И только собираюсь вернуться на балкон, как снова шепот:
— Не уходи, пожалуйста.
— Всё хорошо, Юль. Спи, я рядом, — говорю ей тихо на ушко.
В трубке слышу смешок Волкова. Прикрыв дверь на балкон, возвращаюсь к нашему разговору:
— Я тебе переслал всё. Если что найдешь, я на связи.
— Добро. Прогоним по базе. Отзвонюсь.
— Должен буду, Андрюх. — Прижимаю к носу полотенце.
— На свадьбу вторую хоть пригласишь? — Волков хохочет, и я почему-то тоже улыбаюсь, представив, как вытянется лицо Людмилы Ивановны, вынужденной примерить статус дважды свекрови с одним и тем же зятем. — Ладно, бывай.
После разговора, сидя на краю кровати, размышляю над вопросом.
Как же так вышло, что в современном мире роль мужчины сместилась с защитника, на агрессора. И направлена это агрессия не на внешнего врага, а на того, кого он когда-то обещал защищать ценой собственной жизни. На ту, что могла бы дать жизнь его же детям. Что берегла семейный очаг, ждала по ночам после командировок, старалась угодить, а потом роняла горькие слезы, думая, что он не слышит.
Как же так вышло, что я не смог уберечь свою женщину от мудаков?
Обидела она тебя? Гордость задела недоверием? А ты что сделал?
Может, нашел ты свои яйца и смог ей объяснить весь тот пиздец, что произошел с вами в злополучном номере гостиницы? Может, это не ты решил наказать строптивую жену, молчанием? Быть, мать его, выше разборок и бессмысленных оправданий.
Если верит, то верит до конца. Так ведь ты решил тогда, да? И ничего не сказал.
А надо было говорить, говорить, блять, пока язык не сотрется. Бороться с недоверием на корню, рубить этот чертов сорняк.
И, может, только тогда удалось бы спасти брак. И не было бы тогда чувства вины, не было бы впустую спущено три года на одну только работу, не было бы вереницы девиц в постели… и ни одной стоящей. Бабочки-однодневки.
А что было бы… уже не узнать. Но вот точно, чего бы я не допустил, будь рядом, так это охуевших в край мужиков, поверивших в себя.
13.1
Осторожный стук в дверь, прекращает поток мыслей. Тихо выхожу из номера и со специально обученным человечком просматриваю записи с камер в лобби.
Еще не все дела на сегодня закончены.
Утро встречаю в компании двойного американо без сахара. А хотелось бы в объятиях жены, так заманчиво вчера уговаривавшей ее поцеловать. Удержался ценой последней нервной клетки. Инфа сотка, еще бы парочка таких взглядов и закушенная губка, к чертям собачьим полетел бы весь контроль.
Слупил бы в секунду трусики и оттрахал здесь же, у стенки, так, чтобы ноги потом не держали.
Представив эту картинку, чувствую, как жизнь возвращается к определенным частям тела, не смотря не смертельную усталость. В глаза будто песка насыпали, виски ломит. А спонсор моих бессонных ночей спит там, на моих простынях… Если, конечно, не сбежала, как всегда. Зайчишка-трусишка. Но такую не грех половить.
К моменту, когда первые постояльцы выползают в лобби за чем-то бодрее кефира, мне уже известны имена всех причастных к Юлькиной травле.
Андрей — красавчик, подключил кого надо, пробил через своих и поделился информацией. Снова открываю его сообщение. Здесь немного. Никаких конкретных адресов, явок и паролей. Сухие строчки — ФИО, возраст, статья.
Прихунов А.В., 37 лет. Малкин Ю.Н. - самый молодой из компашки — 25 лет. Кондаков С.И., 46 лет. Все трое судимы. Ограбление, угон, хранение запрещенных веществ, убийство…
Последний персонаж вызывает больше всего опасений. Человек, единожды переступивший через жизнь другого и поставивший себя выше других, по определению опасен.
Всего пара строк, что широкими мазками придала портретам незнакомых вымогателей черты чудовищ, не захотевших жить на воле честно и правильно.
Занятные кадры эйчар подбирает для работы в коллекторском бюро.
Никак не могу понять, дилетанты или бояться таким уже нечего?
Ставлю сотку, именно эти клоуны подрезали шины Юльке, прекрасно зная, что никто не спалит.
И при этом обещания расчленить и расфасовать по пакетам слали с номеров, зарегистрированных именно на них.
Гениальный ход, или, как моя мама говорит, умные дураки?
Скорее всего, третье — моральные уроды, отчего-то решившие, что им всё может сойти с рук.
Хочется с психу разбить телефон, а потом подняться в номер и вытрясти из Юльки обещание слушаться во всем. Злость прям берет. Как вот она умудрилась найти такие приключения на свою задницу. Отлупить, однозначно! Чтобы в следующий раз — да ни дай Бог! — сразу обращалась за помощью, наплевав на все условности.
Сто раз ей ведь говорил: «Можешь на меня всегда рассчитывать. Приеду, помогу. Мы ведь не чужие люди».
Бывшие, да. Но я при любых раскладах не оставил бы ее. Гордячка.
Как же бесила эта ее гордость и «всёсама». И сейчас бесит, но… Господи, как тяжело эту женщину любить, если через минуту хочется покусать ее за самодеятельность.
В охранное агентство, блять, она собралась обратиться!
И этот ее оладух, неужели ничего не делает? Поверить не могу, что ему фиолетово, что его женщине угрожают. Мужик он после этого только по первичным половым признакам.
Ладно, со всем разберемся. А пока…
В сопровождении заметно нервничающего администратора отеля прохожу на отдельную террасу с потрясающим видом на лазурную морскую гладь. От бликов щурюсь даже через солнечные очки. Занят только один столик, к нему-то и идем.
Под насмешливым взглядом моего оппонента по ночному псевдо-спаррингу сажусь напротив и снимаю очки. Администратор суетится, выставляет на стол кофейную пару, уточняет по меню, но мой собеседник одним небрежным кивком головы отсылает того прочь.
Свидетели нашей беседы ему не нужны. Что ж, тем лучше.
— Что ж ты, брат, поступаешь, как крыса, э? — начинает без предисловия, лениво прикуривая сигарету и выдыхая дым в мою сторону. — Жаловаться побэжал, людей уважаемых напряг. Приэхал в гости, а ведешь себя нэкрасиво…
— Я единственный ребенок в семье. Так что, не спеши ко мне в братья записываться…
— Ты хоть знаэшь, кто я? — усмехается, прожигая черными глазами.
Знаю. Долбоеб. Я тебе еще вчера направление на хуй выдал, но ты отчего-то сюда приперся.
Ну раз глаголом жечь сердца не вышло, будем буквой закона давить.
— Просветили вчера в участке люди добрые. Пока снимал побои и заявление писал, — пожимаю плечами.
— Зачэм полез вчера? Стоила эта… — крутит рукой в воздухе, — шлюшка твоих нэрвов и этого всего?..
К утру под глазами налились фиолетовой чернотой два бланша из-за «пропущенного» в переносицу. С юности не приносил домой тумаков, а тут так отличился.
Делаю глубокий вдох, побитые ребра, расписанные вполне профессионально, отдают глухой болью. Но эта боль терпимая. Хуже терпеть оскорбления. Но надо как-то сдержаться.
13.2
— Ты вот, Мага, вроде ребенок из хорошей семьи. Папа — Аслан Алиев — уважаемый в народе депутат, дядя в полиции с большой звездочкой на погонах… А ты, один хер, вырос, как вы это называете… шакал шакалом.
После этих слов Магомед Алиев подбирается. Взгляд становится бешеный, ноздри дрожат. В воздухе разливается напряжение. Предвестник того, что, еще одно неосторожное слово, и быть драке.
В детстве у меня никогда не возникало такой мысли, чтобы спустить обидчику всё на тормозах. Там в ход сразу шли кулаки, разбитые носы и взрослые разговоры с отцом, что драться можно только с теми, кто не уступает тебе в силе и мастерстве, и только там, где это называют спортом. А чуть позже отец привел на меня первую тренировку по боксу, где я познакомился с философией Рустама Агабеговича.
«Если так сильно хочется почесать кулаки — ринг свободен. В жизни головой чаще думать надо, а не жопой!»
А дед бы обязательно добавил, что человечество до сих пор не вымерло только потому, что научилось играть в дипломатию лучше, чем в войну.
