— Эх, вы, преторианец…
Офицер подобрал пилотку Хайнца, валявшуюся рядом с креслом (Хайнц даже не помнил, когда успел её снять). Встал, выпрямившись во весь свой величественный рост. Хайнц, морщась, тоже кое-как поднялся. Штернберг одним махом напялил на него пилотку, сдвинув набекрень и одновременно дотронулся горячими пальцами до его лба — Хайнц вздрогнуть не успел, как вся боль от удара мгновенно исчезла.
— Всё, вы свободны. Благодарю за то, что нашли в себе мужество говорить со мной откровенно.
Хайнц в растерянности поглядел на офицера. Штернберг отошёл к окну: там, за спинкой готического трона, на подоконнике стояла целая тарелка с яблоками. Он взял одно.
— Ловите!
Хайнц дёрнулся вперёд, поймал в пригоршню.
— Думается, вы мне подходите. Окончательный список я зачитаю завтра. Идите.
Хайнц вопросительно оглянулся на замершего у дверей Послушника.
— Да, и ещё — вы хотите жить долго? — внезапно спросил от окна Штернберг.
— Да, конечно, — недоуменно ответил Хайнц.
— Тогда немедленно бросайте курить.
— Да я… я же так, иногда только… — пролепетал Хайнц, заикаясь. Уже не было сил удивляться.
— Всё равно бросайте, — сурово оборвал его Штернберг. — У вас лёгкие слабоваты. Но это вам нисколько не повредит, если будете вести здоровый образ жизни.
Послушник вывел Хайнца из кабинета, слегка подтолкнув его, непрестанно оборачивавшегося, в спину. В приёмной Хайнц наткнулся на панический взгляд Хорста Зайглера, сидевшего за столом над анкетой. Хайнц через силу улыбнулся товарищу — как ему самому показалось, ободряюще — на самом же деле дрожащей улыбкой полупомешанного.
Послушник быстро повёл Хайнца в третью дверь, затем по короткому коридору и по винтовой лестнице, скупо освещённой узкими окнами. Хайнц почти ничего не замечал вокруг. Всей душой он был ещё там, в кабинете, стоял, задрав голову, и ошалело глядел на ухмыляющегося офицера. Хайнц запоздало разозлился на себя за тупость: и чего торчал там, как пень, хоть бы раз улыбнулся в ответ, и нечего было трястись и заикаться — ведь ясно же, что никакие земные законы в покоях Штернберга не действуют, и можно было б говорить с ним сколь угодно откровенно, он бы всё понял, он же людей насквозь видит…
Холодный уличный воздух, плеснувший в лицо, несколько отрезвил Хайнца. Он взглянул под ноги — как раз вовремя, чтобы не оступиться на неровных сколотых ступенях крыльца.
— До казармы, думаю, сами дойдёте, — улыбнулся Послушник.
Хайнц обернулся — тяжёлая дубовая дверь уже закрылась. Он остался один. Посмотрел на серую скалу дворца, уходящую в бледное стремительно плывущее на запад небо, и вдруг почувствовал, что держит в руках некий предмет: большое глянцевое яблоко.
Адлерштайн
20 октября 1944 года
Швырнув суконку в угол, Хайнц плюхнулся на ближайшую койку. Оказалось — на койку Гутмана. Тот подскочил, залопотал что-то. Назло ему Хайнц вытянул ноги в ботинках прямо поверх одеяла и буркнул:
— Цыц, гнида. Уши поотрываю и псам скормлю. Дристун вонючий.
Накануне Гутман с Хафнером отличились. Ближе к вечеру, сговорившись, побежали стучать самому коменданту, и на кого — на оберштурмбанфюрера Штернберга! Неизвестным осталось, чего именно офицер наговорил этим шептунам, но повод капнуть был, по их мнению, важности поистине вселенской. Комендант спокойно выслушал доносчиков, после чего лично заявился в ту отгороженную часть казармы, где обособленно обитало отделение Фрибеля, и сделал солдатам строжайшее внушение. Суть внушения заключалась в том, что господин Штернберг, особоуполномоченный рейхсфюрера, является птицей столь заоблачного полёта, что сам прекрасно знает, о чём ему можно говорить и о чём нет, а вот некоторые самонадеянные рядовые, пыль под штернберговскими сапогами, как раз запросто смогут загреметь за колючку, если будут раскрывать свои слюнявые рты для огульной критики уполномоченного. В продолжение суровой тирады коменданта Гутман с Хафнером последовательно краснели, бледнели, зеленели, тряслись как припадочные, а под конец стали переминаться с ноги на ногу, будто проверяли, не мокро ли у них в штанах. За этими метаморфозами Хайнц наблюдал с нескрываемым злорадством.
Вообще же, вечером все были на удивление молчаливы. Никто ни о чём даже и не пытался спрашивать. Казалось, будто отделение вернулось с исповеди: все избегали смотреть друг другу в глаза.
Разговорились лишь на следующий день, утром. Фрибель, с вечера надравшийся как сапожник, решил до обеда устроить своим солдатам второй раунд уборки, но по причине явственной неспособности держать себя в вертикальном положении, а уж тем более надзирать за чёртовой дюжиной халявщиков, махнул на всё рукой и противоуставно пошёл досыпать, ориентируясь на указания взводного относительно того, что отделение понадобится оберштурмбанфюреру не раньше полудня. Солдаты лениво побродили с тряпками в руках, а затем расселись по койкам и табуретам.
Первым заговорил Эрвин — возжелал блеснуть эрудицией:
— Вы обратили внимание на его жезл? Эта штука сверху, золотой круг с крыльями, — вообще-то совсем не германская. Похожа на древнеегипетский символ Солнца. А в зороастризме это — символ бессмертной души человека.
— В зоро — чего? — не понял Радемахер.
— В зороастризме, говорю.
— Вот ещё дерьмо какое-то. А этот косой просто двинутый, вот и всё.
— Неправда, — улыбнулся Эрвин. — Умнейший, между прочим, человек. Беседа с ним доставила мне огромное удовольствие.
— Беседа? — поперхнулся Радемахер.
— Да, именно, — Эрвин сиял от гордости. — Я не удержался, задал несколько вопросов, и господин Штернберг любезно на них ответил.
Все так и уставились на храбреца. Эрвин сделал попытку изобразить на лице эдакую прохладненькую небрежность — мол, ничего особенного, со дня призыва только и делаю, что рассуждаю с офицерами о высших материях, — но получалось у него плохо. Он прямо-таки светился ликованием. Хайнц тоже вытаращился на приятеля, чувствуя спиной колючий холодок — первое прикосновение убийственной зависти.
— Например, я спросил, отчего на стене висит чёрный экран, и зачем мне требуется перед ним встать. Герр Штернберг рассказал, что вокруг каждого из нас существует такой энергетический кокон, аура. Она защищает от внешних энергетических воздействий. Герр Штернберг может эту ауру видеть и по ней судить о здоровье и о духовном облике человека. Лучше всего аура видна на тёмном фоне.
— И чего он у тебя увидел? — спросил Пфайфер.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
