креста на груди, стояли рядом, перешептывались и хихикали. Заприметив ее, обе торопливо скрылись прочь.
Она проигнорировала их. Когда правительство объявило, что реквизирует Хайбери Хаус, после похорон Мюррея прошло меньше месяца, а еще несколько недель спустя здесь уже был дислоцирован отряд Добровольной медицинской помощи VAD, который занял бóльшую часть господского дома и все флигели, семье оставили лишь несколько комнат в апартаментах западного крыла здания. Все то время Диана была в глубоком трауре, но начав постепенно выходить из периода горевания, однажды обнаружила, что в ее милом доме, с такой любовью обустроенном, теперь больничные палаты с аккуратными рядами коек, операционная зала и ординаторский кабинет для сестер и докторов.
Эта трансформация произошла без ее участия, поскольку комендантом вновь образованного Хайбери Хаус Хоспитал была назначена Синтия — сестра Мюррея, приехавшая из Лондона в поместье. Еще не оправившаяся от потрясения, вызванного гибелью мужа, Диана сочла проявлением доброты то, что Синтия взяла на себя эту ответственность. Однако вскоре она увидела, как дела обстоят на самом деле: для Синтии это был всего лишь способ пробраться обратно в дом, где они с братом оба выросли, но который отошел Мюррею после того, как их мать второй раз вышла замуж. Все же, если золовка Дианы и понадеялась, что та запрется в своих апартаментах, облачившись в черный траурный креп и погрузившись в глубокую печаль, а в госпиталь и вовсе не будет показываться, то она жестоко ошибалась.
Диана прошла по первому этажу восточного крыла, мимо гостиной, длинной галереи и ванной комнаты. Каждое из этих помещений была переоборудовано в палату и заставлена больничными койками, застеленным белым накрахмаленным постельным бельем
По началу старшая медицинская сестра Макферсон, руководившая в госпитале всем, что касалось медицины, пыталась сделать так, чтобы Диана держалась от палат подальше, — каждый раз, когда владелица особняка появлялась на пороге какой-либо палаты, раздавался ее резкий оклик: «Миссис Саймондс!»
В конце-концов, Диана решила, что с нее хватит. «Это все еще мой дом, и я буду ходить туда, куда мне заблагорассудится!» — заявила она, стоя посреди своей бальной залы, а с расставленных там коек на нее смотрели восемь раненых мужчин, и во взглядах у них было что-то похожее на уважение.
— А я не могу допустить, чтобы у меня по госпитальным палатам бродили посторонние, — парировала медсестра.
— Даже не вздумай, Диана. Это неприемлемо, — сказала Синтия, проявив в этом вопросе редкостное единодушие со старшей сестрой. — Этим мужчинам женское общество не на пользу.
— Но они окружены женщинами! — возмутилась Диана.
— Сиделками, — поправила ее медсестра.
— Вы — женщина, — парировала Диана. Потом указала на золовку. — Синтия, ты тоже женщина.
— Я — комендант госпиталя, — гордо ответила та, как будто эта должность делала ее бесполой.
— В моем собственном доме я буду ходить свободно! — заявила Диана твердо и не двигалась с места до тех пор, пока и старшая медсестра, и Синтия не сдались. Да пусть хоть весь мир погрязнет в войне, но в ее собственном доме никто не посмеет командовать ею, будто она пехотинец.
Сейчас, когда она зашла в Палату «B», сестра Уортон, старшая дежурная медсестра, подняла на нее взгляд, отвлекшись — вместе с младшей медсестрой-администратором она производила осмотр огнестрельного ранения рядового Би2тона, крепко спавшего в этот момент.
— Миссис Саймондс, — попривествовала ее сестра Уортон коротким кивком.
Диана замедлила шаг.
— Сестра Уортон, как сегодня ваши пациенты?
— Некоторым лучше, некоторым хуже. Он попросил меня поблагодарить вас еще раз за то, что вы помогли ему написать письмо его матушке. — Сестра Уортон кивком указала на рядового Би́тона.
Кисть правой руки этого юноши была раздроблена шрапнелью. Он еще не научился владеть левой рукой и не хотел тревожить свою мать, посылая ей письмо, написанное чужим почерком. Диана притащила в палату старую печатную машинку, которой когда-то пользовался Мюррей, и поставила ее на маленьком столике возле койки рядового Би2тона. В тот день после него еще двое раненых надиктовали ей свои письма.
— Надеюсь, что операция, которая ему предстоит, пройдет удачно, — искренне произнесла Диана. — А не знаете ли вы, где сейчас мисс Саймондс?
— Полагаю, вы найдете ее в ее офисе, — ответила сестра Уортон.
Диана не стала подчеркивать, что офис Синтии вернее было бы назвать бильардной, — это было одно из сражений, в котором она потерпела поражение. Вместо этого она просто поблагодарила сестру Уортон.
На пороге бильардной комнаты, прежде чем постучаться, Диана сделала глубокий вдох, изо всех сил пытаясь подавить чувство горечи, которое поднималось в ее душе от одной мысли о том, что она, будучи хозяйкой, вынуждена теперь просить разрешения войти.
«Да?» — прозвучал тонкий голосок с другого конца комнаты.
Диана повернула медную дверную ручку, сделала шаг внутрь — и взглядом уперлась в затылок Синтии. Глядя на светло-русые волосы этой женщины, побитые первой сединой, носившую скромные платья пастельных оттенков с высокими кружевными воротничками, можно было бы легко подумать, что по характеру она мягка и участлива. Но однако, проведя в обществе Синтии хотя бы пять минут, любой человек поменял бы свое мнение о ней и это заблуждение было бы развеяно. Синтия — не человек, а кремень! — считала, что каждое ее мнение является единственно верной догмой.
Синтия развернулась в кресле, старом кресле Мюррея, некогда стоявшем за его письменным столом. Ее лицо с тонкими, словно птичьими, чертами слегка дрогнуло, приняв досадливое раздраженное выражение, но она его сразу умело скрыла.
— Дорогая моя невестка, как хорошо, что вы зашли. Хотя у вас, наверняка, имеется масса неотложных дел?
— Ты знаешь, что дел по хозяйству у меня более чем достаточно — мне надо добиться того, чтобы этот дом вела та четверть слуг, которые у нас остались, — и это не считая трех (когда больше, когда меньше) пациентов, троих докторов, шестерых сиделок, шестерых сотрудников категории общего обслуживания, старшей медсестры, интенданта, ну и тебя по месту жительства.
— Ты мне напоминаешь об этом слишком часто, — со вздохом сказала Синтия. — И что же сегодня стряслось?
