долговечным, а создавать продукт только на определенный временной отрезок, не более того, как это распространено в природе. Долговечность многих находящихся в обращении продуктов можно даже считать видом межпоколенческой тирании. Возможно, мы хотим, чтобы наши вещи служили нам вечно, но чего захотят будущие поколения? Как насчет их права на жизнь, свободу и счастье, на торжество их собственного изобилия питательных веществ, материалов, удовольствий? Производителям в таком случае пришлось бы нести постоянную ответственность за хранение и, если это возможно, безопасное повторное использование потенциально опасных материалов, содержащихся в таких продуктах. Может ли быть более сильный стимул для развития дизайна, в котором совсем не будет опасных материалов?
Преимущество подобной системы, при ее полной реализации, было бы тройным: она не производила бы бесполезные и потенциально опасные отходы; она со временем сэкономила бы производителям миллиарды долларов за счет ценных материалов; и, так как питательные вещества для новых продуктов находились бы в постоянном круговороте, это уменьшило бы потребление сырья (такого как нефтехимикаты), производство потенциально разрушительных материалов, таких как поливинилхлорид, и в конечном счете постепенно вывело бы их из обращения, что принесло бы большую экономию производителю и огромную пользу окружающей среде.
Некоторые продукты уже проектируются как биологические и технические питательные вещества. Но в обозримом будущем многие продукты всё еще не попадут ни в одну из этих категорий, и это потенциально опасная ситуация. Кроме того, некоторые продукты нельзя ограничить одним метаболизмом только из-за способа, каким они употребляются. Эти продукты требуют особого внимания.
Когда миры сталкиваются
Если продукт должен, как сейчас, оставаться монструозным гибридом, то понадобится особая изобретательность, чтобы спроектировать и продать его с позитивными последствиями как для биологического, так и для технического метаболизма. Рассмотрим «наследие» непродуманно спроектированной обычной пары кроссовок, которые есть почти у каждого из нас. В то время как вы гуляете или бегаете, что, по общему мнению, способствует вашему здоровью и благополучию, каждый удар ваших кроссовок о землю выбрасывает в окружающую среду крошечные частицы, содержащие химические вещества, которые могут быть тератогенами, канцерогенами или другими субстанциями, снижающими рождаемость и препятствующими окислительным свойствам клеток. Ближайший дождь смоет эти частицы в растения и в почву рядом с дорожкой. (Если подошвы ваших спортивных кроссовок снабжены специальными капсулами, наполненными газами для амортизации, часть которых недавно была признана фактором глобального потепления, вы, возможно, тоже вносите свой вклад в изменение климата.) Можно поменять дизайн кроссовок так, чтобы их подошвы были биологическими нутриентами. Когда они сносятся от бега, то станут питанием, а не отравой для органического метаболизма. Однако пока верх обуви остается техническим питательным веществом, кроссовки должны быть спроектированы так, чтобы их было легко разделить на части для безопасного участия в обоих циклах (и технические материалы попадали бы к производителю). Извлечение технических нутриентов из кроссовок известных спортсменов – и реклама этого – может дать конкурентное преимущество компаниям, занимающимся спортивной экипировкой.
Некоторые материалы не подходят ни для органического, ни для технического метаболизма потому, что содержат опасные вещества. Мы можем назвать их нерыночными (unmarketable), и, пока не появятся технологические способы их детоксикации – или способы обходиться вообще без них, – они требуют особого подхода. Они могут храниться на «парковках» – в безопасных хранилищах, и производитель материала либо обслуживает их, либо оплачивает хранение. Сегодняшние нерыночные продукты могут быть изъяты для безопасного хранения до тех пор, пока не станет возможной их детоксикация и возвращение в виде ценных молекул для безопасного использования человеком. Ядерные отходы – очевидно нерыночные; в полном смысле слова это определение должно также относиться к материалам, которые известны своими опасными компонентами. Полихлорвинил (ПВХ) – один из примеров: вместо того чтобы подвергнуться сжиганию или оказаться на свалке, он может быть безопасно «припаркован», пока не возникнут рентабельные технологии его детоксикации. Произведенный сегодня полиэтилентерефталат (ПЭТ), содержащий сурьму, тоже нерыночен: при некоторой технической изобретательности предметы, в которых он содержится, вроде бутылок из-под газированной воды, могут даже подвергаться апсайклингу, при котором удаляются остатки сурьмы и производится чистый полимер, готовый к долгому безопасному использованию.
Компании могут осуществлять частичное сокращение отходов, при котором нерыночные продукты – проблематичные отходы и питательные вещества – изымаются из существующего потока отходов. Некоторые виды полиэстера, существующие сейчас на рынке, можно собрать и удалить из них проблематичную сурьму. Это предпочтительнее, чем оставлять их в текстиле, который выбросят или сожгут, при этом они, возможно, попадут в природные системы и потоки питательных веществ. Материалы в некоторых монструозных гибридах подобным же образом могут быть собраны и разделены. Хлопок из смесовой хлопчато-полиэстерной ткани может пойти на удобрение, а полиэстер вернется в технический цикл. Компании – производители обуви могут получить обратно хром. Другие отрасли промышленности могут вернуть себе части телевизоров и другие сервисные продукты со свалок. Успешный переход требует лидерства в этих областях, а также умения брать на себя ответственность.
Должны ли производители существующих продуктов ощущать вину за соучастие в этой до сих пор действующей деструктивной программе? Да. Нет. Неважно. Безумие определяется как повторение одного и того же действия с ожиданием результатов, отличающихся от предыдущих. Небрежность описывается как повторение одного и того же действия при осознании того, что оно опасно, глупо или неправильно. Сейчас, как мы знаем, время перемен. Небрежность начнется завтра.
Глава пятая
Уважать разнообразие
Представьте себе самое начало жизни на этой планете. Есть камень и вода – материя. Небесное тело Солнце дает тепло и свет, энергию. В конце концов через миллионы лет благодаря химическим и физическим процессам, которые ученые до сих пор полностью не понимают, возникли одноклеточные бактерии. По мере эволюции способных к фотосинтезу сине-зеленых водорослей происходят грандиозные перемены. Химия и физика в сочетании с солнечной энергией превратили химическую массу Земли в ту сине-зеленую планету, которую мы знаем.
Теперь биологические системы эволюционируют, получая энергию от солнца, и разверзаются небеса. На поверхности планеты расцветают разные формы жизни – сеть разнообразных организмов, растений и животных, некоторые из которых миллиарды лет спустя станут источником вдохновения могущественных религий, послужат лекарствами от губительных болезней, вдохновят на создание великих поэм. Даже когда случаются природные бедствия – скажем, ледниковый период захватывает бо́льшую часть поверхности земли, – эта система не разрушается. Как только лед отступает, возвращается жизнь. В тропиках происходит извержение вулкана, и землю вокруг покрывает пепел. Но скорлупа кокосовых орехов плывет по воде, и осколки ее причаливают к берегу, становясь органическим мусором; спора или маленький паучок прилетают по воздуху, опускаясь на крошащийся камень, и начинают заново ткать природную ткань. Это таинственный процесс, и при этом удивительно настойчивый. Столкнувшись с пустотой, природа заполняет пространство.
Таковы рамки природного замысла: расцвет разнообразия, расцвет изобилия. Это ответ Земли ее единственному источнику энергии – Солнцу.
Нынешнюю конструкторскую реакцию человека на эти рамки можно назвать атакой одного усредняющего ответа. Пласты бетона и асфальта уничтожают леса, пустыни, прибрежные болота, джунгли – всё на своем пути. Здания с безликими, однообразными фасадами поднимаются в населенных пунктах, где строения в течение десятилетий и даже столетий были прекрасны и культурно самобытны. Пространства, ранее покрытые обильной растительностью и наполненные разнообразной жизнью, сократились до небольших анклавов, теперь там выживают лишь самые выносливые виды: вороны, тараканы, мыши, голуби, белки. Ландшафты стали плоскими, превратились в газоны с единственным видом травы, которую искусственно заставляют расти, но беспрестанно стригут, с тщательно контролируемыми живыми изгородями и небольшим числом сильно подстриженных деревьев. Монотонность распространяется всё дальше, уничтожая по пути отличительные черты пейзажа. Кажется, обнаружить можно только еще бо́льшую монотонность.
Мы рассматриваем это как деэволюцию – упрощение в массовом масштабе, и оно не ограничивается экологией. Веками наш вид создавал по всему земному шару разнообразие культур, разные обычаи в еде, речи, одежде, вероисповедании, выражении своих чувств, творчестве. Прилив монотонности заливает всё, от моря до моря, сметая все эти отличительные
