После ужина Анастасия удалилась в свою комнату; принцесса последовала за ней в надежде побеседовать с нею наедине и отметить какую-нибудь характерную черту. Но Анастасия в этот вечер чувствовала себя очень плохо и была — не более, впрочем, чем обычно — не расположена к разговорам: она повернулась спиной к вошедшей принцессе и не отвечала ей ни слова. Поведение ее тем более необъяснимо, что она узнала принцессу с первого взгляда: на следующее утро она сказала нам, что вчерашняя посетительница была ее тетя Ирен»...
Итак, отметим важный факт: в конце августа 1922 года Анни впервые увидела человека, когда-то близко знавшего семью Анастасии. Перейдем теперь от версии доктора Грунберга к собственным запискам прусской принцессы Ирен, сестры императрицы Александры.
«В конце августа 1922 года по просьбе советника Гэбеля и инспектора полиции доктора Грунберга я согласилась приехать в Берлин, чтобы повидать загадочную женщину, называющую себя моей племянницей Анастасией. Доктор Грунберг доставил меня и госпожу Эрцен в свой деревенский дом под Берлином, где Незнакомка жила под именем «Мадемуазель Энни». Мой приезд был неожиданным, она не могла знать заранее, кто я, и потому не была смущена моим появлением.
Я убедилась тотчас же, что это не могла быть одна из моих племянниц: хотя я не видела их в течение девяти лет, но что-то характерное в чертах лица (расположение глаз, форма ушей и т.д.) не могло измениться настолько. На первый взгляд Незнакомка была немного похожа на великую княжну Татьяну...
К великому разочарованию четы Грунберг, столь расположенной к Неизвестной, я покинула их дом в твердом убеждении, что это не моя племянница; я не питала ни малейших иллюзий на сей счет.
До всех печальных событий мы прожили долгое время в такой близости, что довольно было бы малейшего знака, подсознательного движения, чтобы разбудить во мне родственные чувства и рассеять мои подозрения».
Анни прожила у Грунберга некоторое время. Записи доктора чрезвычайно интересны для нас: они изобилуют бесчисленными подробностями из жизни нашей героини.
«Анастасия покинула нас, отправившись в госпиталь Вестенд, где ей сделали рентгенограммы поврежденной головы. Потом она поселилась у барона фон К., но это место ей не понравилось — можно только гадать, почему,— и она сбежала к госпоже Пойтерт. В декабре 1924 года в «Lokal Anzeiger» появилась заметка под названием «Легенды дома Романовых»: речь шла о ней. Они повздорили с госпожой П. из-за этой статьи, и Анастасия оказалась за дверью. Укрылась она у соседей по лестничной клетке, где я, наконец, и отыскал ее. В конце января она переехала ко мне...»
По правде сказать, любезный доктор Грунберг был уже до крайности измучен пребыванием у себя таинственной больной с отнюдь не ангельским характером и решился наконец просить совета у католического священника профессора Берга. Записка, написанная им для профессора, содержит изложение всей истории Анастасии, начиная с ее поступления в клинику. К ней мало что добавилось со времени дневниковых записей барона Кляйста. Что же сам доктор думал об Анни после трех лет близкого знакомства? Профессору Бергу он написал очень просто: «В своих размышлениях я дошел до мертвой точки. Анастасия ни в коем случае не авантюристка. Мне представляется, что бедняжка просто сошла с ума и вообразила себя дочерью русского императора...
Она очень надеется, что ей поверят, когда найдут ее одежду, бывшую на ней в ту ужасную ночь; она оставила ее, как я уже говорил, у Чайковских, в Бухаресте...
Вот уже несколько дней, как здоровье Анастасии ухудшается. На левом локте появился свищ. К этому еще добавился плеврит».
Профессор Берг посоветовал доверить Анни заботам госпожи фон Ратлеф. Та выглядела весьма удивленной, когда один из знакомых вдруг спросил ее:
— Вы слыхали? Говорят, одна из дочерей русского императора жива?
— Нет, никогда!
С не меньшим изумлением она прочла записку доктора Грунберга и, крайне взволнованная — да это и не удивительно,— отправилась навестить больную... Обратимся теперь к ее собственным воспоминаниям.
«Меня провели к гостиную. Через несколько минут открылась дверь и вошла молодая женщина — та, ради которой я приехала. Она была невысокого роста, чрезвычайно худа и выглядела ослабевшей. Одета она была бедно, словно старушка. Когда она подошла поздороваться со мною, я заметила, что у нее недостает многих верхних зубов: это еще больше старило ее.
Движения ее, осанка, манеры выдавали в ней даму высшего света. Таковы мои первые впечатления. Но что поразило меня более всего, так это сходство молодой женщины с вдовствующей императрицей. Говорила она по-немецки, но с явственным русским акцентом, и, когда я обращалась к ней по-русски, она понимала меня совершенно, ибо, хотя она и отвечала на немецком языке, но реплики были абсолютно точны. У нее болел нарыв на руке, и я посоветовала ей лечь в госпиталь.
Благодаря заботам господина С. нам удалось найти место в Мариинском госпитале...
Поскольку я постоянно была при ней, через некоторое время она начала доверять мне; может быть, этому способствовала и обстановка, совершенно ей чуждая.
Любой прямой вопрос ее пугал; она замыкалась в себе. Ее нелегко было вызвать на разговор, но затем уже следовало стараться не помешать ей, прерывая замечаниями. Если предмет беседы был ей интересен, она говорила вполне охотно. Так было почти всегда, когда речь заходила о ее детских годах: жизнь вместе с родителями, братом и сестрами, кажется, единственное, что ее интересовало, воспоминания переполняли ее в эти моменты... Она умела быть признательной за доброту и дружбу, которую ей выказывали. От всей ее натуры веяло благородством и достоинством, которые притягивали всех, кто знакомился с ней.
Сколько раз она повторяла мне:
— Я не знаю, чего Бог хочет от меня! Почему я одна осталась в живых? Почему не дано мне было умереть вместе со всеми? И ведь я умирала уже не раз, но люди зачем-то заставляли меня жить!»
Среди частых посетителей — отметим этот факт — госпожа фон Ратлеф упоминает посла Дании. Странное на первый взгляд присутствие объясняется вполне очевидным образом. Именно в Копенгагене доживала свой век вдовствующая русская императрица или, изъясняясь в терминах родства, бабушка Анастасии. Слухи о том, что в Берлине объявилась женщина, претендующая на высокий титул великой княжны, докатились и до Дании. Императрица была взволнована: пусть даже один шанс из тысячи, что вся эта история окажется правдой, разве можно им пренебречь?
Так, господин Зале, датский посланник в Берлине, неожиданно для себя сделался «разведчиком» по приказу брата вдовствующей императрицы. Дипломат стал частым гостем в Мариинском госпитале.
А тем временем в Копенгагене без нетерпения и даже с некоторой долей скептицизма ожидали его первых донесений. Каковы они будут, было известно заранее. Но ответ удивил всех.
Окончание следует
Перевел с французского А. Ендовин
Ален Деко
Сам себе Робинзон
Все овощи, о хранении которых мы уже писали, в хозяйстве необходимы. Однако набор их был бы неполным без тыквы, лука и чеснока.
Тыква
«Желтая курица под плетнем дуется» — такая в народе ходит загадка. Ответ: тыква.
Однако крутолобый желтокожий тыквенный плод можно найти не только под забором. Свои плети тыква может разбросать и между грядок, и в саду, и на выгоне. Тыква порою так неприглядно плодовита, так буднична, что, возможно, потому селяне определили ее в некоторые отрицательные символы. Так, на Украине, где тыкву называют гарбузом, выражение «поднести гарбуза» означает отказ сватам, которые пришли к родителям девушки. Такое вот ироничное отношение к этому овощу. Оно, конечно же, незаслуженное — многие даже не подозревают, насколько полезна и выгодна во всех отношениях тыква.
О сохранности тыквенных плодов селяне заботятся тогда, когда они еще в огороде. Под созревшие овощи подкладывают дощечки, черепицу, куски пленки. А то еще устраивают для них специальные шпалеры: делают подпорки или плетут сетки для подвешивания. «Тыковником», кстати, раньше называлась беседка, обвитая тыквенной ботвой. Перед тем как тыкву убирают в хранилище, ее дозаривают на солнце — на какое-то время оставляют на огороде. Некоторые овощеводы советуют у тыкв, предназначенных для зимнего хранения, срезать острым ножом черешки. Места срезов стоит сильно натереть сухой негашеной известью.
«Толста и желтокожа, всю жизнь проводит лежа». Догадаться, о каком овоще идет речь, нетрудно. Что ж, тыква — лежебока известная. Из всех бахчевых культур тыква без порчи может пережить и зиму, и весну. Ее хорошо хранить в подвалах, погребах, сухих, проветриваемых и защищенных от холода помещениях. Тыквы нередко закатывают под кровать, и там они лежат-полеживают преспокойно до следующего лета. Если во время хранения хвостик у тыквы начинает «мокнуть», его нужно вырезать до непораженных тканей и место среза подсушить — обжечь на горящей свече или спичке. Тыквенная мякоть надежно защищена толстым желтым панцирем, и ее в любой момент можно использовать для изготовления самых различных блюд.
