело. Ты бы еще попросил расследовать убийство Наполеона.
– И попросил бы. Делали же анализ его волос на присутствие мышьяка. В современной следственной лаборатории. Выяснили: был отравлен.
– Ну, такую услугу и я тебе могу оказать. Что тебе нужно?
– Сделать анализ чернил. Посмотреть книгу в инфракрасных лучах. Ну и прочее. Полное обследование.
– Почему не сделать? По-дружески. Почему не помочь? Да и вообще интересно. А остальное – ты открыл, ты и делай. Помнишь, как ты дело Достоевской-Карлович восстанавливал и распутывал. Только для интереса мне рассказывал. И тут то же самое. Ну, логично, если хочешь, будем обдумывать вместе. Гимнастика для мозгов. Ну, разве юридический совет Щука может дать, да и то – ты юриспруденцию того времени лучше знаешь. Право очень сильно меняется. Сам и распутывай. Подмоги не ищи. Дай бог Щуке со своими документами и находками справиться.
Подлил мне коньяка:
– Интересная для тебя штука. Просто «остров сокровищ». А как насчет тех точек? Ну, 9с, 20в… Неужели и вычислительная машина тут ничего не сделала бы?
– А что она сделает? Простейший пример – «Вова – дурань». 1н, 1д и т. д. Перебрала все варианты и выдала, да почему-то по-русски: «На дурь, Вова». Я не могу все варианты перебрать, выбрать единственно верный, ну и у нее такая же логика.
– Мало утешает, – сказал Хилинский.
– Она выдаст все варианты, которые имеют хотя бы какой-то смысл, сотни тысяч, но выбор сделать не сумеет. У нее формальная логика. Поэтому человек заранее и отказывается от таких задач.
– Ясно, – сказал Хилинский. – Значит, сознательное признание умственного банкротства. Невозможности узнать.
– Вздор, – возразил я. – Отказ заранее – не свидетельство бессилия человеческой логики. Человек может сделать правильное заключение на основании далеко не полной информации. И может заранее предвидеть, что никакая информация не даст возможности сделать вывод. И этот отказ заранее от неразрешимой задачи не свидетельство бессилия, а, наоборот, свидетельство всемогущей силы человеческой логики.
– Что же, бейте на всемогущество. Признаться, немного завидую вам.
– Ну вот, – сказал я. – Сейчас пойду отсыпаться.
– Разбуди, когда раскинет ветви по-весеннему наш старый сад, – мрачно сказал он.
За окном была надоедливая апрельская слякоть.
…Я открыл дверь и сразу почувствовал, что в моей квартире кто-то есть. Снял туфли и прошел в кабинет. Так и есть: сладковатый сигаретный дым.
На диване, подобрав под себя красивые ноги, сидела и грела руками ступни женщина.
– Зоя?
– Да, ты не ожидал?
– Давно?
– Видишь, только зашла. Ноги окоченели.
Я принес халат и набросил ей на ноги.
– Спасибо. Я столько ходила по этой слякоти. Столько ходила.
Странный был у нее вид. Как будто накапала в глаза беладонны. Зрачки огромные, застывшие. Губы белые, словно она поджала их. Я поначалу испугался было.
– Что с тобой?
– Ничего. Ты хочешь спросить, зачем я здесь? Видишь, приползла. Знаешь, как не очень умная собака. Умные идут за последним в лес. Я только зашла, чтобы отдать тебе ключ. Вот он, на столике.
– А я о нем и забыл, – чистосердечно признался я. – Есть хочешь? Выпить?
– Ничего не надо.
Она умолкла.
– Послушай, ведь я тебе говорил уже и еще скажу: бросим это, оставайся – и все. Только откровенно – слышишь? – откровенно все скажем ему.
– Да нет, – почти беззвучно сказала она. – Не имеем права. Я не имею права. Обман. Ни на что я больше не имею права.
– Перестань себя истязать, – начал я утешать ее. – Ну, случилось, ну, подумаешь… Чушь, гиль какая-то… Покончим с этим, и все.
– Не чушь, – сказала она. – Я и пришла, чтобы покончить. Больше не приду. Вот только погляжу и… Ничего, ты скоро забудешь, что случилось. И ты меня жестоко не суди.
– Да я и не думаю, – улыбнулся. – Ну, давай выпьем немножко «немешанного кадара».
– Давай, – улыбнулась она влажными глазами. – Только давай будем здесь. Никуда не пойдем.
Я расчистил стол от следов ночной работы и поставил на него что было.
– Что ты собираешься делать в ближайшие дни?
– Пока ничего. Дня через три уеду.
– Куда?
– В Ольшаны, по делу. Это под Кладно. Деревня.
– Надолго?
– Недели на три, может, на месяц.
– Ну вот, значит, прощай. Может случиться, что и встретимся. Случайно. Кто знает, где оно, что и как.
– Послушай, Зоя. Я тебе еще раз говорю…
– Не говори глупостей. И не повторяй этого. Сам знаешь, женская слабость. Но только не со мной. Я уже решила.
– Не буду. Хотя мне плохо. Но, возможно, я смогу переубедить тебя.
– Посмотрим, посмотрим…
Странные, странные глаза.
– А что ты эти дни делал?
– Да тут головоломку одну древнюю решал.
– И решил?
– Не совсем. Не до конца.
– Ну, помогай тебе бог. Пусть тебе повезет. Ты же, смотри, возьми теплые носки. Несколько пар. В деревне еще слякоть. Блокнотов пару. Сигарет. Кофе растворимого, потому что там не достанешь. И ручек пару заправь. И пленок возьми для аппарата. И нож. И бритву.
Что-то нарочитое и неуверенное было в этой заботливости. Так, наверное, жена отправляет в дорогу мужа, изменив ему или зная, что непременно изменит, что высший, непреклонный рок неотвратимо ведет ее к этому.
– Все возьму, – сказал я. – У меня список. Я – опытный командированный. И вообще… методичный старый холостяк.
– Не надо тебе больше им оставаться. Слышишь, прошу тебя. Плохо это кончается.
– Ну, конечно, кто женится – у того жизнь собачья, зато смерть человеческая, а кто нет – у того собачья смерть, зато жизнь человеческая, – неудачно пошутил я.
– При нынешних родственных чувствах и смерть не всегда бывает человеческая, – подхватила она.
– Да что с тобой?
– Плачу, – ответила она. – И над тобой. И над всеми. – И вдруг поймала в воздухе выключатель бра, нажала на него.
