— Если кого-то и могут, так это тебя. — Она встает со скамьи. — Давай, Бен выглядит занятым, так что пойдем со мной за Эллиот.
Он действительно выглядит занятым. Я не вижу лиц мужчины и женщины, с которыми он разговаривает, но вижу его, и Бен выглядит напряженным. Может быть, даже немного раздраженным. Если бы он был моим, я бы подошла и встала рядом, убедившись, что ему не придется сталкиваться с критикой, с которой он сталкивается в одиночку.
Но он не мой, поэтому я выхожу вслед за Бетани из церкви и ловлю на себе злобный взгляд Кэти, которая прощается с людьми у дверей. Я хочу оттолкнуть ее своими свободными руками, но не хочу, чтобы меня уволили после моего первого официального дня волонтерства. У меня действительно есть некоторая гордость.
— Когда ты приехала в город? — спрашиваю я Бетани, когда мы направляемся к детскому корпусу.
— В пятницу. Я провела пару дней со своими родителями. Прошлой ночью приехала в Сюрпрайз и остановилась в квартире, которую снял Джесайя. — Она обходит стоящих и разговаривающих людей. Бетани привлекает к себе изрядное внимание, хотя она, кажется, этого даже не замечает. Все здесь знают, что она замужем за Джесси Ли. Я удивлена, что ее до сих пор не преследуют ради фотографий или автографа. — Мне было бы хорошо в «Холидей Инн», но ты же знаешь Джеса.
Мы заходим в детское здание и взглядом ищем каштановые кудри Эллиот в море примерно двадцати детей, с нетерпением ожидающих, когда их заберут родители.
Я замечаю Эллиот на полу в углу комнаты, она сидит, скрестив ноги, с книгой на коленях.
— Вон там.
Мы направляемся туда, и когда подходим ближе, я вижу, что ребенок не читает книгу. Она хочет, чтобы люди думали, что она читает, но ее глаза закрыты, а нос и щеки покраснели. Бетани догоняет учительница в группе, поэтому я направляюсь к Эллиот и сажусь на корточки рядом с ней, не забывая подоткнуть юбку, чтобы не показать детям свои стринги под чулками.
— Привет, коротышка. Решила вздремнуть?
Она не отвечает, но шмыгает носом, и этот звук вызывает тревогу в моей голове.
— Эллиот? — Я наклоняюсь, чтобы лучше видеть ее лицо.
Ее ресницы слиплись от слез. Сигналы тревоги в моей голове превращаются в бешеных, лающих питбулей, готовых разорвать чью-то задницу надвое. Присаживаюсь и осторожно беру книгу с колен Эллиот. Она отпускает её и кренится в сторону, прислоняясь ко мне. Это неудобное положение, когда моя рука зажата между нами, поэтому я делаю естественную вещь и обнимаю ее за плечи. Ладно, я была неправа — держать ребенка вот так неестественно. Но я забываю об этом, когда девочка начинает говорить.
— Сегодня мы делали браслеты, и все делали браслеты для своих мам и…
— Черт. — Я уже знаю, к чему это ведет.
Она моргает на меня заплаканными карими глазами.
— Нельзя ругаться. Ты должна положить доллар в банку.
— Хорошо, я приношу свои извинения. Продолжай.
Она снова смотрит на свои колени.
— Я сказала, что делаю свой для папы, а они сказали, что мальчики не носят браслеты, а я сказала, почему бы и нет?
— Это чушь собачья, то есть, неправда. Я знаю многих мужчин, которые носят браслеты.
— Они геи? — спрашивает она, ее голос срывается от новой волны слез. — Потому что дети говорят, что если мой папа носит браслет, то он гей.
Какого хрена? Я смотрю на Бетани, чья челюсть сжата, а щеки раскраснелись. Похоже, учительница рассказывает ей ту же историю.
— Твой отец не гей.
Она шмыгает носом и вытирает его, затем смотрит на меня.
— А что значит «гей»?
Я смотрю на Бетани в поисках помощи, но она в другом конце комнаты все еще не закончила разговор с учителем. Похоже, это на мне.
Я прочищаю горло.
— Гей — это когда мужчина любит другого мужчину или женщина любит другую женщину. Понимаешь?
Ее брови низко опускаются в сосредоточенности.
— Как ты любишь Бетани?
— Не совсем так. Знаешь, как Бетани и Джесси любят друг друга? Это совсем другая любовь.
Она кивает.
— Как папа любит мою маму.
Тяжесть нарастает в моей груди, но я улыбаюсь и игнорирую дискомфорт.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Да. Именно так. Но когда два мальчика так любят друг друга, или две девочки, а не мальчик и девочка, то их называют геями.
— Джимми Паркер сказал, что мой отец гей, потому что никогда не был с женщиной.
— Который из них он?
Она указывает на парнишку в зеленой рубашке с воротником. Я не специалист по детям, но что-то подсказывает мне, что маленький Джимми Паркер услышал разговор своих родителей. Боже, люди могут быть такими бесчувственными мудаками.
— Держись подальше от Джимми Паркера. Он засранец, — говорю я.
Она хмурится.
— Это еще один доллар.
Я закатываю глаза.
— Хорошо.
Бетани подходит и садится на корточки рядом с нами.
— Эй, мисс Мэдисон только что рассказала мне, что произошло. Эти дети ничего не знают о твоем папе, дорогая. Ты ведь знаешь это, верно?
Эллиот кивает.
Я прикусываю язык, чтобы держать счет в банке под контролем.
— Готова пойти домой и перекусить? — спрашивает Бетани своим успокаивающим голосом няни.
— Вместо этого, мы можем взять куриные палочки?
— Конечно.
Мы с Эллиот отрываем наши задницы от пола, и когда проходим через класс, я бросаю на Джимми Паркера взгляд, который будет долго преследовать его. Бетани и Эллиот держатся за руки, и я пытаюсь успокоить свои убийственные мысли, когда чувствую, как кто-то сжимает мою руку. Потрясенная, я моргаю и вижу маленькую ручку Эллиот в моей. Бетани смотрит на меня с довольным выражением лица. Что бы, черт возьми, это ни значило.
Да, без разницы. Когда держу Эллиот за руку, напряжение, которое нарастало в моей груди, исчезает, и вместо того, чтобы желать дать Джимми Паркеру пинка, я вижу его таким, какой он есть. Бедный ребенок, которому достался дерьмовый выбор в родительском отделе. Я даже ему сочувствую.
Чтобы еще больше успокоиться, я вижу, как Бен направляется к нам с широкой улыбкой на лице, когда видит свою дочь. Но по мере того, как мы приближаемся, выражение его лица меняется.
— Что происходит? — спрашивает он, его взгляд мечется между нами троими, отмечая, что мы держимся за руки, и покрытое красными пятнами лицо его дочери.
— Джимми Паркер — засранец, — говорит Эллиот.
Взгляды Бетани и Бена устремляются на меня.
— Ох, я тоже так думаю. Вините меня.
Они оба продолжают пялиться, и давление слишком велико.
— Ну, так и есть! — говорю я.
Бен, кажется, не слишком расстроен тем, что я научила его маленькую девочку новому слову, но и не слишком этому рад. Он подхватывает ее одной рукой, и она рассказывает ему историю, пока мы все идем к парковке. Мы молчим, пока Эллиот рассказывает подробности своего травмирующего утра. Бен кивает и хмыкает во всех соответствующих местах. Он сажает ее на заднее сиденье своей машины, пристегивает ремень безопасности и стоит в дверях, пока она заканчивает рассказ.
— Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это, — говорит он, но слова отрывистые, а голос напряженный. — Мы поговорим об этом, когда вернемся домой.
Мужчина закрывает дверь, затем поворачивается ко мне и Бетани. Мы ждем, как идиотки. Серьезно, почему мы здесь?
Темные глаза Бена встречаются с моими, и когда его губы подергиваются, я сжимаю бедра вместе.
— Джимми Паркер действительно засранец.
Я уже улыбаюсь и представляю Бена в тысяче разных фантазий, и во всех них он голый. Я ухмыляюсь.
— Я же тебе говорила.
Выражение его лица становится серьезным.
— Спасибо тебе за то, что была рядом с ней.
Я чувствую вспышку раздражения от того, что он благодарит меня за то, что сделал бы любой человек с бьющимся сердцем. Ну, может быть, не Джимми Паркер. Ладно, думаю, я понимаю его точку зрения.
— Конечно. Я люблю этого ребенка.
О Боже, я сказала это вслух?
Ухмылка Бена становится шире, обнажая часть его зубов.
— Я имею в виду, ну, знаешь, она наименее раздражающий ребенок, которого я когда-либо знала. — Я смотрю на Бетани, надеясь, что она поможет мне выпутаться, но от нее нет никакого толку. Подруга стоит там с этой дурацкой гребаной улыбкой и удовлетворением, сияющим в глазах. — Хорошо, я ухожу. Мне нужно вздремнуть.
