Enigma
Symphony in Yellow An omnibus across the bridge Crawls like a yellow butterfly, And, here and there, a passer-by Shows like a little restless midge. Big barges full of yellow hay Are moved against the shadowy wharf, And, like a yellow silken scarf, The thick fog hangs along the quay. The yellow leaves begin to fade And flutter from the Temple elms, And at my feet the pale green Thames Lies like a rod of rippled jade. Музыка на желтом Ползет омнибус над рекой Как будто желтый мотылек И там, и тут на огонек Слетается прохожих рой. На баржах сена желтый груз Скользит вдоль темных берегов, Тягучим золотом шелков Туман над пристанью повис. Вот желтый лист, свой зная срок Вспорхнул над Темплом высоко, И Темза бледная легко Нефритом стелется у ног.
Dina <>
Четверг, 14 января 199
Выпуск 18
Стоит луна в собачий час, Она разыгрывает нас И тени тянутся ко мне. Но дело вовсе не в луне. Вот паутина на лице, Вот палец в золотом кольце, В гармонии поет диван, Что этот обморок - обман. Разочарованный жираф Ломает шею на стене, Наверное пора и мне Стуча костями - где мой шкаф? Любовь облетела, как листья с чего-то, С какого-то дерева, росшего дико В саду, у ручья, чья звенящая пика Все тычется вдаль из нелепого грота. Любовь облетела банально, как с пальмы Бананы на пляж у зеленого моря, Я - мальчик, подверженный свинке и кори, Без всякой охоты играющий гаммы. Плывут по небу рыбы, Ныряя в облака, Тараня эти глыбы В раздутые бока: Там тихо и чудесно, Там свежая вода, Там никому не тесно. Там - счастье иногда. Локи
Отрывки чьей-то боли Этот свет, этот стыд, этот жесткий предел Спящий город минует. К нему одному В черный шелк простыней он забраться сумел, Научил, как себя не давать никому. Механизм алой жизни степенно ржавел. Выпадали в осадок слова и тела. Падал в обморок, трясся, молился, ревел; Не мечта, не тоска, не судьба доняла. Высыпался в плену ненавидящих стен И пытал из себя истекающий хлам. День прожить не умел. Но красив и не тлен Засыпал. Ускользал-воскресал пополам. Обнаженным просил новизны у зеркал. Колдовал приближенье любви и весны. Знал восторг и печаль, но потом утихал, С отвращеньем предвидя грядущие сны. Оставался собой. В будний день госпожа Принималась за кожу, хлысты и тиски И грозила игриво касаньем ножа, Обещая его разорвать на куски. Он писал для себя, для могильной плиты. Не любил карих глаз и не ведал греха. Выпил яд. Подарил своей шлюхе цветы. Одолжил для нее у Венеры меха.
viveur <полковнику@никто не.пишет>
Одиночество Проклиная, Эти ночи нам Все простят. Улетаем мы, Улетаем Рейсом утренним В райский сад. Те дороги нам И не снились, Но иных уже Не узнать. Мы над пропастью Оступились И умеем теперь летать.
Сергей <[email protected]>
Оscar Wilde Symphony in Yellow An omnibus across the bridge Crawls like a yellow butterfly, And, here and there, a passer-by Shows like a little restless midge. Big barges full of yellow hay Are moved against the shadowy wharf, And, like a yellow silken scarf, The thick fog hangs along the quay. The yellow leaves begin to fade And flutter from the Temple elms, And at my feet the pale green Thames Lies like a rod of rippled jade.
Симфония в желтых тонах. Автобус ползет по мосту. Он бабочкой желтой крадется. Прохожий без устали вьется, Мелькает как мошка вокруг. Из тени причала бредут Баржи груженые сеном. И желтым шарфом по стенам Туман повисает вокруг. Увядшей листвы желтизна У вязов кружит хоровод. И бледная Темза течет, Нефритом у ног пролегла. Alych <[email protected]>
Edgar Poe I heed not that my earthly lot Hath -- little of Earth in it -That years of love have been forgot In the hatred of a minute: -I mourn not that the desolate Are happier, sweet, than I, But that you sorrow for my fate Who am a passer by.
To Hoaxer ("Mozart") &Story Teller ("Salieri") Мне наплевать, что суетный мой жребий Земных утех не охватил сполна, Что годы любви забываются напрочь, Когда минутной ненавистью правит ночь Нет! Я не плачусь, что одинок, Счастливее меня, наверное, только Бог, Мне только жаль судьбы иной, Которой я---прохожий и чужой.
Enigma
Пул. - Опа, киксанул... Она заулыбалась и взяла мел: - Ты, кстати, опять забыл помелить кий... Не пренебрегай обязательными процедурами... Как говаривала моя бабушка, а она, между прочим, в 55-м году была неофициальной чемпионкой Киева, в правильной подготовке заключается процентов тридцать успеха. Я мрачно посмотрел на нее. Наверняка, бабушку сочинила. Издевается... Пятая партия и опять ведет она. - Просто сегодня не мой день. Звезды... - Ну да, и давление скачет... Она обошла стол, ударила... Зашел ее шар и она торжественно вскинула свою рыжую голову: - Клапштосс случился, однако... Отлично... Она передвигалась по периметру стола, выбирая нужную позицию. Глаза под очками жадно шарили по бордовому полю, иногда натыкались на шары, на секунду задерживались, и разочарованно соскальзывали... Наконец, остановившись, ударила. Неудачно. - Эх, иногда у меня не получается абриколь. - Тебе бы транспортир... Мои шары были в приличном положении, и я довольно резво загнал пару. На третьем ударе белый шар предательски свернул с нужной траектории и сам запрыгнул в лузу. Она присела в ожидании белого шара, который грохотал по лабиринту утробы стола, ехидно прищурилась: - Твои полосатые, ты помнишь? - Да, и еще черный... - Ну-у-у, это как звезды... Ей оставалось два шара, которые она без труда и положила. Черный шар ей подыграл, удачно расположившись у нужной лузы. - Все! Моя победа! Я изобразил на лице вялую радость пионера: - Поздравляю! Она направилась к своему столику и гомон, смех, крики поглотили ее. Я допил пиво, зачехлил свой дорогой, сделанный на заказ кий. Н-да, звезды... Никогда не угадаешь, где потеряешь... или найдешь?
Буневич
Суббота, 16 января 1999
Выпуск 19
О чем ни напишу - выходит о тебе, и в сто четвертый раз я щелкаю замками. Ты изучил у-шу и охладел к борьбе, и веселящий газ струится под ногами. Сакральное число даровано нам днесь. Семерка, тройка... Эй! Где Пиковая Дама? И звон колоколов я слышу где-то здесь. Темнишь, Хэмингуэй, - скажи уж лучше прямо! Сонм легкокрылых слов по венам пробежит, внимательный к деталям, и я воспряну вновь, счастливый Вечный Жид, среди туманных снов нашедший свой Израиль.
Кэт
но где... Гербы, короны, короли. О троны, троны... Заплеваны печальные перроны, обречены. Вы крыли пикой. Мы с Вами квиты. Бисквиты источали запах дали. Дали б растекся в пятимерном кубе Скрижали за семью замками испещрены. Я в рубище, душа осуждена как незабудка тихо вянуть в вазе, последний лепесток слетит на фразе с "убеждена". Смешение эпох... Но поспеши, еще не поздно вырвать Дездемону из душных лап Отелло, (натюрморт пастелью) утилизировав понятие морали. Я тороплюсь. Вы много потеряли. Моих суждений нить Вам предстоит ловить. За мной читатель. Я празднен, хоть ныне и не праздник, я мечтатель, соглядатай пустынных улиц, подслушиватель птичьих откровений. Открытие вен - открытие фонтана, сооруженного по случаю весны. Включите музыку, пусть все окрасит в красный в знак солидарности с твоим непониманием. Как стало приторно и липко. Устало мне внимают фонари, гончарный круг раскручивает судьбы и чьи-то руки лепят губы, а на губах зори последний выдох. Наш первый вдох, мы разнимаем руки, осенены дыханием разлуки.
ПАМ <из раннего>
Завяла ночь. Последние часы твердеют в памяти. Они ясны, как пальцы на перилах. Наверно слишком поздно, слишком пусто, потому не смеют ласкать мне шею. И стройнеть под лунным светом уже не в силах. Да ладно.. Время стынет. Оставайтесь делом. Знаю я, что цеплять глаза прохожих не просто, когда совсем забиты веки линзами, смолой - и мелом Ресницы ломкие посыпаны от слез в конце девяностых.
viveur
Голь-голытьба. Жизнь-молотьба. Крохи, бывает, падают. В жгучую синь Горечь-полынь Гонит, свободой балует. Сергей <[email protected]>
Вторник, 19 января 1999
Выпуск 20
КОНЬ Хорошо-то как, И не холодної Только тихо так Кто-то в бороду: "Хороша весна И заманчиваї Не пора ли нам Поворачивать?.." Колея ведет Неприметливо, Она знает ход Незаметный, но Рядом с тропами, Между кручамиї Скажем: "Опаньки! Да ведь лучше мы!!!" Хоть мы знаем брод, Да вода нам в райї Лишь скажи "вперед!" Только понукайї Как летят ножи, Как поводыриї А "назад!" скажи Лишь оскал да хрипї А тропа скользит Между кручами, Перезвон копыт Стуком сучьим, и Поворот кругом Взглядом волчьим, но, Не боись!.. Войдем Неиспорченныї Оставляет кнут Свои борозды, Если даже бьют Дело в скорости, Перебьет хребет С тихим клекотом: Что себе возьмет, Что - за хлопотыї Кто-то здесь полег, Может, сотнями, Но мигает Бог Поворотными: Конокрадами Опостылыми, Жеребятами Да кобыламиї Ты не бойся, бей: Ну так, лягу яї Ты ж тропой своей На круги своя: Может, водною, Может, житною; Только спой ты мне, Расскажи ты мне: Сколько падали, Не замалчивайї Да и надо ли Поворачиватьї Столько радости Предусмотрено, Но мигает степь Поворотнымиї
Саша С. Осташко <[email protected]>
Новый Буревестник Недобитый поэт, отхлебнувши горькой, на пустом пепелище танцует польку. Вечереет. Бог с облаков взирает на поэта. Такое, друзья, бывает. Ветерок над равниной седой тучи собирает, сбивая в одну кучу. Лысоватый пингвин, ухмыляясь мерзко, прячет жирное тело в утесы кресла. И свинцовая, черная, грозовая разверзает хляби и все смываетгорода, деревни, холмы, разум. Птицы мрут на лету, мой дружок, сразу. Всякий зверь от зайца до бегемота покрывается в страхе холодным потом. Лишь поэт небритый, хлебнувший лишку, безмятежно пляшет на пепелище. Всеволод <[email protected]>
