— Думаю, не ошибусь, если выскажу предположение, что вы разочарованы, потому что мои поступки не соответствовали званию джентльмена.
— Верно. Джентльмен не прикасается к чужим вещам без позволения; джентльмен не оправдывает себя за счет других; он не позволяет себе скверных выражений и никогда... ни при каких обстоятельствах не лягается!
— Гм-м-м... — Рамсес надолго задумался. — Справедливости ради отмечу, что папочка и мамочка неоднократно старались внушить мне те же понятия. Правда, в их изложении правил поведения джентльмена существенно меньше догматизма. Вынужден признать, что до настоящего времени я не отдавал себе отчета, насколько сложно...
— Отправляйся к себе, Рамсес! — Даже моему терпению есть пределы.
— Да, мамочка. Но мне хотелось бы добавить...
— Я сказала — к себе! Живо!
Рамсес удалился, заметно подволакивая ногу.
Я приказала заложить экипаж для Хелен, превознесла похвальные намерения и достойное поведение Перси, утешила Виолетту, чьи завывания стихли, как только она поняла, что до них никому нет дела.
И наконец поплелась в дом.
Меня ждала долгая, серьезная беседа с сыном. Осмотреть ногу и приложить холодный компресс к лиловому ушибу Рамсес милостиво позволил, но мои педагогические наставления, судя по всему, пропали втуне.
— Не знаю, не знаю... — донеслось до меня уже из-за двери. — Стоит ли звание джентльмена тех усилий...
* * *
После аварии с велосипедом вражда между детьми поутихла... скорее всего, просто потому, что Рамсес трое суток ногой не ступал из комнаты. Его заточение и временное затишье в доме позволили мне закруглиться со всеми делами и приготовиться к отъезду. Эмерсон по-прежнему не вылезал из библиотеки — разве что на ужин, чтобы слегка развеять и облегчить душу нотациями в адрес домочадцев. Поначалу из его научной темницы доносился бешеный рев, топот и треск искалеченной мебели — это профессор наталкивался на очередное художество сыночка. Паузы между приступами ярости увеличивались, потом надолго наступила блаженная, греющая мою душу тишина, и в один прекрасный день Эмерсон объявил, что для дальнейшей работы ему необходима библиотека Британского музея.
— Как скажешь, дорогой. У меня все готово. Можем ехать в любую минуту.
Оберегая душевный покой мужа, я ни разу не упомянула о деле мумии-убийцы, но сама не пропустила ни одной газеты с продолжением этой странной истории.
О'Коннеллу и М. М. Минтон не везло. Как ни тщились они подогреть интерес публики, как ни лезли из кожи вон, чтобы раздуть дело, сенсация медленно угасала. «Леопардовый жрец» систематически устраивал представления перед саркофагом Хенутмехит — и только. Ни один из посетителей музея, ни один его работник не пострадал даже от пустяковой царапины. Хоть бы кто ножом для бумаги поранился на радость репортерам! Увы, увы.
Я уж и думать забыла о злополучных останках египетской дамы, как вдруг однажды утром — кажется, во вторник — Уилкинс сообщил о приезде нежданной гостьи.
— Юная леди мне незнакома, мэм. Она также отказалась представиться, но я думаю, мэм... Уверен, что вы не будете возражать против встречи, — с таинственным видом добавил дворецкий.
— Вот как? И почему же вы в этом уверены?
Уилкинс неодобрительно кашлянул:
— Прошу прощения, мэм. Юная леди была весьма настойчива.
Наш дворецкий не так прост. Его упорное «леди» что-нибудь да значит...
— Ну что же, просите, Уилкинс. — Я отложила перо. — Хотя нет, постойте... лучше я сама выйду. Куда вы ее провели?
Оказывается, в гостиную. Вот вам и еще одно доказательство высокого статуса гостьи — с точки зрения Уилкинса.
«Юная леди» с головой ушла в созерцание семейных снимков, расставленных на камине. Она стояла спиной к двери, но профессионально-вопросительная посадка головы и тот факт, что она что-то безостановочно строчила, говорили сами за себя.
— Вы сказали — юная леди, Уилкинс? Я не ослышалась?
Мисс Минтон, взвизгнув от неожиданности, обернулась. Выглядела она, нужно честно признать, очень мило: аккуратненький темно-синий твидовый костюмчик, блузочка в полоску и кокетливая соломенная шляпка на макушке.
Дворецкий тактично удалился, лишив меня удовольствия доказать ему, насколько он ошибался. Мисс Минтон и леди — понятия несовместимые.
Не утруждаясь ни приветствием, ни извинениями, журналистка воинственно взмахнула блокнотом и пошла в атаку:
— Вы обязаны меня выслушать, миссис Эмерсон! Обязаны!
— Обязана? И это вы мне, мисс Минтон?! Забыли, к кому обращаетесь?
— О нет! Иначе зачем бы я приехала?! Прошу прощения, миссис Эмерсон, мое поведение недостойно, но у меня просто нет времени на комплименты и прочее... Чтобы добраться сюда, я наняла на станции единственный кеб, но, клянусь, этот... этот дьявол не заставит себя ждать. Уж он изыщет возможность... ползком приползет...
Приполз, похоже.
В ответ на раздавшийся из коридора грохот мисс Минтон заверещала и в бессильной ярости топнула ножкой:
— Черт бы все побрал! Я его недооценила! Миссис Эмерсон, вы не...
Закончить просьбу она не успела. Скандал из прихожей переместился в гостиную. Дверь с треском распахнулась, и на пороге возникло огненно-рыжее ирландское видение: без шляпы, всклокоченное, с физиономией под стать лохмам — если и не цветом, то густотой оттенка. Застряв в проеме, О'Коннелл несколько минут усиленно хрипел и хватал ртом воздух.
У него за спиной, прямо на полу в коридоре, расположился дворецкий. Мне неизвестно, поскользнулся он, споткнулся или не устоял на ногах от чьего-то напора. Одно знаю точно: Уилкинс не выражал ни малейшего желания подняться. Так и сидел недвижимый, вперив остекленевший взгляд в стену напротив.
Коллеги-соперники открыли рты одновременно. Мисс Минтон настаивала на том, чтобы я немедленно, безотлагательно, сию же секунду что-то предприняла. Что именно, для меня осталось загадкой. Речь О'Коннелла была обращена исключительно к журналистке, но от этого ничуть не выиграла.
— Я бы... Да если бы... Были бы вы джентльменом... и точка! — Кроме этого многократно повторенного куплета уловить что-либо мне не удалось.
Сами понимаете, любезный читатель, я не могла позволить безобразной сцене длиться бесконечно. Взвесив все «за» и «против», решила в первую очередь заняться гостями. Впавшему в транс Уилкинсу на полу ничто не угрожало, а вот О'Коннелл с мисс Минтон могли разнести мою гостиную вдребезги.
— Тихо! — прикрикнула я, захлопнув дверь. Общение с Рамсесом, как видите, бесследно не прошло. В комнате воцарилась тишина. — Сядьте! Мисс Минтон! На диван. Мистер О'Коннелл! Ваше место в кресле. Нет. Подальше, в углу.
Заняв стратегическую позицию посреди гостиной, я продолжила тем тоном, который действовал даже на Рамсеса:
— Неслыханная наглость. Уж кому-кому, а вам, мистер О'Коннелл, отлично известно, что, врываясь в наш дом, вы рискуете здоровьем. Молите бога, чтобы ваш дебош не потревожил профессора. Последнее время он не в самом лучшем расположении духа.
Кевин заметно сник:
— Вы правы, мисс Амелия, и точка... Сам не понимаю, как до такого дошел. А все она! Вечно эта девчонка меня обходит...
Мисс Минтон взвилась с дивана и едва не бросилась на ирландца с кулаками. Я толкнула ее на место:
— Совсем рассудка лишились? Будьте добры немедленно объясниться. Помолчите, мистер О'Коннелл. Дойдет и до вас очередь.
Девушка вынула из сумочки газету и протянула мне.
— Вот! — возбужденно сверкнув глазами, воскликнула она. — Мумия вновь наносит удар! Лондон потрясен очередным убийством!
Глава 5
Пока Кевин с коллегой шепотом обменивались любезностями, я развернула газету. Мисс Минтон, естественно, вручила мне «Миррор» — свежайший номер, еще тепленький, если можно так выразиться. Прямо из типографии, судя по моим почерневшим пальцам.
«Очередное убийство», — заявила журналистка. Насчет «очередного» не знаю, поскольку смерть музейного сторожа и врачи, и полиция сочли естественной, но убийство — это точно. Человек, конечно, может самостоятельно перерезать себе горло, но не до позвоночника же! Боюсь, с диагнозом «смерть от естественных причин» у эскулапов будут проблемы.
Бросалось в глаза и еще одно отличие от предыдущей трагедии. На сей раз жертва оказалась более высокого ранга. В убитом опознали помощника хранителя египетских и ассирийских древностей, некоего Джонаса Олдакра.
— Так-так... Тело было найдено на набережной Виктории, а не в музее...
— Да, но где именно! — встрепенулась мисс Минтон. — У подножия Иглы Клеопатры!
— Угу. Клеопатры... — Я еще не добралась до конца статьи. — Очень жаль, что в Британии так мало образованных журналистов. Кто-то из ваших коллег назвал этот памятник «Иглой Клеопатры» — так оно и пошло. А между прочим, Клеопатра тут ни при чем. Да и памятник точнее было бы назвать обелиском. Он был воздвигнут царем Тутмосом III и носит его имя. Мисс Минтон, я вас предупреждаю. Если не прекратите строчить в блокноте, останетесь без своего арсенала.
