Я спросил:
— А тебе не приходит в голову, кто мог бы желать смерти Терри Вилфорда?
— Полтора года назад, — ответил он, поднимая стакан, — я сам хотел его убить. Больше никого не знаю. Ваше здоровье.
Он сделал глоток, а я спросил:
— Айрин Боулз могла?
Он нахмурился:
— Кто?
— Девушка, которую убили вместе с ним.
— А, потаскуха! Боже, ну и сюжет! Прямо по Достоевскому.
— Ты ее знал?
— Кто — я? Нет, она, должно быть, появилась на сцене совсем недавно. Линда, сюда!
Последние слова он прокричал куда-то в сторону. Повернувшись, я увидел направлявшуюся к нам мимо столиков ослепительной красоты блондинку. В руке она держала соломенную розовую сумочку, цепляя ею всех, кто попадался на пути. На ней было дикое розовое одеяние, и она тоже сыпала словами без передышки еще до того, как их можно было разобрать.
Наконец, уже возле столика, нам удалось расслышать:
— …Всегда они так. Просто кошмар, зайчик. Я бы там еще два часа проторчала, если бы не плюнула в конце концов на все. При-и-вет, мой хороший.
Она подставила ему щеку для поцелуя и вскинула ресницы небесно-голубых глаз, когда Бодкин представил меня:
— Линда, Митч. Тут такое творится, как в мелодраме.
— Приятно познакомиться, — сказал я.
— И мне приятно, только я как выжатый лимон, — произнесла она, устраиваясь на стуле справа от меня. Бодкина она попросила:
— Закажи мне выпить, дорогой, а не то тебе придется собирать меня по частям.
— Желание дамы — закон, — ответил Бодкин и отчаянно замахал руками, призывая бармена.
— Я могу заказать по пути отсюда, — предложил я.
Руки Бодкина застыли в воздухе, как будто их подвесили, и он удивленно спросил:
— Мы что — уже все?
— Если тебе нечего больше добавить, то да.
Он опустил руки.
— Абсолютно нечего, — покачал он головой. — Я же сто лет никого из них не видел, Митч. Боже, как подумаю, каким я тогда был. — Он протянул руку и сжал ладонь девушки. — Дорогая, ты ни за что не поверишь.
— Что пьет дама? — спросил я. Она не замедлила с ответом.
— «Бифитер» и швеппс. И заранее благодарю.
— Не за что. Приятно было с вами познакомиться.
Я поднялся на ноги, и Бодкин сказал:
— Не беспокойтесь о пиве, Митч, его запишут на мой счет.
Сомневаюсь, чтобы у него был свой счет, поскольку в барах Нью-Йорка запрещено обслуживать в кредит, но я позволил ему сделать широкий жест перед девушкой. Я поблагодарил его за любезность и за уделенное мне время, подошел к стойке, чтобы заказать выпивку и вышел на свет Божий, показавшийся мне еще более жарким, влажным и душным, чем раньше.
Я остановил такси — без кондиционера — и на обратном пути, поразмыслив, решил, что Бодкин не имеет к убийствам никакого отношения. Какой бы он раньше ни пылал ненавистью к Терри Вилфорду, теперь все свои чувства он держал под контролем. И, очевидно, не врет, что занялся делом, пошел в гору, и успех его изменил до неузнаваемости: от того попрошайки, что жил вместе с Вилфордом, не осталось и следа.
Интересно, чем же он зарабатывает на жизнь? Он столько раз упоминал этот информбизнес, но так и не удосужился просветить меня, в чем же заключается его работа или хотя бы в какой конкретно области он подвизается. В рекламе? На телевидении? В издательстве? В телефонной компании? Или нюансы уже утратили значение, и все слилось в единое целое и одно понятие, и эти блестящие молодые люди, собравшиеся в баре, все занимаются тем, что проще назвать одним словом «информбизнес»?
Мир представляет из себя, по сути своей, сотни тысяч мирков, пересекающихся, но вместе с тем строго отграниченных друг от друга. Границами могут служить возраст, занятие, домашний адрес или еще с десяток других факторов. Меня самого вышвырнули из моего собственного мира в небытие, а теперь в поисках убийцы Терри Вилфорда я тыкался в чуждые мне миры, пытаясь понять их язык и обычаи и разыскать среди них один, где обитает тот, чьи руки в крови.
Никогда в жизни я так явственно не ощущал существование этих отдельных чуждых мне миров, как за те двадцать пять минут, пока добирался от «Ньюфаундлендского осла» до «Частицы Востока».
Глава 17
Войдя в «Частицу Востока», я испытал странное чувство — на секунду показалось, словно мне предоставлен еще один шанс: вот там сидит Джордж Пэдберри, Робин и Терри — наверху, и все, что от меня требуется — это немедленно повернуться, выйти, сесть на метро и доехать до Куинса, и тогда этого кошмара не случится.
Вид помещения еще усугубил это иррациональное чувство. То же пронизанное солнечными лучами пекло на улице, тот же прохладный полумрак внутри, то же первое впечатление пустоты и те же неожиданные признаки жизни в правом дальнем углу помещения.
Однако на этот раз из кухни появился Халмер. Он заметил меня и громко приветствовал:
— Мистер Тобин! Добро пожаловать.
Я направился к нему, лавируя между столиков.
— Привет, Халмер. Я зашел осмотреть верхние комнаты.
— Эйб звонил, предупредил, что вы заглянете.
Мы вышли на кухню, где Вики ставила в стопку чистые тарелки. Мы с ней поздоровались, и Халмер предложил:
— Хотите, я пойду с вами? Объясню, что и как было в тот раз.
— Буду только благодарен.
— Холодного чая хотите? — спросила Вики. — Он как раз готов.
— Да, спасибо. С лимоном, если можно.
— А то как же? — Протягивая мне стакан, она заметила: — Ужасная жара сегодня, правда?
— Здесь еще терпимо.
— Здесь-то да, но вот наверху… — заявил Халмер. Что он имел в виду, я понял сразу, как только открылась дверь: на нас нахлынула сухая горячая волна нагревшегося от жара, излучаемого раскаленной на солнце крышей воздуха.
Халмер пошел впереди, показывая дорогу, и, обернувшись через плечо, предупредил:
— Смотрите себе под ноги, здесь плохое освещение.
Да, свет был скудным. Я последовал за ним вверх по лестнице — узкой, с серыми стенами по обеим сторонам — в глубь жаркого полумрака. Пот, как и предсказывал Клод Бодкин, катил с меня градом.
На верхней площадке лестницы из-за темноты разглядеть что-либо было почти невозможно. Халмер, наклонившись, включил маленькую настольную лампу без абажура, стоявшую на полу с правой стороны.
— Здесь наверху нет проводки, — объяснил он. — Терри пользовался удлинителем, который протянул снизу.
Мы очутились в расположенном по длине здания коридоре, в конце которого находились забитые досками окна. При свете лампы я разглядел шнур удлинителя, тянувшийся от лестницы вдоль коридора.
Не знаю почему, но я ожидал увидеть здесь кучу мусора, облупившуюся штукатурку и пожелтевшие пачки старых газет, но на самом деле это была всего лишь пустующая часть здания, в которой скопился порядочный слой пыли. С обеих сторон в коридор выходили деревянные двери, в основном закрытые.
— Терри пользовался комнатами справа, — пояснил мне Халмер. — Вот здесь.
Он толкнул первую дверь с правой стороны, и нам в глаза брызнул яркий солнечный свет. Комната, в которую мы вошли, по форме напоминала вытянутый прямоугольник с двумя окнами на правой стороне. Они раньше были заколочены, но доски сбили, часть оторвали совсем, остальные просто сдвинули в сторону, и теперь лучи послеполуденного солнца, все еще стоявшего высоко в небе, проникали в них под углом и, отражаясь от деревянного пола, наполняли комнату золотистым сиянием. Здесь было поменьше пыли, но создавалось впечатление, что это не жилое помещение, а скорее ночлежка.
Первое, что бросилось мне в глаза, были стены, вернее, то, чем они были увешаны. Прямо напротив входа красовалась большая квадратная абстрактная картина школы Джексона Поллока, выполненная в различных оттенках сине-серого, с вкраплениями оранжевого в левом нижнем углу. Справа от нее — обложка журнала «Таймс», изображавшая сидячую забастовку студентов в каком-то западном университете. Под ними была прибита большая доска, покрытая вырезками газетных заголовков и намалеванный в натуральную величину знак «Стоп». На противоположной стене строго напротив гордости коллекции — сине-серой картины — висели пара скрещенных мечей, набросанный углем портрет девушки — вполне возможно, Робин — и огромная фотография B.C. Филдза.
Две другие стены тоже были увешаны всякой всячиной. В целом комната производила впечатление вестибюля кинотеатра в стиле модерн после террористического акта. Иллюзия, что здесь рванули бомбу, создавалась в основном из-за мебели, вернее, почти полного отсутствия оной. Справа стояли две кухонные табуретки, слева — небольшой книжный шкаф, содержимое которого составляли детали фонографа и несколько журналов, а посредине комнаты — круглый стол, на котором валялись брюки и свитера.
Халмер показал на уже привлекшее мое внимание подозрительно пустое пространство в правом дальнем углу и сказал:
