Однако вскоре выяснилось, что патриотические манифестации, использующие национальные и монархические символы, могут в известной ситуации представлять немалую опасность для общественного порядка на улицах столицы. Возбужденные толпы срывали вывески с надписями на немецком языке, били стекла в окнах немецких магазинов, крушили витрины в редакциях немецких газет. 22 июля толпы манифестантов с национальными флагами, состоящие в значительной степени из рабочих, стали собираться у германского посольства. С пением русского гимна они пытались пробиться в здание, и, хотя полиции удалось оттеснить большую часть манифестантов, кому-то удалось проникнуть в посольство. Из здания выкидывались немецкие флаги, знамена, портреты германского императора, которые рвались и сжигались. На месте германского герба был водружен российский флаг. С крыши посольства были сброшены массивные скульптуры. В то же время царские портреты, находившиеся в немецкой миссии, были торжественно вынесены, манифестанты пронесли их по улицам с пением русского гимна.
Действия толпы представляли собой своеобразную символическую победу над врагом, уничтожение символов противника освящалось почитанием национальной символики, и в том и в другом случае портреты монархов играли большую роль. Между тем в здании начался пожар, впоследствии в посольстве был обнаружен труп 62-летнего немецкого переводчика, который уже долгие годы жил в России. Хотя следствие, проведенное русскими властями, утверждало, что он был убит кинжалом еще до штурма германской миссии, вся история со штурмом посольства и убийством служащего была крайне невыгодна России, она, казалось бы, подтверждала тезисы германской пропаганды, изображавшей своего восточного противника страной варварской и дикой. Русские власти арестовали до сотни манифестантов, участвовавших в этом погроме. Однако немалая часть общественного мнения с одобрением восприняла нападение на немецкое посольство. Публика в кинематографах столицы с восторгом встречала кадры кинохроники, демонстрирующие здание после разгрома, воспринимавшегося как первая русская победа над врагом 160.
Опасность неконтролируемых проявлений патриотизма и монархизма была осознана властями, 23 июля все манифестации в столице были запрещены распоряжением градоначальника, затем эта мера была распространена и на Санкт-Петербургскую губернию.
Эти распоряжения предотвратили в Санкт-Петербурге манифестации, вызванные вступлением в войну Великобритании. К зданиям Русско-английской торговой палаты и британского посольства направлялись большие толпы людей с флагами и портретами царя и английского короля, однако полиция препятствовала публике собираться. Полиция не могла полностью запретить состоявшуюся через несколько дней франко-бельгийскую демонстрацию, участники которой склоняли национальные флаги перед большим портретом царя, выставленным в конторе газеты «Вечернее время» на углу Невского и Садовой. Однако затем они по предложению полиции спокойно разошлись. Последовавшие 21 августа манифестации по случаю занятия русскими войсками Галича и Львова также предотвращались властями, полиция предлагала публике расходиться161.
В других городах империи манифестации не отменялись, но и там патриотические демонстрации перерастали порой в погромы. Так, в Николаеве толпа демонстрантов учинила разгром популярного в городе «петербургского» кафе, принадлежащего германо-подданной162.
Запрещая в столице уличные манифестации, власть использовала для патриотической мобилизации хорошо организованные официальные церемонии. 26 июля в Зимний дворец прибывали члены Государственного совета и Государственной думы, ранее распущенных до осени, но специально созванных по случаю начала войны. Набережная перед дворцом вновь была усыпана народом, ожидавшим приезда императора. В залах же дворца, по сообщению корреспондента, «расшитые мундиры придворных и министров смешались с сюртуками и фраками депутатов»163. Подобное стилистическое «смешение» символизировало единство правительства и представительства, власти и общества. К моменту же прибытия императора «мундиры» были отделены от «сюртуков» и «фраков»: присутствующие расположились, следуя указаниям церемониймейстеров, в строго установленном порядке в громадном Николаевском зале.
Во время этой церемонии Николай II издал и новый манифест об объявлении состояния войны с Германией и Австро-Венгрией. Составителям царского манифеста удалось подобрать удачные образы, запоминающиеся слова, которые нашли отзвук в сознании многих жителей империи. Там, в частности, говорилось: «Да благословит Господь Вседержитель Наше и союзное Нам оружие, и да поднимется вся Россия на ратный подвиг с железом в руках, с крестом в сердце»164.
Этот яркий призыв к религиозно-милитаристской мобилизации страны впоследствии не раз цитировался современниками. Патриотическое стихотворение, опубликованное в массовом журнале, гласило:
С крестом в сердцах, железо взявши в руки,Они идут, отвагою горя.Пусть враг грозит, готовя злые муки,Они идут без трепета разлуки,Чтоб умереть за братьев и царя 165.
Показательны и названия нескольких художественных произведений, опубликованных в годы войны, они также цитировали слова царя166. Под заголовком «С крестом на груди, с железом в руках» иллюстрированный журнал «Искры» опубликовал рисунок английского художника, который был посвящен дню объявления войны в русской столице: старый дворцовый гренадер, ветеран былых сражений, украшенный боевыми наградами, смотрит вслед уходящим войскам с тревогой и надеждой167.
Вернемся к событиям 26 июля. Император, одетый в походную форму, вместе с Верховным главнокомандующим великим князем Николаем Николаевичем вышел к депутатам Государственной думы, членам Государственного совета, министрам и придворным чинам, собранным в Николаевском зале. Царь произнес речь, посвященную монархическо-патриотической мобилизации, он, в частности, отметил, что «огромный подъем патриотических чувств любви к родине и преданности к Престолу, который как ураган пронесся по всей земле Нашей, служит в моих глазах и, думаю, в ваших, ручательством в том, что Наша великая матушка Россия доведет ниспосланную Господом Богом войну до желанного конца». После речи царя зазвучали крики «ура», раздалось пение государственного гимна.
Затем выступили председатели палат. Прием в Зимнем дворце выглядел как яркая демонстрация патриотической и монархической мобилизации всего общества – представители всей страны демонстрировали свою готовность объединиться вокруг императора. Генерал Д.Н. Дубенский, «летописец царя» эпохи войны, так описывал это событие в официальном издании, подготовленном Министерством императорского двора: «В ответ на государев призыв выступили председатели обеих палат и выразили от лица всех собравшихся глубокое чувство преданности своему монарху…» Действительно, эта тема звучала в обоих выступлениях. И.Я. Голубев, председатель Государственного совета, заявил: «Единение возлюбленного Государя и населения империи Его усугубляет ее мощь». М.В. Родзянко, председатель Государственной думы, отметил: «Пришла пора явить миру, как грозен своим врагам русский народ, окруживший несокрушимою стеной своего венценосного вождя с твердой верой в небесный Промысел». По свидетельству некоторых современников, царь слушал эти речи со слезами на глазах. Когда император покидал зал, присутствующие пели «Спаси, Господи, люди Твоя»168.
Рисунки торжественного приема в Зимнем дворце 26 июля печатались в иллюстрированных журналах169. Очевидно, художники либо лично присутствовали на церемонии, либо опирались на рассказы присутствовавших (во дворец на этот раз были приглашены и видные представители русской печати – всего до тридцати человек).
После приема во дворце состоялись раздельные заседания Государственной думы и Государственного совета. Дубенский писал, что они были «единодушным выражением горячего патриотизма и горячей любви к царю и родине»170.
Это категорическое утверждение «царского летописца» не вполне соответствовало действительности. Некоторые депутаты Думы, призывавшие к патриотической мобилизации в своих речах, не упоминали вообще об императоре, а социал-демократ, меньшевик В.И. Хаустов вообще осудил войну и милитаризм. В то же время для ряда думцев и членов Государственного совета монархизм и патриотизм были слиты воедино, об этом свидетельствуют их выступления.
Тема единства царя и народа звучала и в выступлении представителя Центра графа В.В. Мусина-Пушкина, депутата от Московской губернии: «…бывают моменты в жизни народа, когда все мысли, все чувства, все порывы народа должны выразиться в одном клике. Да будет этот клик: “Бог, Царь и народ” – и победа над врагом обеспечена». Пресловутую традиционную верность остзейского дворянства поспешил засвидетельствовать барон Г.Е. Фелькерзам, депутат Курляндской губернии: «Искони верноподданное население Прибалтийского края готово, как всегда, встать на защиту Престола и отечества». Лидер националистов П.Н. Балашев, депутат Подольской губернии, утверждал: «В полном единении с нашим Самодержцем пройдем сквозь строй всех испытаний, каковы бы они ни были, и достигнем святой цели»171.
