Эльсенер встала с постели.
— Что тебе подать на завтрак — кофе, как у французов, или хороший бифштекс, как у нас?
Еще чего! Он должен пить кофе в этой спальне?
Она догадалась о его терзаниях.
— Успокойся, будем завтракать на террасе. И по-американски, если ты не возражаешь.
Он по-прежнему не произнес ни слова, даже рукой не пошевелил. Не может же он вечно валяться здесь, как какая-то идиотская мумия; но о чем говорить с этой незнакомой женщиной после мимолетной близости, вернее, галлюцинации?
— А теперь одевайся, твои вещи в ванной.
Каким чудом их туда занесло… вот этого уж ему наверняка не вспомнить. Необъяснимая потеря памяти.
Она рассмеялась.
— Пока ты спал, я здесь немножко прибрала. Незачем тебе видеть, в каком беспорядке была спальня.
Сказав это, она чмокнула его в нос и потащила за руку с постели.
— Давай быстрее, я есть хочу.
Неуклюжий в своей наготе, он тщетно искал уголка, где бы спрятаться, или хотя бы куска материи, чтобы прикрыться. Он чувствовал, что смешон до ужаса.
А главное — никак не удавалось справиться с этой чертовой немотой.
К счастью, Эльсенер упорхнула из спальни. И он тут же кинулся под душ.
Наконец он выбрался на террасу. Эльсенер с наигранно жизнерадостным видом уписывала яичницу с беконом.
— Простите, я вас не дождалась.
— Да, пожалуйста. — И хмуро добавил: — А в чем я должен и должен ли просить у вас прощения?..
Она расхохоталась; казалось, каждое слово Марка вызывало у нее смех.
— Господи, до чего же смешной! Надеюсь, вы хоть проголодались?
— Если можно, я охотно выпил бы чашку крепкого кофе.
— Конечно, можно. А еще что?
— Больше ничего… Пока ничего.
— Как угодно.
Он огляделся. Нет сомнения, они одни в доме. Ясно, заговор. Раз это так, то он попался… Какое все-таки облегчение, что тех двоих здесь нет. Так все сойдет проще. Он немедленно уедет. Но перед отъездом он обязан сказать хоть что-то. Из памяти выскочили все слова. Как если бы он затерялся в чужой стране, языка которой не знал.
— Какое чудесное утро!
Это все, что ему удалось выдавить из себя, и то с трудом.
— Да, но скоро начнется жара.
— Поэтому мне лучше уехать…
Он допил кофе.
Эльсенер поморщилась.
— Конечно, если вы так торопитесь…
— То есть?
— Значит, вам здесь надоело. Не пойму почему. Но если вы хотите уехать, я вас не задерживаю.
Право же, он ведет себя как последний хам.
— Эльсенер…
— Да?
— Мне хотелось бы снова с вами увидеться.
Слова эти произнес кто-то другой. Только не он, не Марк.
— Это зависит… Я вас не гоню.
Нежность? Ирония?
— Что это в конце концов с вами? Подумаешь, катастрофа!
Еще немножко, и он бы заревел.
— Да кто говорит о катастрофе?!! Напротив, я счастлив.
Опять за него говорит кто-то другой!
По вашему виду этого не скажешь!
— Ну, по виду… по-моему, было бы просто неприлично сидеть с горделивой физиономией…
Эта женщина дьяволица, наверняка дьяволица. Он поднялся, обошел кресло, на котором она сидела, нагнулся, поцеловал ее в шею.
Нет, конечно же, не он, а кто-то другой.
— Марк, вы прелесть… И вели себя как прелесть.
Он покраснел, словно школьник. Откровенно говоря, он был бы не прочь послушать ее рассказ об их ночи. Но спрашивать об этом было неловко, особенно здесь, на террасе, при ярком свете. В иных условиях, возможно… Сейчас возбудителем было любопытство.
Они вернулись в спальню. На сей раз Марк удовольствовался самым простым объяснением.
Но и через два часа, садясь в машину, Марк знал не больше, чем накануне. В глубине души он не отвергал даже возможности приворотного зелья. Все эти козни были ему столь чужды, что он не мог провести рубеж между вымыслом и правдой.
«Во всяком случае, приворотное зелье или нет, пора покидать Катманду. Я и так здесь засиделся. Приеду в отель, тут же справлюсь, когда вылетает ближайший самолет, закажу билет, на худой конец в любом направлении. Главное — заказать».
В отеле его поджидал недобрый сюрприз. В холле он увидел Надин, рассеянно листавшую журнал. Два пустых стакана, пепельница полная окурков, и смятая пачка сигарет — все говорило, что сидит она здесь уже давно.
При виде Марка она принужденно улыбнулась.
— Добрый день.
— Добрый день.
Стоя перед ней, он снова почувствовал себя в дурацком положении. Безусловно, эти женщины — дьяволицы. Ну и что с того? Важно выйти с достоинством из этой ситуации.
Надин указала на кресло рядом с собой.
— Садитесь и выпьем чего-нибудь.
Никак он не мог привыкнуть к ее властному тону.
— Тогда пойдем лучше в бар.
В это время дня в бар почти никто не заглядывал.
— Как вам угодно.
В голосе ее прозвучала бесконечная усталость. Сразу пропала куда-то напористость, ураган сменился легким ветерком…
Марку даже стало ее жаль. Поэтому он первым прервал тягостное, чреватое угрозами молчание, он вовсе не собирался выступить в роли преступника перед неким судилищем, измышленным собственной фантазией.
— Так вот, очевидно, завтра я уезжаю.
— Как так? Но ведь вы рассчитывали побыть здесь подольше.
— Нет… я просто ждал билета на самолет.
Во она не отставала:
— Я думала, вы задержитесь здесь по делам еще на некоторое время.
— Вовсе нет.
— Значит, вы нас бросаете…
— Бросаю?
Слова ее прозвучали как крик утопающего.
— Ох, я отлично понимаю, что говорю глупости. Еще бы. Такая неразбериха…
— Какая неразбериха?
— Эльсенер… Я…
— Но ведь и вы тоже не навек останетесь здесь.
— Здесь ли, там ли. Разница невелика! Ведь вожу-то я с места на место самое себя.
— В конце концов, Надин, вы молоды, красивы.
— Возможно, но спали-то вы с ней, а не со мной!
Чуть ли не крик ярости. Ошеломленный Марк поглядел на Надин. Сцена ревности… Ей-богу, ни в жизнь не угадаешь, что через минуту учинят эти дамочки!
Она продолжала тоном ниже, улыбаясь вымученной улыбкой:
— Должно быть, мы вам кажемся нелепыми, и вы совершенно правы… Две сумасшедшие бабы — вот как вы будете вспоминать о нас через несколько дней.
— Поверьте, я не понимаю…
— А чего тут понимать? Эльсенер сыграла с вами крупную игру, и вы поддались.
Он рискнул робко спросить:
— А много я вчера выпил?
Надин удивленно взглянула на него.
— Нет. А почему вы спрашиваете?
— Да так, думал…
Не будет же он, в самом деле, выпытывать у нее, почему он провел ночь с другой.
Но незаданный вопрос, очевидно, дошел до сознания Надин, потому что она улыбнулась уже гораздо непринужденнее.
— Вы потому спрашиваете… Вы решили, что она вас напоила… Почему бы тогда ей и наркотиков вам не дать? Нет, дорогой, нет, вы были в полном порядке, когда я от вас ушла. И весьма предприимчивы. Во всяком случае, в отношении Эльсенер. Вот я и предпочла скрыться. Обаяние этой женщины неотразимо для мужчин.
— Совершенно верно.
— Я лично считаю, что она так любит любовь, что в ее присутствии невозможно остаться равнодушным. Между телами сразу устанавливается некое сообщество…
— Любопытная мысль… Именно любопытная.
— А чем именно?
— Тем, что вы воспринимаете плотское влечение, независимое от духа.
— Знаете, это не по моей части. Но я наблюдаю за Эльсенер. Редко кто может против нее устоять, хотя в иные дни она просто развалина.
— А вы?
— Что я?
— Ну, вы… По-моему, вы тоже не из святых.
— Смотря по тому, как понимать слово святость.
— Простите, если я был нескромен…
— Нескромен… Мне нечего скрывать, коль скоро я ничем не владею. Я пустая. Я открою вам свою тайну всего в трех словах. Завтра вы уезжаете, значит, вас как бы уже не существует. Мы с вами никогда не увидимся. И вот они эти три слова, составляющие мою тайну: одиночество, невроз, фригидность. Слова до того уж банальные, что и надеяться-то не на что. У многих такая же участь, только не все себе в этом признаются. Между мной и ими единственная разница: я ни на что не закрываю глаза.
Она встала.
— Ну, прощайте…
— Неужели мы так вот расстанемся?
— Как так? Вы, очевидно, рассчитываете заполнить мою жизнь, научить меня любви. И вдобавок еще сделать объектом психоанализа. Программа обширная, особенно если учесть, что самолет улетает завтра.
— Ей-богу, Надин, вы хоть кого обескуражите.
— Просто я реалистка.
И она исчезла в проеме двери.
Марк поднялся к себе в номер. Тысячи вопросов теснились в голове. И в первую очередь, можно ли рассматривать эти признаки явно заразительного желания как некий недуг? В какой-то мере можно. Конечно, он выпил лишнего, но ведь он привычный, и его уменье не пьянеть вошло чуть ли не в легенду.
