жизни.
Вот только зачем приехал? Отобрать у Марка недвижимость? Или все-таки по мою душу? Но он же сам сказал: я ему не нужна.
Не нужна… Не собирался…
Обидные слова разъедают душу. В горле застревает ком, а по щекам катятся слезы.
«Прекрати реветь», – увещевает меня внутренний голос. – «Сашулька почувствует. Да и за кем убиваться? За Градовым? Он же тебя два года назад вышвырнул как паршивую собаку. Даже на минуту не задумался, есть ли у тебя деньги на билет? На еду? На ночлег? Просто пнул коленом под зад, когда решил развлечься с какими-то уродскими телками!»
Тяжело вздохнув, обхватываю подушку обеими руками. Делаю глубокий вдох. А затем выдох. Один… другой… И сама не замечаю, как проваливаюсь в глубокую дрему.
И просыпаюсь часа через два от требовательного хныканья Сашульки.
Мой сын нетерпеливо прыгает в кровати и настойчиво зовет «Ма-а-ма-а».
Как можно было отказаться от ребенка?
– Сейчас, мой любимый, – улыбаюсь ребенку.
«Сон как реакция на стресс», – усмехаюсь, зачесывая волосы в узел. И подхватив сына на руки, спускаюсь на кухню.
– Ты посмотри, что он тут устроил, – шипит экономка Юлия. – Вурдалак! Господи, два брата и такие разные. Марк Васильевич наш такой интеллигентный, утонченный. А этот… как вахлак. Вот Александра Марковна с ним намучилась…
– А вы ее знали? – спрашиваю, открывая кастрюльку со свежеприготовленным пюре.
– Только перетерла, – кивает Юлия на зеленое содержимое. – Кролик и броколли. Как один мальчик любит…
Улыбается моему сыну. На белых пухлых щеках появляются ямочки, а вокруг глаз – добрые морщинки. Юлия привычно дергает малыша за ножку. И получает в ответ порцию беззубых улыбок.
– Конечно, знала, – вздыхает она, возвращаясь к наболевшей теме. Моя мама дружила с Шурочкой. Помогала ей по хозяйству. Ну и я тут выросла… Александра Марковна была очень известной певицей. Вот только ее младшенькому медведь на ухо наступил.
Экономка фыркает недовольно.
– Вечно покойнице проблем создавал! А потом Марку… Они ведь его с Галей вырастили. А он чем отплатил?!
– Чем? – охаю я.
– Пойди посмотри, – поджав губы, цедит Юлия. Кивает на дверь в столовую. – Только из коридора зайди. Эту на замок закрыли. И какой-то шкаф поставили. Теперь у нас новая власть. Если Марк с Галей не вернутся, уволюсь к чертовой матери…
– Как не вернутся? – охаю я. – Что же вы такое говорите, Юлия!
– Да ты сама посмотри! – в сердцах бросает экономка.
Усадив сына в высокий стульчик, ставлю перед ним тарелку с пюре. Повязываю слюнявчик. И пока малыш возит ложкой туда-сюда, делаю шаг в коридор.
Выглянув из-за колонны, наблюдаю, как в красивой белой столовой собирают уродливый черный диван из толстой лакированной кожи. На стену вешают огромную плазму.
«Только поп-корна на полу не хватает», – вздыхаю украдкой. Резко поворачиваюсь, собираясь вернуться к сыну. И с размаху утыкаюсь носом в крепкую грудь Ростислава Градова.
20. Пирожки
– Привет, – шепчу, обнимая порывисто. Наклонившись, чуть касаюсь губами маленького розового ушка. Вдыхаю запах, по которому соскучился за два года.
Что происходит, твою мать? Почему именно эта женщина так меня заводит? Почему именно от нее все нутро выворачивается?
– Влада, – зову хрипло, – давай поговорим. – У меня к тебе много вопросов.
– Мне некогда, – отстраняется она. – Потом… как-нибудь…
– Что-то важное? – усмехаюсь криво.
– Да, – кивает, убегая на кухню.
Хватаю за руку, но упрямая девица вырывается. И тут же слышу недовольный крик. Маленький розовощекий пацанчик, весь измазанный кашей, грозно хмурит лоб и машет мне ложкой.
Угрожает!
Силюсь не рассмеяться. Но маленький генерал смотрит грозно. Бубнит что-то на детском наречии.
– Что он говорит? – поворачиваюсь к Владе. Она наверняка разбирает этот треп. И неожиданно залипаю взглядом на высокой груди, поднимающейся в такт учащенному дыханию. Как дурка таращусь на порозовевшие щечки и широко распахнутые глазища, в которых плещется страх и… желание.
«Влада, девочка моя, выдаешь себя с потрохами», – усмехаюсь мысленно.
– Это детский лепет, Ростислав Владимирович, – роняет скупо. И всем своим видом показывает полную бессмысленность переговоров.
– У нас есть что-нибудь поесть? – поворачиваюсь к Юлии.
– У нас? – насмешливо приподнимается темная бровь.
– Обсудите с Владой, что нам требуется. Я выдам деньги, – замечаю совершенно спокойно. Обычный сценарий: женщины хозяйничают на кухне, а мужчина спонсирует.
– У нас, – выделяя последнее слово, роняет Юлия, – все есть и мы сами можем себя прокормить. А что касается вас… наверное, лучше заказывать еду в ресторане. Мне не хватит квалификации под твои запросы, Слава.
– Да я непритязателен, Юль, – давлю взглядом. Мне только тут сопротивления не хватало. И от кого? От дочери маминой экономки!
Хорошая тетка была, между прочим! Такие пирожки пекла… Кстати!
– Пирожки как тетя Маша напечь сможешь? Или квалификация не позволит?
Юля фыркает негодующе и роняет скупо.
– Какие хочешь? С мясом или луком-яйцом?
От мысли о пирожках рот тот час же наполняется слюной. На долю секунды будто на скоростном лифте возвращаюсь в детство. Родной дом, знакомая стряпня. Еще минута и мама выйдет из комнаты в шелковом халате. Спросит холодно.
– А, это ты Слава… Как дела в школе?
Отряхиваюсь от глупых воспоминаний. Что толку ворошить прошлое? Нас там нет.
Снова смотрю на Владу. Она не вмешивается в разговор. Ведет себя подчеркнуто отстраненно, будто ее ничего не касается. Аккуратно вкладывает кашу в открытый, будто у галчонка, рот. Вытирает малыша влажной салфеткой. И на первый взгляд кажется совершенно спокойно.
Но там внутри бурлит самый настоящий вулкан. Мне ли не знать?
– А ты какие пирожки предпочитаешь? – вовлекаю девчонку в разговор.
– Никакие, – мотает она головой. – Я не ем выпечку…
– Аллергия на глютен, – встревает Юлия и тут же попадает под негодующий взгляд моей бывшей.
Хмм… Мысленно чешу репу. А в досье на Владу есть какая-то информация о ее здоровье? Я не мог пропустить.
– А это что? – киваю на зеленую жижу в детской тарелке.
– Кролик с броколли, – снова получаю ответ от Юлии. И прибить готов эту глупую настырную бабу.
Какого вмешивается!
По лицу Влады пробегает едва заметная улыбка. Девчонка чуть наклоняет голову, пытаясь скрыть свои эмоции.
Не выйдет, детка! Я же тебя как облупленную знаю.
Память снова услужливо достает из закоулков давние картинки. Да я и сам еще ничего не забыл. Каждую ночь вспоминаю, как стонала подо мной эта женщина. Как выгибалась навстречу и царапала спину острыми ноготками. И за все долгие семьсот восемьдесят дней никак не могу найти ей замену.
Хотя сколько раз пытался… жеванный крот!
Организм реагирует моментально. Кровь приливает к паху. И кое-кто настойчиво приподнимает голову. Тут даже холодный душ не поможет. Во-первых,
