Прав, тысячу раз прав был неизвестный доброжелатель, подсказавший мне, где искать эту невероятную, потрясающую вещь! Никакая боль, никакой страх не являются достаточно высокой ценой за право обладать ею. Я крутил стилет перед собой, любуясь золотыми солнечными бликами, тонущими в матовой чёрной глубине лезвия.
И вдруг меня словно окатили ледяной водой: внезапно я понял, что найденное мной в жутком подвале оружие попало мне в руки не просто так. Оно пришло ко мне явно не для того, чтобы я им любовался. Этот стилет — оружие, но проблема в том, что я вообще не умею им пользоваться. При мысли, что это совершенное произведение неведомого мастера создано для того, чтобы убивать, мне стало не по себе. Я полностью отдавал себе отчёт в том, что просто не смогу никого убить, я не сумею, это глубоко противно самой моей природе. Одно дело понимать, что тварей Изнанки надо уничтожать, и совершенно другое — знать, что делать это придётся самому. Я посмотрел на стилет и попытался представить себе, что вот это идеальное тонкое лезвие нужно вонзить в тело человека. От одной мысли о крови, о том, что мне придётся убивать, к горлу подступила тошнота. Да я же не смогу, вот просто не смогу и всё! Точно и правильно ударить я не смогу, значит, придётся бить несколько раз, пока не… Замутило ещё сильнее, а ладони стали отвратительно влажными.
От безысходности я потянулся мыслями к Косте, и тот моментально откликнулся, сочувствуя, но не утешая. Он тоже понимал всю безвыходность ситуации: мне в руки попало изумительное оружие, которым я не хочу и не могу, но должен пользоваться. «Попробуй с ним договориться, — пришёл неожиданно чёткий и ясный совет, — это непростое оружие, оно наверняка имеет свой характер и свои принципы. Признай его своим…»
Прекрасная идея, хорошо бы ещё понимать, как именно я могу это сделать. Сидя на крыльце в странной деревушке, чудом избегнув заточения в клетке, я перебирал в памяти всё, что хоть когда-то читал о волшебном оружии. Кажется, в книгах и фильмах с оружием герои «братались» с помощью крови. Типа, я тебе свою кровь, а ты мне — верность и силу. Ну нет, бред какой-то… Хотя, если это бред, то как характеризовать то существо, которое превратилось в Киру? А Панталис? А мужик с глазами хищника? А тюрьма в подвале простого деревенского дома? На общем фоне мысль о крови не так уж и безумна.
Я ещё раз внимательно оглядел стилет, словно ждал от него какой-то подсказки, намёка. Но, как и следовало ожидать, кинжал хранил гордое молчание, не размениваясь на общение с каким-то неврастеником, которого мутит от одной мысли о крови. Интересно, а сколько крови ему надо? И куда её капать? Достаточно уколоть палец или нужно что-то более существенное? Ладонь там разрезать или что-то такое? Решив для начала ограничиться пальцем, я аккуратно взял стилет и стал примериваться, как бы половчее кольнуть себя. Вот ведь как: вроде и знаешь, что не больно, а всё равно, рука не опускается. Мысленно прикрикнул на себя, напомнив, что дело-то нешуточное, я совсем было собрался с духом, как…
До сих пор не знаю: я это оказался таким криворуким, стилету ли надоело слушать мои причитания, но клинок словно сам собой вырвался из моей руки и нехило так пропахал внутреннюю сторону предплечья от запястья и почти до локтя в опасной близости от вены. Кровь хлынула, и я, зашипев от боли и неожиданности, прижал стилет к окровавленной руке да так и замер.
Словно повинуясь какому-то приказу, кровь перестала течь по руке, а начала стремительно впитываться в стилет, словно он был поролоновый, а не стальной. При этом ручейки крови совершенно не смущало то, что они текли снизу вверх, а не как должно быть. Действуя скорее по наитию, чем в соответствии с логикой, я прижал клинок к порезу и уже не удивился, заметив, что они идеально совпали по длине. Но сдержать удивленного — и нецензурного — возгласа не смог: когда я убрал стилет, вместо пореза на руке красовался лишь длинный розоватый шрам.
— Однако… — только и смог вымолвить я, глядя на ровную тонкую линию, — вот это номер…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Перевёл взгляд на стилет и вздохнул: дальше-то что делать? На смену удивлению неожиданно пришло непонятно откуда взявшееся раздражение. Я никогда не хотел быть кем-то, кем на самом деле не являюсь. Ни знаменитым журналистом, ни блогером-миллионщиком, ни уж тем более участником каких-то мистических событий. Я всего-навсего стремился жить спокойно, без потрясений. Странное желание для молодого парня? Может быть, но вот я такой: стабильный обыватель, со своими, возможно, мещанскими мечтами об относительно спокойной, достаточно сытой и благополучной жизни. Неужели это так много? Я даже в походы ходить начал исключительно для того, чтобы не закиснуть у компа: природа красивая, девушки, свежий воздух, для здоровья полезно, опять же.
Ну не гожусь я для всех этих приключений, мистики, параллельных миров и монстров. Да, мне это интересно, врать не буду, но исключительно в качестве наблюдателя, а никак не непосредственного участника. Ну не моё это!
«Иногда судьба не спрашивает нашего мнения, а решает всё сама, — неожиданно раздался в голове мужской голос, и я вздрогнул так сильно, что чуть не свалился с крыльца, — и спорить с ней бессмысленно, ведь всё уже случилось…»
Ну вот и шиза… Потому что как иначе объяснить звучащие в голове голоса? Насколько я помню, это один из классических симптомов расстройства психики. А не может быть так, что всё происходящее рождено моей больной фантазией? Может, я вместе со всеми надышался чем-то у болота и теперь радостно смотрю многосерийную галлюцинацию?
«Типичное стремление человека объяснить всё логически и не желать принимать очевидное, — вздохнул голос, — ты давай, не дури, а доводи начатое до конца, иначе как я смогу с тобой работать?»
— Спокойствие, только спокойствие, — негромко повторил я слова знаменитого мультяшного героя, — сейчас всё пройдёт… наверное…
«Ничего не пройдёт, — тут же возразил голос, — ты дал мне своей крови, теперь я настроен на тебя, бестолковый. Остался последний шаг, и можно будет начинать».
Я тупо уставился на стилет, который по-прежнему держал в руке, отказываясь верить очевидной чертовщине: ну не умеют вещи разговаривать. Однако простора для маневра практически не было, услышанные слова можно было трактовать только так, как получалось. Своей кровью я поделился со стилетом, значит, и говорит со мной он. Как бы бредово это ни звучало. И Коста, как на зло, молчал, видимо, решив, что с этим вопросом я должен разобраться самостоятельно.
— А что я должен сделать ещё? — я постарался отрешиться от мыслей о том, с кем — или с чем — я разговариваю. — Я, если ты не в курсе, вообще не в теме.
«Не можешь ты быть не в теме, — ответил стилет с непоколебимой уверенностью, которой я, увы, не чувствовал. — Ты меня слышишь, значит, ты Ловчий. В академии плохо учился, что ли? Как тогда уцелел и меня найти смог?»
— Наверное, я тебя огорчу, но я не Ловчий, — сказал я и внезапно почувствовал детскую обиду, словно меня взрослые ребята позвали играть в футбол, а потом выяснили, что я маленький, и отправили обратно. Но не я ли только что страдал по поводу того, что мне ничего не надо? Тогда следует радоваться, что я не тот, за кого меня принял стилет. А я почему-то обиделся…
«Себе ври, а мне-то чего, — фыркнул голос, — меня никто кроме Ловчего в руки взять не может, соображаешь? И слышать тоже никто другой не в состоянии. Постой-ка… Это что же получается? Мне что, новичок достался? Дилетант? Мне⁈»
Я почему-то подумал, что если бы у стилета было тело, он непременно схватился бы сейчас рукой за сердце. Картинка была настолько зримой, что я не удержался от тихого смешка.
«Ему смешно! — снова завёлся стилет, до этого бормотавший что-то невнятное, но явно возмущённое. — Да ты хоть знаешь, кто я такой⁈»
— Откуда бы такое счастье? Конечно же, нет, — плохое настроение, как ни странно, исчезло, словно пыль, которую смывает с листьев тёплый летний дождь. — Просвети меня…
