немыслимо. Таким образом, именно прочные узы взаимной лояльности, характерные для семьи, а не слабые узы договоров, имеющих важное значение в коммерческом предприятии, служат фундаментом свободного государства. Когда философ пытается обосновывать государство, исходя из договоренностей свободного человека, преследующего личную выгоду, он убеждает нас рассматривать государство в виде крупного предприятия. Он берет идеальную модель, разработанную для описания рынка, и переносит ее в политическую сферу, предполагая, что она позволит понять политическое функционирование так же, как она позволила нам понять функционирование экономическое. Но свободное государство это не бизнес. Оно образовывается и существует во времени не в результате подсчетов деловой личной выгоды и постоянной договоренности между его членами, а лишь благодаря семейным узам лояльности, сохраняющимся между ними. Верно, что финансовое функционирование государства понимается в терминах экономики, и что иммиграция и эмиграция отражают вольный выбор людей, участвовать ли им в делах государства. Но все это не превращает свободное государство в институт, напоминающий коммерческое предприятие. Семья тоже ведет финансы, которые следует рассматривать в экономических терминах. Семья также может усыновлять новых членов, в ней не родившихся, или тех, кто был отчужден и не поддерживал с ней отношения. Однако эти вещи не влияют на основной характер семьи, которая основана и существует только благодаря взаимным узам, сохраняющимся между ее членами. Свободное государство, которое образовано аналогичным образом и продолжает существовать во времени только благодаря взаимной лояльности его членов является сообществом того же типа, что и семья, хотя и в большем масштабе.
XII: Империя и анархия
Большинство времени люди жили в условиях анархического политического устройства, что означает свободную жизнь иерархических семей, кланов и племен без постоянного правительства или правителя. Однако появление масштабного сельского хозяйства с его огромным накоплением богатств впервые позволило создать постоянное правительство, способное навязывать свою волю с помощью профессиональных вооруженных сил. Иными словами, стало возможным заменить порядок племен и кланов новым политическим порядком - государственным. Переход не был мгновенным. Первые государства были "городами-государствами", где несколько кланов объединялись под властью племенного руководства в городском центре. В этих городах-государствах все еще чувствовалось соперничество кланов. Но как только у этих городов появились средства для поддержки правителя, командующего постоянными вооруженными силами, возникли и мечты о собственном усилении путем аннексии своих соседей. Обладая профессиональной армией всего в несколько тысяч солдат, Саргон Великий смог в двадцать четвертом веке до н.э., покорить один за другим города-государства Шумера и Аккада, став правителем всей Месопотамии и объявив себя "царем вселенной". В этом общем стремлении за ним последовало бесчисленное множество других строителей империй, намеренных принести мир и процветание всей земле, подчинив ее своему единому правлению.
Следует ли каждому государству стремиться управлять вселенной? Или для государства есть резонные границы, кроме тех, что продиктованы поражением на поле битвы в нескончаемой войне между соперничающими империями?
Отвечая на этот вопрос, полезно думать о возможных формах политического порядка как о континууме, определяемом масштабом коллектива, которому индивид может быть лоялен. С одной стороны, можно сказать, что идеалом является империя - государство, в принципе безграничное, в котором индивид будет предан сообществу, включающему, если не сегодня, так завтра, любого другого человека на земле. Другой крайностью является анархия, при которой нет централизованного государства, а лояльность предоставляется индивидом небольшому коллективу - семье, клану, банде, деревне, поместью - состоящему из людей, знакомых ему лично. Обратите внимание, что разница между этими формами устройства не только в их масштабах. Что существенно, имперские и анархические устроения основаны на презумпции лояльности, направленной на абсолютно разные вещи. Анархический или феодальный порядок строится на отношениях взаимной лояльности между людьми, знающими друг друга. Глава моего клана или хозяин моего поместья это не абстрактная фигура, а реальный человек, которому моя преданность дана в благодарность за его личные щедроты и помощь. Мне знакомы его нужды и сложности, поражения и победы, и я могу сыграть реальную роль, малую или большую, оказав ему помощь. Он знает о моих нуждах и сложностях, и случаи его вмешательства для помощи мне в каком-то деле, имеют для меня огромное значение. И в тяжелый день, когда глава моего клана или лорд моего поместья откажет в преданности своему собственному племенному вождю или лорду, моя верность этому человеку, так много сделавшему для меня и других в моем сообществе, останется непоколебимой. С другой стороны, в случае империи вера моя дана, прежде всего, самой империи, всему человечеству, которое она представляет. Да, империей также управляет отдельный человек - император, король или президент, - которому я присягнул. Но этот правитель мне не знаком, как в случае анархичного строя. Как император ничего не знает обо мне, как личности, так и я не могу побеспокоить его, заявив о себе. Я не получу от него личной помощи и не помогу ему в его проблемах так, чтобы ему стало известно. Император так далек, что для меня он не более чем абстракция. Точно так же, как я для него всего лишь абстракция. И так же, как человечество, на которое распространяется его правление, для меня лишь абстракция.
Таким образом, при анархии моя лояльность отдается человеку, мне знакомому, а в империи я верен великой абстракции. Именно это различие позволяет нам понять, почему при имперском порядке анархия рассматривается как величайшее зло, которое только можно вообразить. Ибо такова предпосылка имперского государства, что мир и процветание огромных масс человечества зависят от универсального разума императора, вносящего великие абстракции в мир, а также от всеобщего покоя, который только он способен обеспечить. Ставя лояльность к знакомому - вождю или лорду - выше лояльности к империи в целом, человек фактически отказывается от своих обязательств перед универсальным порядком и всеми массами незнакомого ему человечества, которые, как утверждается, благоденствуют в результате этого универсального порядка. Таким образом, он становится врагом не только империи, но и всего человечества. Точно так же мы можем понять, почему приверженцы анархического строя относятся с таким ужасом к посягательствам представителей имперского государства. Требуя, чтобы верность империи была выше лояльности к знакомому тебе человеку, предоставившему тебе защиту и заботу в твоих нуждах, эти представители империи требуют не что иное, как разрушение и предательство конкретных личных связей, лежащих в основе общества.
Из этих наблюдений мы понимаем, что империя и анархия это не просто конкурирующие методы упорядочивания политической власти. Каждый из них является нормативным принципом, законность которого определяется укорененностью в определенной морали. И это знакомо нам по опыту: защитники империи или анархии обосновывают свои взгляды не только с точки зрения практических преимуществ, которые обеспечиваются этим
