– Ты что? – насторожился Микулка. – Кровью, что ли питаешься? Мало тебе кишок?
– Да нет… Это я так шучу. Мне пища не требуется.
– Ох, чует мое сердце, что с такими шутками, найдут тебя через тысячу лет в каком-нить озере…
– Типун тебе на язык, отрок! Давай коней готовить.
* * *
Больше всего Микулка боялся спугнуть табун раньше времени, а потому залег в траве и стал тщательно выбирать взглядом коня поспокойнее, которого подманить можно. Да только все они казались одинаково чуждыми, низкорослыми, даже двигались как-то не так.
– Ну что затих? – спросил Голос. – Говорил в конях ведаешь, а все лежишь, ничего не делаешь. Печенеги скоро пойдут дозор менять, шум подымется, что делать будешь?
– Погоди… – отмахнулся Микулка. – Не мешай.
Вдруг паренек подметил более рослого, чем другие, коня. Что-то знакомое просматривалось в изгибе шеи, в манере переставлять ноги… Знакомое до боли, но почти забытое…
– Слава Перуну-Воителю! – радостно прошептал паренек.
Он набрал в грудь воздуха и осторожно позвал: "Ветерок! Иди-ка сюда конячка моя…"
Конь навострил уши и пошел на голос, кося черным как сама ночь глазом, мохноногие печенежские лошади почтительно расступались, признавая явное преимущество силы и веса. Ветерок подошел к Микулке, понюхал протянутую ему ладонь и покорно склонил голову, узнав своего доброго хозяина.
– Теперь на коней ничего вязать не надо! – довольно шепнул паренек. – Я сам с табуном поскачу к шатрам.
– И то правильно. – поддержал Голос. – На конячке оно лучше чем пехом, а в то гнездище все равно лезть придется.
Микулка подвел Ветерка к костру, подобрав принесенный с собой ворох печенежской одежды для розжигу пожара, обмотал тряпицей полено, соорудив хоть и плохонький, но все же факел. У соседнего костра забеспокоились дозорные, заметили коня, которого тут никак не должно было быть, но паренек уже не волновался – все что нужно, то сделано, можно теперь и напуск начинать. Но лишнего шуму поднимать не стоило, да и врагов позади себя оставлять не след. Живых, по крайней мере.
Он присел и выпустил в поднявшегося во весь рост дозорного короткую стрелу, несущую отточенный булат. Печенег нелепо взмахнул руками и ухнулся спиной в костер, почти полностью загасив невысокое пламя. Микулка перекатился подальше от своего костра, чтобы пламя не высвечивало его во тьме и выпустил вторую стрелу из неудобного короткого лука. Он не видел куда попал, но услышал задавленный расстоянием предсмертный крик. Больше стрелять не имело смысла, поскольку ночь замазывала цели густой сажей тьмы. Молодой витязь перекатился возле костра, прикрывшись пламенем от возможных стрелков, выхватил из огня пылающую ветвь и вскочив на ноги трижды описал ей в воздухе широкий огненный круг. Тут же темнота свистнула двумя пролетевшими стрелами, Микулка бросился наземь и выпустил стрелу в ответ. Промахнулся, выпустил еще и промахнулся снова. С дальнего северного конца веси ему ответили едва заметным огненным кругом – русичи разглядели его сигнал. Паренек выпустил еще пару стрел в направлении угасшего костра, с удовольствием услышав короткий отчаянный вскрик, тут же поглощенный прибоем и крепчающим ветром. Но близко… Слишком близко!
– Не спать! – поторопил его Голос. – Вперед давай!
Микулка второпях навесил на себя два колчана, полных стрел, закинул за спину лук и подпалив от огня факел, молнией бросился к поджидавшему в темноте неоседланному коню. Ветерок встретил молодого хозяина радостным всхрапом, налил тело силой, почувствовав седока, и подгоняемый ударами пяток ринулся к табуну.
Паренек вмиг опьянел от позабытого чувства скорости и несущегося на встречу ветра, отставил назад факел, чтобы искры не летели в лицо, поднял голову к звездному небу и издал громкий, протяжный, студенящий кровь волчий вой. Табун впереди вздыбился и подался вперед, поворочался, выбирая направление и наконец ломанулся к шатрам всей своей тысячной мощью. Ветерок словно поняв замысел хозяина заржал жалобно и тревожно, напугав коней еще больше, чем охотничий клич идущей в напуск волчьей стаи.
Микулка снова взвыл и подогнал коня, обходя несущийся вперед табун по самой кромке обрывистого берега озера. Пять внутренних костров не остановили пронесшийся по дозору табун, хотя передних коней напугало трескучее пламя, но задние напирали с такой силой, что остановить эту безумную скачку было уже никому не под силу. Впереди сплошной стеной стояли разномастные шатры, из которых выскакивали сонные, сбитые с толку печенеги.
Микулка принял ближе к лесу, чтобы не рисковать на скорости между шатрами и обрывом. Он припомнил, что Зарян поведал ему древний боевой клич предков-скифов, а кровь в жилах так и бурлила ожиданием сечи, просила выхода в голос.
– Яг-га-а! – выкрикнул молодой витязь, распрямился на конской спине и метнул пылающий факел в ближайший раскрытый шатер.
Пламя занялось мнгновенно, раздуваемое соленым ветром, разметало тягучую ночь тысячей искр. Ветерок едва успел проскочить между занимавшимися шатрами и лесом, сшибая грудью уворачивающихся врагов, и табун вломился в самую гущу огня, рваных шкур и мечущихся людей.
Сколько раз на залитых лунным сиянием пастбищах мчался Микулка верхом на неоседланном Ветерке, с криком и улюлюканьем рассекая ночь ударами тяжелого кнута… Но теперь в его руке был не кнут, а купающийся в потоках звездного света Кладенец, а сердце наполняла не радость скачки, а пьянящее чувство праведной сечи. Он сходу снес голову выскочившему из шатра лучнику и тут же врубился в целую толпу ощерившихся саблями врагов. Но тяжкая сеча не входила в планы ночного боя…
– Гоп! – выкрикнул паренек и его конь прыгнул вперед, через головы ошалевших врагов и почти тут же исчез, скрытый суматошной игрой света и тени.
Ветерок мчался у кромки темного ночного леса, вытянув вперед свою крепкую шею, ноги так и мелькали, словно наполовину растворились в ночном воздухе.
– Яг-га-а!!! – что есть мочи закричал Микулка и сжав в кулак жесткую конскую гриву метнул коня в промежуток между крайними на север шатрами.
Здесь печенеги и вовсе не понимали, что же случилось на южном конце спаленной веси. Они метались, кто с оружием, кто с награбленным добром, напуганные до последней возможности наступавшим вместе с морским ветром пламенем, топотом четырех тысяч копыт и жутким боевым кличем потомка скифов. А с юга, вместе с бушующим на ветру огнем, ломился к северу обезумевший табун, сминая собой людей и уцелевшие от огня шатры.
Микулка возник перед напуганными врагами, словно сгустившийся обрывок тьмы, рванул коня в левый поворот а сам, отклонившись всем телом вправо, пошел косить их Кладенцом как траву. Сверкающий отблеском далеких звезд, булат мокро чавкал, разрубая наполненную жизнью плоть, превращал ее в кровавые клочья омертвелого мяса.
Опаленные жаром кони прыгали как горные козлы, взбрыкивали задними ногами, крушили копытами черепа и ребра своих же хозяев. Паренек снова рванул Ветерка и растворился в бархате ночи, уходя от надвигающегося табуна. Он поскакал на север, минуя куцые костры, оставленные скрывшимися в лесу русичами, огляделся и поскакал к лесу, чтобы пропустить мимо себя табун, неумолимо мчавшийся к северу. В уши ударил дробный топот четырех тысяч копыт, пыль смешалась с искрами звезд, а Ветерок в испуге стал на дыбы, едва не уронив на землю всадника.
Казалось лошадиной массе не будет конца, земля буквально дрожала, исходя напористым гулом, но надо было возвращаться, потому что сработала только одна часть задуманного боевого плана.
– Резвые коники… – раздался задумчивый Голос. – А ты для недоученного воя вовсе не плох. С материнским молоком вы впитываете боевую науку, что ли?
Микулка не ответил, засунул меч в ножны и соскочив с коня, оставил его у кромки леса, а сам, словно превратившись в бесплотную тень метнулся между деревьев на юг.
В лагере печенегов суматоха не только не кончилась, но и усилилась, поскольку пролетевший через шатры табун оставил после себя не меньше двух десятков коней, потерявших направление и круживших по разметанному лагерю. Остановить их не было никакой возможности, они уже сами себя не чуяли от страха, а потому печенеги разбегались от них кто куда в полной растерянности. Однако сам каган Кучук общей панике не поддался, собрал из пришедших в себя лучников небольшой отряд, который валил калеными стрелами обезумевших животных, постоянно перемещаясь, чтобы не быть раздавленным. Резвость и слаженность отряда просто поражала взгляд, но прицельно стрелять им в такой сумятице было сложно, поэтому коней почти не становилось меньше.
Далеко не все шатры оказались поваленными и втоптанными в землю, хотя совершенно невредимых тоже не осталось, они торчали в небо ломанными ребрами распорок, нависали то там, то сям рваными, обгорелыми шкурами. Почти все кругом было затянуто густым едким дымом, пахнувшим паленой шерстью и мясом, кое где вылизывали черное небо жадные языки огня. В этой густой каше из дыма, черной тьмы, полутени и света можно было оставться незамеченным столько, сколько душе угодно. Микулка вытянул из ножен сверкнувший в отблесках пламени меч и растворился в вонючем дыму.
