– А вот и мой город! – очнувшись, воскликнула девица. – Остановите-ка лучше здесь!
Действительно, тотчас были площадь, рынок и неизменная ратуша. Грузовик встал как вкопанный. Болислав соскочил с подножки, обошел капот все еще нервно подрагивающей машины и открыл даме дверцу: но девчонка, судя по всему, не торопилась вылезать.
– И все-таки… У вас в кабине такой запах! – сказала она, желая продолжить разговор. – Пожалуй, лучше бы, если бы он выветрился. Откуда он?
– Приходится всем заниматься, – уклончиво ответил Геркулес. – Зато сейчас в моем кузове подарки для приюта Святой Каролины – одеяла, печенье. Вот оставлю вас здесь, доберусь до приюта, а там – четыреста марок в кармане.
Девица все еще не слезала с сиденья, несмотря на протянутую руку этого удивительного серба. И в упор уставилась на Геркулеса, глаза которого повлажнели от налетевшего снега.
– А вам не станет там скучно, в этом самом вашем истинном доме, когда его разыщете? – выпалила она. – Через год, через два? Поймете, что ошиблись, побежите еще куда-нибудь от тоски, от скуки, от всего того, от чего рано или поздно сбегают?
– Нет! – ответил странный шофер, подхватывая девчонку и бережно опуская ее на брусчатку пустой площади. – В том-то вся суть. Как только доберусь до него, мое путешествие закончится навсегда. А вам я желаю тоже как можно скорее отправляться отсюда – здешняя сытость пахнет не менее дурно, чем моя кабина…
– Откуда вы знаете, что я уже не нашла того, что искала? – перебила она. – Может, то, что я сказала вам о своем доме, – неправда. Мне как раз хочется пребывать вечно и в спальне, и возле камина.
– Спросите тогда сами себя, фрейлен! – засмеялся Болислав, посмотрев на мгновенно посиневшую от холода немку. – Мне-то вы что угодно наговорить можете, но если вам действительно хочется именно в этом сонном городке сидеть вечно на крылечке, быть счастливой и никуда уже не торопиться, то и сидите себе на здоровье. Значит, все для вас закончилось, не начавшись, и дорога ваша была коротка. Что же в этом плохого? Но, сдается мне, не все так просто. Поэтому подумайте хорошенько, лучше это дело пораньше начинать, пока ноги молодые… Вот что вам скажу: ищите-ка свой дом, да только настоящий, и Господь вам в помощь! Бог вообще любит странников. Правда, чего отсиживаться и время зря терять?
– Вы меня совсем с толку сбили, – стучала зубами девица. – Впервые с таким, как вы, сталкиваюсь.
– Бросьте, – искренне сказал Болислав. – Тут все кишмя кишит подобными. Просто вас нужда еще не выгнала или попросту спите. Спящих все-таки больше, и, может быть, это к лучшему. Если бы все одновременно продрали глаза, вскочили да и отправились в дорогу, ну и сутолока бы случилась!
Серб засмеялся, а потом сказал, уже собираясь залезать в грузовичок:
– Милая фрейлен, а кота возьмите все-таки с собой! Здесь все помешаны на животных, и уж точно думаю, этот не пропадет. Пристройте-ка его куда-нибудь, ей-ей, сделаете доброе дело.
Очарованная девчонка проснулась лишь тогда, когда в метели из сплошного снега вылепился молоденький полицейский. Со всем своим еще не растраченным рвением он попытался выяснить, чем может заниматься в подобное время на площади столь легко одетая дама. Девица совершенно бесполезно принялась объяснять суть своего появления. А так как не могла остановиться, то жарко передала представителю недоверчивой профессии и состоявшийся разговорчик. Блюститель – паренек с головой, – мгновенно разобравшись в ситуации, перебил ее:
– По мне, черт бы побрал всех этих шатунов, бродяг и шоферов с их фурами! Можете не сомневаться – девяносто процентов головной боли именно от подобных искателей. Все это темные, шатающиеся личности. Вы еще легко отделались! Ваши родители наверняка будут очень недовольны. Вот вам совет – поменьше таскайтесь по дорогам в такое время, а уж если выехали, общайтесь с теми, кто вам повстречается в подобную пору, как можно реже. Серьезно отнесетесь к моему пожеланию – сохраните и честь, и жизнь.
Полисмен сделался настолько любезен, что накрыл девицу своей курткой. Более того, разбудил звонком сержанта в патрульной машине, несмотря на то, что от ратуши, как утверждала замерзшая, до ее семейного гнезда две минуты ходу. Любезность мальчишки в полицейской форме простерлась еще дальше: он пообещал пристроить кота. Таким образом, десяти минут не прошло, а Мури уже светил кошачий приют в Меенгерме.
Выбраться из клетки в полицейском участке не было никакой возможности. Домовые и духи, пусть даже самые непритязательные, не селятся в полицейских участках – их отпугивают запахи грубой кожи, обувного крема и ружейного масла. Впрочем, задира из деревни Масич не нуждался в компании – он не устраивал истерик, не визжал, не ругался до хрипоты. Совершенно справедливо предчувствуя новые неприятности, до утра кот разглядывал один и тот же угол, отвернувшись от даров данайских – от целых кругов колбасы и молока, наливаемого скучающими дежурными.
Проклятый полисмен сдержал слово: суток не прошло, как Мури оказался в одном из самых благословенных мест для бродяг. Кошачий приют в Меенгерме был настоящим раем, раскинувшимся на территории небольшого парка. Бездомных кошек, котов и котят доставляли сюда чуть ли не со всей Баварии. Здешним обитателям в специальные чаны выливались целые молочные реки, местные пансионаты за честь почитали свозить сюда отходы своих знаменитых ресторанов.
Разумеется, коты здесь поголовно кастрировались, кошки стерилизовались. Каждому обитателю, стоило только ему поступить в приют, ставилось на ухо клеймо с индивидуальным номером. Хозяйкой этого концлагеря была Эмма Зайгфред, знаменитая на всю Европу импозантная ведущая телешоу «Люди и звери», зоолог, психолог, ветеринар и писатель в одном лице. В ее заведении вольеры покрывались тонкими нейлоновыми сетками, чтобы не поранилось ни одно животное, а летом цветочные клумбы с аргентинскими розами струили неземной аромат по всему городу. В приюте имелось собственное кладбище, где почивших укладывали ровными рядами, как на Арлингтоне, не забывая над каждой могилкой устанавливать памятный знак с личным номером, датой прибытия и смерти. Ухоженное с чисто немецким тщанием кладбище более всего привлекало любопытных посетителей, с которых за прогулку Эмма Зайгфред взимала небольшую плату. Остается добавить, что тем, кто жаждал приобрести здесь питомца, не так-то легко было это сделать. Знаменитая покровительница местной флоры и фауны установила поистине драконовские правила, требуя полных данных о материальном благополучии и психическом состоянии клиентов. В противном случае в просьбе категорически отказывалось.
Мури сдали с рук на руки. Опытные помощницы фрау Зайгфред ощупали его. Блох у кота не оказалось, что вызвало удивление приемщиц. Тем не менее Мури по самые уши был погружен в особый дезинфицирующий раствор. Затем ему, ошарашенному и измученному, дали обсохнуть и, наконец, определили узника в вольер 347 блок А, оставляя там до появления ветеринара. (В субботу и воскресенье специалист по кошачьим яичкам старый добрый Эрнст Петмюллер отдыхал, а у Эммы Зайгфред лишь он занимался подобными операциями.) В вольере, куда отнесли Мури, сонно валялось, прохаживалось и чесалось не менее десятка болезненно разжиревших скопцов. Мури, которому до понедельника еще дозволялось иметь свое естество и ухо, свободное от клейма, был чужд этому маленькому самодовольному стаду. Донельзя расстроенный, не обращая внимания на обитателей, он принялся бродить по вольеру, обнюхивая и осматривая каждый угол. По мере осмотра холодная ярость все более овладевала им. Страдающие одышкой жильцы наблюдали за рекогносцировкой. Только тогда, когда Мури окончательно убедился в безнадежности своего положения, черный перс со свисающей, словно у яка, шерстью и усами до пола приблизился к пленнику. От имени всей компании он совершенно неожиданно заявил:
– Эй, Полосатый, если ты хочешь отсюда выбраться, нет ничего проще. Вот за тем ящиком для пищи сетка совершенно не закреплена. Ее и новорожденный котенок может поднять – достаточно ткнуть мордой! А там по аллее – к выходу: два прыжка.
– Не иначе, ты хочешь посмеяться надо мной! – воскликнул Мури.
– Отнюдь! Мы нисколько не собираемся тебя обидеть! – промяукал за всех добродушный перс. – Убедись сам: вон там ящик, а за ним незакрепленная сетка. За всю мою память только один из нас воспользовался ею; он был просто бешеным, ненормальным, ему все время нужно было куда-нибудь бежать.
– И, зная об этой сетке, вы остаетесь? – удивился Мури.
– А кому из нас надобно спешить отсюда? – в свою очередь удивился перс. – Эй! – позвал он своих. – Может быть, тебе, Лохматый? Или старику Юмму, которого едва откачали, принеся сюда. Да-да, у него ведь кишки вываливались, пришлось зашивать живот! Или Одноглазому захотелось вновь постранствовать?.. Они отсюда ни за что не убегут, – подвел итог перс, вновь обратив к Мури плоскую, словно блин, морду. – Можешь мне поверить.
