общество не заманивай, а всё маленький человек-индивидуалист норовит по-своему, по-неправильному жить.
Есть известная история давних лет, которую описывал Евгений Шварц: «Изъяли кукол, ибо они гипертрофируют материнское чувство, и заменили их куклами, имеющими целевое назначение: например, толстыми и страшными попами, которые должны были возбуждать в детях антирелигиозные чувства. Пожилые теоретики эти были самоуверенны. Их не беспокоило, что девочки в детских садах укачивали и укладывали спать и мыли в ванночках безобразных священников, движимые слепым и неистребимым материнским инстинктом»[54].
Точно так же идеальные, но внечеловеческие конструкции не властны над желаниями читателя.
Самые радостные для современника миры — от придуманной Ефремовым в «Туманности Андромеды» Эры Великого Кольца до коммунистических образов Стругацких — кажутся неуютными для читателей-потомков.
Классическая утопия обычно располагается на острове.
Морская граница подчёркивает её отъединённость от реального пространства. Платоновская Атлантида напоминает результат падения камня в болото — от центрального острова расходятся концентрические круги воды и суши. Знаменитый Город Солнца находится посередине огромного холма на острове Цейлон, который перемещён на экватор. А в Новую Атлантиду герои попадают, отправившись из Перу в Южные моря, заблудившись после шторма. В страну северамбов путь лежит через острова Зелёного мыса, потом надо достичь трёх градусов южной широты, и ждать наступления бури.
Буря, значит, и принесёт туда, куда нужно.
Сейчас мы уже давно забыли вкус настоящей утопии. Потому что утопия — это развёрнутая картина несуществующего мира, его дотошное социально-бытовое описание, а не рассказ, построенный на одном фантастическом допущении.
Последние русские утопии — это Ефремов с «Туманностью Андромеды» (1956) и братья Стругацкие с их «Полдень. XXII век» (1959–1962). Читать их грустно, общество там нарисовано невесёлое, и радостные маски надеты на людей как фуражки. При этом им вторят братья по тогдашнему социалистическому лагерю — кастрированная стерильная жизнь человечества, нарисованная Станиславом Лемом в его «Возвращении со звёзд» ничего, кроме ужаса не вызывает.
Однако, утопии советской фантастики действительно большая литература.
Самой знаменитой из них была «Аэлита» (1923) Алексея Толстого. Из книги, где жизнь Марса одновременно и будущее, и прошлое Земли, вышло множество советских романов.
Алексей Толстой описал не один, а сразу три несуществующих мира — земную Атлантиду, древний Марс и Марс 1922 года, куда отправился заглушать тоску по умершей жене инженер Лось вместе с грядущим, вернее пришедшим хамом[55], солдатом-разрушителем Гусевым.
«Аэлита» чаще всего выходила парно с другим знаменитым романом Толстого — «Гиперболоид инженера Гарина» (1927). Одна из героинь этого романа, русская эмигрантка и подруга Гарина тоже привержена утопическому строительству. Как и реальное строительство утопий, оно лишено плана:
«Ну разве я знаю, сколько мне нужно?.. Как это всё глупо!.. Во-первых, на месте рабочего посёлка, мастерских, складов будут построены театры, отели, цирки. Это будет город чудес… Мосты, как на старинных китайских рисунках, соединят остров с мелями и рифами. Там я построю купальни, павильоны для игр, гавани для яхт и воздушных кораблей. На юге острова будет огромное здание, видное за много миль: „Дом, где почнёт гений“. Я ограблю все музеи Европы. Я соберу всё, что было создано человечеством. Милый мой, у меня голова трещит от этих планов. Я во сне вижу какие-то мраморные лестницы, уходящие к облакам, праздники, карнавалы…»[56]
Всё это удивительно похоже на план реконструкции Москвы, включая высотное здание Дворца Советов.
И, точно так же, как первая очередь московского метро, должно было быть построено без плана и сметы.
Теперь Утопия сдалась на милость антиутопии. Позитивное будущее перестало быть убедительным и утратило доверие читателей. Антипод сейчас становится главнее.
Удивительно популярной была книга Александра Кабакова «Невозвращенец» (1990), расхватывавшаяся как горячие пирожки стосковавшимися по (анти)утопии гражданами. После давнего «Часа Быка» (1968) Ефремова утопии перестали двигаться в пространстве, пусть даже и межзвёздном. Теперь утопия — живёт во времени, и утопических конструкций — море. Оно ревёт и грохочет, а есть ли в нём счастливый остров утопии без приставки «анти» — неизвестно.
Между тем современная утопия существует в трёх жанрах — политической программы, публицистического триллера и романа-боевика. И, главное, в современной утопии половой вопрос едва ли не важнее социальных преобразований.
Утопия распадается на у-хронию — то есть альтернативную историю, или криптоисторию, и альтернативную географию.
Главная черта современных утопий в том, что они решительно покинули свои острова и начали марш на земли с чётко определёнными географическими названиями.
Самое интересное, что утопия, как несуществующее географическое место вполне присутствует в современном романе. Аляска не отдана, Австралия отсутствует на Земном шаре, то есть происходит то, что составляет суть альтернативной географией.
Или — СССР помирился с Гитлером, союзники обрушили атомные бомбы на советские города в 1947 году, Карибский кризис не был предотвращён — это называется альтернативной историей. Существует ещё понятие «криптоистория» — то есть история в этих книгах течёт внешне привычным образом, но только шестерёнки, обеспечивающие это движение иные, тайные — Распутин убит тайной ламаистской группой, предотвращающей замирение с кайзеровской Германией, а Отечественная война выиграна благодаря вмешательству героев русских сказок.
Современная утопия скорее не утопия, а у-хрония.
Однако первопроходцем жанра в современной русской литературе был, как ни странно, Василий Аксёнов, написавший свой «Остров Крым» (1979).
Обсуждая этот текст, мы возвращаемся к тому, с чего начали.
Утопия прекрасного мира — сохранившаяся Россия. Наследница империи, та страна «которую мы потеряли».
Прекрасная страна опять живёт на острове. Именно отсутствие перешейка мешает Красной армии взять Крым — и вот существует государство либеральной мечты, хоть сроки его отмеряны и советские танки сомнут его вместе с надеждами и амбициями его обитателей.
Аксёнов выпустил джина из бутылки — рассказывая о бытовых подробностях жизни острова Крым, он проложил дорогу множеству писателей. Победившие, а вернее, отстоявшие своё право на обособленность от материковой России, белогвардейцы породили целые цепочки миров. Социальные конструкции этого аксёновского мира воспринимались с ажиотажем — потому что были построены на оксюмороне. Близкий и понятный Крым, с детства знакомые названия, и тут же штабс-капитаны и ротмистры, никем не депортированные крымские татары, дворянские собрания в Севастополе и курортный капитализм.
Оксюморон или оксиморон — это учёное слово, обозначающее «стилистический оборот, в котором сочетаются семантически-контрастные слова, образующие неожиданное смысловое единство» — только начало. А другие просто считают, что это соединение несоединимых понятий.
Большая часть современной фантастики (и утопии — не исключение) построена на детективных сюжетах.
Есть две поворотные точки истории для отечественного читателя — Октябрьская революция (не свершившаяся, или кончившаяся тем, что большевики сброшены в Финский залив) и итоги Второй мировой
