Что-то мелькало за деревом слева. Темнота пульсировала.
Лоусон греб вперед, не отвлекаясь ни на что, кроме сигары.
Казалось, из самой ночи выросли фигуры. Они были призраками прошлого. Лоусон увидел свой детский дом в Алабаме и любимого пса, с которым он любил играть. Увидел озеро недалеко от дома, где он часто рыбачил и откуда приносил хороший улов. Вспомнил лесную тропу, ведущую к кладбищу, где покоились его предки, которые, вероятно, не могли даже предположить, что у маленького Тревора есть шанс на вечную жизнь, если только он оставит свою человечность позади и станет членом Темного Общества.
Но это был кошмар, а не жизнь. Даже посмертным существованием это удавалось назвать с большой натяжкой.
После событий под Шайло он два раза приходил навестить свою жену и дочь. Дважды подходил к дому в Монтгомери, скрываясь в ночи, вглядывался в окно, надеясь воссоединиться со своими близкими. В первый раз это было во время грозы, и вспышка молнии выхватила его из тени. Кейси, должно быть, проснулась от грома и заметила его сквозь стекло…
… а потом она закричала так горько и испуганно, что это заставило Лоусона срочно броситься прочь оттуда.
На то, чтобы явиться к родному дому второй раз, у него хватило сил лишь через годы. Это было майской ночью. Он тайком проследил за Мэри-Элис и отметил, что она постарела. Передвигалась она медленно, ничего не боясь. В парке, где светили бумажные фонарики, она повстречалась с молодой женщиной, в которую превратилась Кейси, и дочь Лоусона держала за руку маленькую длинноволосую девочку в розовом платьице.
Пожалуй, это был одновременно самый прекрасный и самый жестокий момент в его посмертной жизни, потому что все они были живы и так счастливы, их мир наполняла любовь и радость, но ему не было доступа в этот мир. Ему приходилось бороться с демонами — как вокруг, так и внутри себя.
Он не стал задерживаться на том фестивале и слишком близко к Мэри-Элис или Кейси себе подойти не позволил. Как и к молодому человеку, за которого вышла замуж его дочь и от которого родила ребенка… его внучку.
Лоусон держался вдалеке, в темноте, ежась от внутреннего могильного холода, который на него нагонял вездесущий аромат теплой человеческой крови, в которой он так нуждался.
Не выдержав, он бегом покинул эту сцену счастья и пытки, думая о том, что где-то на семейном кладбище, наверное, стоит его надгробие, но могила под ней пуста, потому что он так и не был найден после сражения: он стал одним из более трех тысяч пропавших без вести или захваченных в плен солдат в битве при Шайло. Одним из тех, кто никогда не вернется домой.
В ту же ночь он почти досуха выпил бродягу на железнодорожной станции, но убивать его не стал. После этого ему захотелось выяснить, насколько сильным он был и сколько сможет продержаться без человеческой крови, потому что в душе он не был монстром и становиться им не собирался.
… а сейчас Лоусон продолжал грести, а темная вода вокруг него булькала и хихикала, насекомые жужжали и кружили рядом, но не кусали, потому что его ихор был для них слишком горьким вином. Он знал, что это может значить только одно: он настолько приблизился по своей сути к злым созданиям ночи, что даже природа не хочет получать от него ничего для поддержки своего баланса.
Не думай об этом, скомандовал он себе, думай лучше о девушке, которую должен спасти. Ее жизнь висит на волоске. Если б только можно было, я мчался бы за ней без еды и отдыха…
Но он путешествовал по ночам. Так было сказано в его визитной карточке. Он был адвокатом… мужем… отцом… солдатом… а кем он стал теперь? Вампиром, который борется за возможность удержать в себе то человеческое, что в нем осталось, и тем самым подвергая опасности и себя, и людей вокруг, которые нуждались в его помощи. О, да! Он был настоящим авантюристом, как изволил назвать его Мельхиор. И его человеческое сердце еще билось.
Он не готов был сдаться Кристиану Мельхиору или любому другому члену Темного Общества без боя. Потому что покидать эту грешную землю он хотел бы, будучи человеком, а для этого был лишь один путь.
Мрачный и решительный, Лоусон путешествовал через ночь в сторону рассвета.
Глава седьмая
Он услышал, что приближается лодка, еще до того, как она показалась в поле зрения. До чуткого слуха донеслись росчерки весел по зеленой воде, и сопротивление водной глади, отдающееся едва слышными всплесками.
Завернутый в свой черный, непроницаемый для солнечных лучей саван, Лоусон решил дождаться приближения лодки в тени кипарисов. Уже в следующее мгновение после того, как он безопасно разместился в своем укрытии, над гнусными водами болота разнесся аромат лаванды, кожи, лимонного мыла и горячей крови.
Лоусон знал, кто наблюдал за ним прошлой ночью и кто решил последовать за ним сейчас. Он ждал, положив одну руку на кольт с рукоятью из палисандра, пока ее скиф окажется в непосредственной близости.
Тогда все затихло, кроме натужного кваканья миллионов лягушек, разместившихся в болотной тине. Лоусон понимал, что она сидит там и смотрит на него, пытаясь понять, выпадет ей в этой ситуации орел или решка. Он, в свою очередь, лишь немного напрягся, когда услышал, как ее шестизарядный пистолет извлекается из кобуры, и хотел взвести свое оружие в ответ, но движение было замечено.
— Вылезай оттуда! — скомандовала она.
Он лишь зевнул под своим покрывалом. Просто ощущать внешний дневной мир через свой саван было одним делом, а заставить себя окончательно очнуться от столь необходимого дневного сна…
— Ты меня слышал? Вылезай, я сказала!
— У меня это займет минуту или две, — отозвался Лоусон. — Это ведь не заставит вас спустить курок от нетерпения?
— Просто делай, что тебе говорят.
— Есть, мэм. Простите, если я кажусь вам немного… капризным. Просто сейчас для меня не лучшее время…
Она сделал предупредительный выстрел в воздух, заставивший резко разлететься в стороны птиц, притаившихся на деревьях, и спугнувший лягушек.
— … суток, — закончил Лоусон. Он расстегнул ремень, на котором были закреплены его пистолеты, вытянул руки, показал, что они без оружия, и принялся разворачиваться. Хотя он был укрыт в густой тени, отблеск солнца, отраженный в воде, причинил ему сильную боль. Градация ощущений от солнца варьировалась в пределах «укола от иголок или булавок» до «невыносимого прожигания кожи до самой кости», и чем дольше он находился в опасной близости от солнечных лучей, тем более болезненной была реакция. Трудно было представить, какой она станет через минуту…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
