Говорили также, что ради строительства железной дороги Нэт Таггарт неоднократно ставил на карту собственную жизнь, а однажды поставил и нечто большее. Отчаянно нуждаясь в средствах, когда строительство его линии было приостановлено, он спустил с лестницы одного высокопоставленного чиновника, который предложил ему правительственный займ. Затем он предоставил собственную жену в залог за займ, полученный от одного миллионера, который ненавидел его, но восхищался красотой его жены. Он выплатил всю сумму в срок, сохранив таким образом право на жену. Эта сделка была заключена с ее согласия. Она была необычайно красива и принадлежала к благородному семейству одного из южных штатов, но ее лишили права на наследство за то, что она сбежала с Нэтом Таггартом, когда тот был еще молодым безвестным оборванцем.
Дэгни иногда сожалела о том, что Нэт Таггарт был ее предком. То, что она чувствовала по отношению к нему, не относилось к категории семейной привязанности, когда не приходится выбирать, кого любить. Она не хотела, чтобы ее чувство было сродни тому, что человек должен испытывать к своим родственникам. Она любила лишь то, что хотела любить, и ее всегда возмущало, когда любви от нее требовали. Но если бы можно было выбирать предков, она, не колеблясь, с величайшим почтением и благодарностью выбрала бы Нэта Таггарта.
Скульптуру Нэта Таггарта лепили с портрета работы неизвестного художника. Кроме этого портрета, не сохранилось ни одного снимка, ничего запечатлевшего его внешность. Он дожил до глубокой старости, но его можно было представить только молодым и полным сил, каким изобразил его неизвестный художник.
Еще в детстве с этой скульптурой накрепко связались ее первые представления о великом.
Когда Дэгни слышала это слово в школе или церкви, она думала, что знает его истинное значение, — она вспоминала об этой скульптуре — о высоком молодом человеке со стройным, гибким телом и скуластым лицом. Он стоял, высоко подняв голову, готовый к любым испытаниям, на его лице светилась радость от сознания своей силы. Все, чего Дэгни хотела от жизни, заключалось в желании держать голову так же, как он, — высоко и гордо.
Сегодня вечером, проходя по вестибюлю, Дэгни вновь посмотрела на скульптуру. На мгновение она ощутила необычайное облегчение. Словно какое-то неведомое гнетущее бремя вдруг исчезло и она почувствовала, будто слабый поток воздуха нежно одувал ее лицо.
В углу, рядом с парадным входом в вестибюль терминала, стоял газетный киоск. Он принадлежал тихому, немногословно вежливому старику, который, будучи одновременно и продавцом, вот уже двадцать лет стоял за прилавком. В свое время у него была табачная фабрика, но он разорился, и у него остался только этот киоск, из которого он изо дня в день наблюдал за водоворотом сновавших мимо незнакомых лиц. Все его родственники и друзья давно умерли, и единственной радостью в его жизни осталось хобби. Он коллекционировал сигареты — все, которые производились в мире. Он знал все марки сигарет, как нынешние, так и те, что когда-либо выпускались.
Дэгни любила по пути домой останавливаться у его киоска. Он был неотъемлемой частью терминала «Таггарт трансконтиненталл», как сторожевой пес, слишком старый и слабый, чтобы охранять, но само присутствие которого внушало чувство уверенности. Ему нравилось наблюдать за ней, его забавляла мысль, что он единственный человек, осознающий всю значимость этой молодой женщины в плаще и шляпе набекрень, которая, стараясь не привлекать внимания, все время куда-то спешила, торопливо пробираясь сквозь толпу.
Сегодня вечером она как обычно остановилась у киоска, чтобы купить пачку сигарет.
— Как ваша коллекция? Появилось что-нибудь новенькое? — спросила она.
Нет, мисс Таггарт, — ответил он, грустно улыбаясь и отрицательно качая головой. — Новых сортов сейчас не выпускают вообще, даже старые исчезают один за другим. В продаже осталось лишь пять-шесть видов сигарет, а когда-то их было очень много. Сейчас вообще ничего нового не производят.
— Будут производить. Все это лишь временно.
Старик посмотрел на нее, но ничего не ответил. Затем он сказал:
— Мне нравятся сигареты, мисс Таггарт. Мне нравится думать об огне, который человек держит в своих руках. Огонь, эта могучая, опасная сила, которую человек укротил и держит у кончиков своих пальцев. Я часто думаю о тех минутах, когда человек сидит в полном одиночестве, смотрит на дым своей сигареты и размышляет. Я часто задавал себе вопрос, какие великие свершения выросли из таких минут. Когда человек думает, в его сознании вспыхивает искорка живого огня, и в такие минуты огонек дымящейся сигареты является как бы отражением его личности.
— А думают ли люди вообще? — Слова вырвались у нее непроизвольно, и она тут же замолчала. Этот вопрос давно мучил ее, и ей не хотелось обсуждать его.
Старик посмотрел на нее так, словно заметил внезапную заминку в ее голосе и понял ее причину. Но он не стал продолжать эту тему, лишь сказал:
— Мне не нравится то, что происходит сейчас с людьми, мисс Таггарт.
— Что вы имеете в виду?
— Не знаю. Но я наблюдаю за людьми вот уже двадцать лет и заметил большие перемены. Я помню, как когда-то они торопливо проходили мимо, и мне нравилось наблюдать за ними. Да, все спешили, но знали, куда именно они спешат, и им очень хотелось туда успеть. Сейчас люди торопятся оттого, что им страшно. Ими движет не целеустремленность, нет. Ими движет страх. Они никуда не спешат, они просто убегают, и я далеко не уверен в том, что они сами знают, от чего бегут. Они не смотрят друг на друга. Да, они часто улыбаются, пожалуй, даже слишком часто, но какой-то скверной улыбкой. Она выражает не радость, а мольбу. Нет, я не понимаю, что происходит с миром. — Он пожал плечами. — Кто такой Джон Галт?
— Это всего лишь ничего не значащая фраза. — Дэгни вздрогнула, услышав, как резко прозвучал ее голос, и, словно извиняясь, добавила: — Мне очень не нравится это вульгарно-бессмысленное выражение. Что оно значит? Откуда взялось?
— Этого никто не знает, — медленно ответил старик.
— Но тогда почему все его повторяют? Похоже, никто не может толком объяснить, в чем его смысл, но тем не менее все произносят его с таким видом, будто знают, что оно означает.
— А почему это вас так беспокоит? — спросил он.
— Мне не нравится то, что подразумевается, когда произносят эти слова.
— Мне тоже, мисс Таггарт.
* * *
Эдди Виллерс ужинал в рабочей столовой терминала «Таггарт трансконтинентал». В главном здании находился ресторан для высокопоставленных работников компании, но Эдди он не нравился. Он чувствовал себя куда более уютно в этой столовой, которая словно являлась частью железной дороги.
Столовая располагалась под землей и представляла собой просторный зал, стены которого были выложены белым, сверкавшим в свете электрических лампочек кафелем. Высокие потолки, блестящие стойки из стекла и хрома создавали ощущение пространства и света.
В столовой Эдди время от времени встречал одного рабочего. Ему нравилось его лицо. Однажды они разговорились и с тех пор всегда, когда встречались, ужинали вместе.
Эдди забыл, спрашивал ли он когда-нибудь, как зовут его собеседника и кем конкретно он работает. Судя по всему, тот явно не занимал высокой должности — его сшитая из грубой ткани спецовка была во многих местах испачкана машинным маслом. Этот рабочий был для Эдди не столько личностью, сколько молчаливым слушателем, проявлявшим живой интерес к тому, что было смыслом и его жизни: к «Таггарт трансконтинентал».
Сегодня, спустившись поздно вечером в столовую, Эдди заметил его в углу полупустого зала. Эдди радостно улыбнулся, махнул рукой в знак приветствия и направился со своим подносом к его столу.
Сидя в этом укромном уголке, расслабившись после бесконечно-напряженного трудового дня, Эдди чувствовал себя очень уютно. Здесь он мог говорить так, как никогда не говорил в другом месте, признаваться в том, в чем никогда и никому не признавался. Здесь, глядя во внимательные глаза рабочего, он мог просто размышлять вслух.
— Рио-Норт — наша последняя надежда, — сказал Эдди, — но она спасет нас. Во всяком случае у нас будет хоть одна линия в хорошем состоянии, и как раз там, где она больше всего нужна. Это поможет спасти всю компанию. Смешно, правда, говорить о последней надежде для «Таггарт трансконтинентал»… Ты поверишь, если кто-то скажет, что с Землей столкнется метеорит и уничтожит ее?.. Я тоже не поверю…
«От океана к океану, навсегда» — с самого детства мы слышали эти слова, она и я. Нет, никто не говорил «навсегда», но подразумевается именно это… Я обыкновенный человек. Я не смог бы построить эту железную дорогу. Если она погибнет, я не смогу воскресить ее. Мне придется уйти вместе с ней… Ты не обращай на меня внимания. Не знаю, почему лезут в голову такие вещи. Наверное, я немного устал. Да, я сегодня работал допоздна. Она не просила меня задержаться, но у нее в кабинете горел свет после того, как все давно разошлись по домам… Да, она уже ушла… Проблемы? Проблемы всегда найдутся. Но она спокойна. Она знает, что справится… Конечно же, дела наши плохи. У нас намного больше аварий, чем ты думаешь. На прошлой неделе мы потеряли еще два локомотива. Один, можно сказать, рассыпался от старости, а другой столкнулся со встречным поездом… Да, мы заказали локомотивы в «Юнайтэд локомотив уоркс». но ждем их уже целых два года. Я даже не знаю, получим ли мы их когда-нибудь вообще… А как они нам нужны! Движущая сила — ты не представляешь себе, как это важно… Это основа всего… Чего ты смеешься?.. Да, я уже говорил, что дела наши плохи. Но хорошо хоть, что с Рио-Норт все уладилось. Через пару недель мы получим первую партию рельсов, а через год по полностью обновленной линии пойдут поезда. На этот раз нас ничто не остановит… Конечно, я знаю, кто будет класть рельсы, — Макнамара из Кливленда, тот самый подрядчик, что избавил нас от мороки с Сан-Себастьян. Здесь мы можем быть спокойны. Он знает свое дело. Хороших подрядчиков осталось не так уж много… Конечно, мы в лютой запарке, но мне это нравится.
