Документ на первый взгляд убеждает. Заметим, тем не менее, что баронесса преследовала совершенно иную цель: определить, Татьяна это или нет. Ответ оказался отрицательным, что, впрочем, подтвердит позже и сама Незнакомка.
Кстати, вот как она опишет потом свои впечатления от визита баронессы.
«...Если бы вы знали, как невыносимо тяжело мне стало, когда вдруг появилось несколько русских, и среди них женщина, бывавшая раньше у нас, при Дворе. Они хотели меня видеть! Я стыдилась перед ними своего жалкого состояния. Я накрылась одеялом с головой и решила не говорить с ними...»
Заметим важный факт: до сих пор Незнакомка не сказала ни слова: события развиваются без ее участия, можно даже сказать, вопреки ее желаниям.
Мнение баронессы Буксгевден, кажется, не слишком впечатлило первых приверженцев Незнакомки. Что же до нее самой, она замечает, что «с этих пор стали часто бывать русские эмигранты; я даже не всегда знала, кто они такие».
Одной из самых близких была баронесса Кляйст, супруга бывшего полицмейстера одного из округов. Сердце ее обливалось кровью при виде молодой женщины (которая была, быть может, дочерью ее государя!), влачащей безрадостное существование в клинике для душевнобольных. 22 марта 1922 года она добилась у начальства разрешения забрать ее из Дальдорфа к себе. Сделать это было тем легче, что репутация и положение госпожи Кляйст были выше всякой критики.
Каково же было ее удивление, когда, придя за больной, она обнаружила, что та вырывает себе волосы спереди и что у нее уже не хватает многих зубов! Позже Незнакомка объяснила, что «она принуждена была это сделать, поскольку ее передние зубы шатались из-за удара прикладом, полученного в Екатеринбурге».
«Я Анастасия»
Небольшая квартира на пятом этаже дома № 9 по Неттельбекштрассе в Берлине. Здесь живет барон Кляйст с женою и дочерью. 30 мая 1922 года в доме появилась новая жилица: молодая женщина, никогда не выходящая из своей комнаты и о существовании которой соседи, быть может, и не подозревали бы, если б не бесконечный поток посетителей, которых она принимала...
Одна из проблем, вставших перед Кляйстами — как следует называть эту неизвестную женщину, лишенную всякого гражданского состояния? Они сошлись на имени «Анни». Что можно сказать о ее душевном состоянии? В первые дни после переезда к Кляйстам последовало явное улучшение, чего, увы, нельзя сказать о ее здоровье. Глазам растерянных визитеров представало довольно жалкое зрелище. Анни была больна чахоткой и туберкулезом костей. Ее бил озноб. Приглашенные доктора — особливо доктор Грэфе — делали все, что могли, но тогда, в 1922 году, туберкулез был еще неизлечим и медицина могла лишь признать собственное бессилие.
Анни — робкая, недоверчивая Анни — кажется, постепенно прониклась уважением к своему врачу. Именно ему она рассказала однажды с таинственным видом, что у нее есть где-то сын и что «ребенка всегда можно будет узнать по белью с императорскими коронами и золотому медальону».
Квартира барона Кляйста понемногу превратилась в подобие небольшого двора. Русские эмигранты считали своим долгом появиться здесь, принося «фотографии и книги об императорской фамилии». Незнакомку показывали гостям, словно ярмарочную диковинку.
Барон Кляйст, как мы уже сказали, был некогда полицмейстером: знаменательный для нас факт, ибо его наблюдения над загадочной протеже отличает и впрямь сугубо юридическая точность. Нам удалось познакомиться с отчетами об этих «допросах». Вот они.
«20 июня 1922 года женщина, которую я забрал из сумасшедшего дома, пригласила меня к себе в комнату и в присутствии моей супруги, баронессы Марии Карловны Кляйст, попросила у меня защиты и помощи в отстаивании своих прав. Я заверил ее в том, что готов находиться в полном ее распоряжении, но только при условии, что она откровенно ответит на все мои вопросы. Она поспешила уверить меня в этом, и я начал с того, что спросил, кто она на самом деле. Ответ был категорический: великая княжна Анастасия, младшая дочь императора Николая II. Затем я спросил ее, каким образом ей удалось спастись во время расстрела царской семьи и была ли она вместе со всеми. Ответ ее я привожу полностью.
«Да, я была вместе со всеми в ночь убийства, и, когда началась резня, я спряталась за спиной моей сестры Татьяны, которая была убита выстрелом. Я же потеряла сознание от нескольких ударов. Когда я пришла в себя, то обнаружила, что нахожусь в доме какого-то солдата, спасшего меня. Кстати, в Румынию я отправилась с его женой, и, когда она умерла, решила пробираться в Германию в одиночку. Я опасалась преследования и потому решила не открываться никому и самой зарабатывать на жизнь. У меня совершенно не было денег, но были кое-какие драгоценности. Мне удалось их продать, и с этими деньгами я смогла приехать сюда.
Все эти испытания настолько глубоко потрясли меня, что иногда я теряю всякую надежду на то, что придут когда-нибудь иные времена. Я знаю русский язык, но не могу говорить на нем: он пробуждает во мне крайне мучительные воспоминания. Русские причинили нам слишком много зла, даже мне, не говоря уж о моих родных».
«4 августа 1922 года Зинаида Сергеевна Толстая сообщила мне, Артуру Густавовичу Кляйсту, следующее.
2 августа нынешнего года женщина, называющая себя великой княжной Анастасией, рассказала ей, что ее спас от смерти русский солдат Александр Чайковский. С его семьей (его мать Мария, восемнадцатилетняя сестра Верунечка и младший брат Сергей) Анастасия Николаевна приехала в Бухарест и оставалась там до 1920 года. От Чайковского она родила ребенка, мальчика, которому сейчас должно быть около трех лет. У него, как и у отца, черные волосы, а глаза того же цвета, что у матери. Семья Чайковских жила где-то недалеко от вокзала, кажется, ул. Swienti Voevosi; номер дома Анастасия Николаевна не запомнила. В 1920 году, когда Чайковский был убит в уличной перестрелке, она, не сказав никому, бежала из Бухареста и добралась до Берлина. Здесь она сняла комнату в небольшом пансионе — названия она не знает — на Фридрихштрассе, неподалеку от станции. Ребенок, по ее словам, остался у Чайковских, и она умоляла помочь ей найти его».
Ну что же, первый шаг сделан. «Анни» во всеуслышание объявила себя Анастасией.
Два дня спустя она покинула дом почтенного юриста!
Почему? Нам не известно.
Спустя три дня инженер Айнике, тот самый, что появлялся 8 марта прошлого года в Дальдорфе вместе с капитаном Швабе, встретил Анни на Шуманштрассе возле дома, где жила Мария Пойтерт. Он засыпал ее целым градом вопросов. Напрасно. Она замкнулась в себе и упрямо не желала отвечать, где провела эти три дня. Кляйсты заметили, что она успела сменить одежду. Где? Каким образом? Это осталось загадкой.
Кляйсты были чрезвычайно обижены — их легко понять — этим неожиданным бегством и не горели желанием снова поселить Анни у себя. Ей пришлось на время воспользоваться гостеприимством инженера Айнике, которое, впрочем, не могло длиться бесконечно. К счастью, здесь она встретилась с советником Гэбелем, служащим Бреслауской префектуры. Его глубоко тронуло бедственное положение молодой женщины, и он сумел уговорить одного из своих друзей, доктора Грунберга, инспектора полиции, поселить у себя загадочную Анни. Человек сострадательный, доктор Грунберг пришел в ужас, увидев Незнакомку и услыхав ее рассказы. Впрочем, предоставим слово ему самому.
«Я решил отвезти Анни (это было 6 августа 1922 года) в наше поместье в Ной-хоф-Тельтоф: отдых в деревне благотворно сказался бы на ее здоровье. Два года, проведенные в Дальдорфе, совершенно расстроили ее нервы. Рассудок временами ей не подчиняется: результат ранения головы, вернее, ужасного удара прикладом. Но об этом чуть позже. Кроме того, у нее не лучшая — по части здоровья — наследственность.
Когда она жила у меня, я решил, согласовав это с правительственным советником, которому я рассказал всю историю, предпринять, наконец, какие-то шаги для того, чтобы официально удостоверить ее личность. Мы смогли уговорить прусскую принцессу приехать к нам под вымышленным именем. Во время ужина мы усадили Анастасию напротив ее высочества с тем, чтобы принцесса могла хорошенько рассмотреть ее. (Следует, правда, отметить, что принцесса в последний раз видела императорскую фамилию около десяти лет назад.)
После ужина Анастасия удалилась в свою комнату; принцесса последовала за ней в надежде побеседовать с нею наедине и отметить какую-нибудь характерную черту. Но Анастасия в этот вечер чувствовала себя очень плохо и была — не более, впрочем, чем обычно — не расположена к разговорам: она повернулась спиной к вошедшей принцессе и не отвечала ей ни слова. Поведение ее тем более необъяснимо, что она узнала принцессу с первого взгляда: на следующее утро она сказала нам, что вчерашняя посетительница была ее тетя Ирен»...
