Потом началось самое худшее. Для Димки вопрос решался с ослепительной ясностью — он уже весь был в завтрашнем походе, разумеется к подножью Кумуш-Тау. Он доказывал, что явление должно еще раз повториться «час в час, секунда в секунду».
Артему было о чем подумать.
Да, что-то случилось. Масштаб события не преувеличен. Что обязан делать начальник зимовки, где всего четверо? Выйти в эфир, связаться с соседями, сообщить на Большую землю. А рация молчит.
Ну, ладно. А если так: идти двоим? Но если двое, берем худшее, ну... задержатся? Зимовка будет сорвана, оставшимся не справиться с работой. А если явление обычное: что-то атмосферное, оптическое? Мало ли гор в этих местах прозывают Кон-Тау, Кровавая гора, за то, что вершины их долго алеют и после захода солнца... Конечно, время было чересчур позднее. И все же это вероятнее, чем Димкины сигналы с Марса.
Артем невольно усмехнулся, вспомнив, как вскипал Димур, доказывая свое. То барс, то снега горят. И Димка почему-то уверен, что тут есть взаимосвязь. А может... ничего и не было. Привиделось. Что тут удивительного? Сорок дней бушевала метель. Жили, будто в кипящем молоке: белая муть, глазу не за что зацепиться. И вдруг бахнуло солнце! В небо не глянешь, под ноги тоже: снега блестят, как битое зеркало. Нервы на взводе, Димур как-никак впервые зимует. Вот и померещилось, что мир запылал. Димка сам утром будет смеяться.
Окончание следует
Тропой Жозефа Мартена
В третьем номере журнала за 1960 год мы уже сообщали о том, как в одном из московских архивов был обнаружен интересный документ, остававшийся забытым почти семьдесят лет, — отчет о путешествии из Пекина в Фергану члена Русского географического общества Жозефа Мартена. Эта находка вызвала и в нашей стране и во Франции большой интерес к необычной судьбе французского инженера, ставшего русским путешественником, кавалером двух русских орденов. На киностудии «Моснаучфильм» по сценарию М. Басовой и Г. Голубева старейшим советским режиссером-кинопутешественником В.А. Шнейдеровым поставлен цветной фильм о Мартене. Для этого фильма кинооператор М. Заплатан прошел по маршруту одного из важнейших и самых трудных странствий Жозефа Мартена — от берегов Лены до Амура через Становой хребет и ледники Кодара. Мы печатаем его фоторассказ об этом путешествии.
Почти восемьдесят лет минуло с той поры, как по этим таежным тропам прошел Жозеф Мартен и впервые нанес на карту дотоле никому не ведомые горные хребты, ледники, долины, озера. Теперь в горах Забайкалья проложены дороги, возникло немало рудников, приисковых поселков. Над тайгой пролетают вертолеты геологов, добавляющих все новые и новые месторождения полезных ископаемых к тому списку, который начал в свое время Мартен. Детальное исследование этого богатейшего края еще продолжается, и многие уголки его до сих пор остаются труднодоступными.
Горы поднимаются все выше, выше… Отдельные пики тут вздымаются на высоту чуть ли не четырех километров: даже самолетам приходится облетать их стороной.
По крутым склонам сползают голубоватые глыбы льда. Первые сведения о ледниках Кодара принес науке Мартен. Его сообщение долгое время подвергалось многими учеными сомнению. Уже в наши дни заметками Мартена заинтересовался географ В.С. Преображенский (приглашенный научным консультантом нашего фильма). Благодаря его исследованиям теперь обнаружено и нанесено на карты в районе Кодара до тридцати ледников.
Зубчатые горные вершины, за которые цепляются облака, сверкание льдов, небесно-голубые озера в провалах — край суровый, пленяющий своей красотой...
Пройдя по тропе Жозефа Мартена, мы ощутили трудности, с которыми пришлось ему встретиться, и постарались дать о них наглядное представление будущим зрителям фильма.
Как и Мартену, нам приходилось прорубать себе дорогу сквозь густые заросли, вязнуть в болотах, отбиваться от гнуса, целыми днями кружившегося перед глазами, словно пестрая живая метель. Мы карабкались по горным каменистым осыпям, предательски ускользающим из-под ног, и чуть не вплавь переправлялись через бурные ледяные потоки, рожденные тающими в горах снегами. И транспорт у нас был тот же — лошади и незаменимые в этих краях олени...
Девять месяцев занял у Мартена путь от берегов Лены до Амура. Мы шли налегке, гораздо быстрее. Но и нас застала в дороге зима. Она рано приходит в горы. Надо воспользоваться удобной водной дорогой, пока реки не сковало льдом...
Семь лиц Герасима Лебедева
Веками искатели приключений упорно пересекают континенты, плывут через бурно шумящие пороги, обитают на необитаемых островах, ночуют под звездами у дымных костров, охотятся в пустынях на диковинных животных. История, как правило, сохраняет их звучные имена, и легенды об их подвигах еще долго живут в памяти последующих поколений.
Но есть на свете искатели другого рода, спокойная повседневная жизнь которых не менее романтична, чем судьба прославленных путешественников. Эти люди — архивисты, мало кому известные «охотники за рукописями», посвятившие свою жизнь томительным поискам сведений о яркой судьбе забытых мореходов, пешеходов, флибустьеров, мечтателей... Нередко бывает так, что какая-нибудь интересная находка круто поворачивает жизнь архивного старателя, превращает его на долгие годы в фанатика одного поиска, крепко связывает с историей какой-нибудь одной судьбы.
Нечто подобное случилось однажды и со мной.
Восемь лет назад, разбирая бумаги известного литератора и лингвиста прошлого века адмирала А.С. Шишкова, я наткнулся случайно на тетрадь в рыжем кожаном переплете. Велико было мое удивление, когда, открыв первые страницы, я обнаружил затейливую вязь неизвестных мне письмен, под которыми пробивались русские слова подстрочного перевода. На заглавном листе вилась надпись:
«Книга сия имянуется «Бидде Шундор» и значит «Мудрости красота». Сочинена брамином Шри Бгарот Чондро Рай по просьбе боодгманского государя, имянуемого Бир Шинго, на бракосочетание его дочери Бидде Шундор.
Написана и переведена Российским подданным Герасимом Лебедевым в Калькоте».
Лебедев... Никто из моих знакомых-историков да и всезнающая БСЭ тогда ничего не рассказали мне об этом человеке. А между тем водяные знаки на бумаге и некоторые даты, встречающиеся в рукописи, говорили, что перевод книги был сделан в 1794—1795 годах, когда «Хождение за три моря» Афанасия Никитина, никому еще не известное в России, лежало где-то в подвалах Троицкого монастыря. Значит, жил в России в XVIII веке человек, вслед за Афанасием Никитиным проникший в Индию, сделавший первые переводы с ее языков на русский. Кто был он, этот человек, как сложилась его жизнь?
Далеко не сразу удалось мне узнать необычайную и трудную судьбу Герасима Лебедева, проследить пути его странствий.
С того памятного дня, когда легла на мой стол загадочная бенгальская рукопись, началась многолетняя история поисков, крепкими нитями связавшая мою жизнь с безвестным русским путешественником.
Документы загадывали одну загадку за другой, на поиски некоторых из них уходили месяцы и годы. Но постепенно передо мной открывалась фантастическая судьба ярославского музыканта Герасима Лебедева, вставал разносторонне талантливый человек как бы с множеством лиц: блестящий виртуоз-виолончелист и композитор, театральный деятель и географ, переводчик и востоковед, неутомимый путешественник, решивший осуществить мечту Петра Великого — провести в сказочную Индию русские торговые корабли — и первым из русских попытавшийся проникнуть в тайны древней индийской математики и астрономии.
Не было дня в полной невзгод жизни Лебедева, чтобы он не помнил о далекой родине, не было труда, который он не посвятил бы России — ее славе и будущему.
* * *
В тот день тихий западный ветер приволок к подножью Столовой горы на мысе Доброй Надежды тяжелые тучи. Но долгожданный дождь не принес прохлады. Несмотря на то, что все ставни в доме были притворены, ртутный столбик никак не опускался ниже 80 градусов по Фаренгейту.
Лейтенант Юрий Лисянский украдкой поглядывал на часы. Беседа с гостем, неожиданно явившимся к нему, русскому моряку, проходящему практику в английском королевском флоте, затягивалась... Наконец хозяин выпроводил из дому хромающего, истощенного человека в ободранной одежде и притворил за ним дверь. Болезнь глаз, полученная от нестерпимого сияния белых песков кейптаунской бухты (ах, какие там раковины!), не позволила Юрию Федоровичу выглянуть в окно и посмотреть, куда же побрел бездомный бродяга, которому он, благородный российский дворянин, только что отказал в помощи. И все же встреча с русским на южной оконечности Африки взволновала его. Лисянский снял зеленые очки и, щуря глаза, нацарапал пером в дневнике под числом 8 февраля 1798 года:
