Говорят, в конце весны — в начале лета здесь, в тенистом сумраке под деревьями, расцветают огромные, совершенно невообразимые ландыши, а в густых зарослях плачут кукушки.
Впрочем, для товарища полковника и его сослуживцев парк имел особое и ни в коей мере не связанное с историей значение, парк являлся единственным местом в самом сердце Москвы, не пронизанным сплошь невидимыми нитями техно — и инфосферы. Здесь сотрудниками Комитета обсуждались вопросы сугубо личного характера, из тех, которые язык не повернется упомянуть даже под прикрытием «фоня». Здесь проводились аукционы (нелегальная перекупка агентуры и спецоборудования) и дуэли (выяснение личных отношений между коллегами по работе), здесь можно было передать взятку и получить по морде, здесь открывался доступ к самым секретным архивам и простор для самых недостоверных слухов. Конечно, и в парке не было стопроцентной гарантии, что вас не подслушивают из ближайшего дупла, используя, к примеру, направленный микрофон с параболическим отражателем. Однако если ваше дело действительно относится к числу очень щекотливых, то голосовыми связками пользоваться вовсе не обязательно, а бумага, как известно, всё стерпит.
Товарищ полковник, подсвечивая себе фонариком, шёл по узкой извилистой тропинке между деревьями. Для встречи с Мокравцовым, он направлялся к «пункту А», этот код в группе товарища полковника означал площадку перед правой опорой «чертова колеса», единственного уцелевшего элемента этой некогда чрезвычайно популярной конструкции.
Когда до пункта А оставалось метров сто, шептун вдруг взвыл, заверещал пронзительно, «Опасность, Опас-с-сность, Опас-с-сность», и сдох.
Товарищ полковник остановился.
Та-ак…
Шептун был закачан товарищу полковнику три года назад, и до сих пор нареканий по поводу этого хитроумного биокристаллического устройства, должного по замыслу его создателей облегчать жизнь компетентных лиц, у товарища полковника не возникало. Кто-то (в основном крикуны — псевдоинтеллектуалы от развитой демократии) полагал шептуны первым признаком надвигающейся на страну диктатуры, чуть ли не прямым олицетворением Большого Брата. Однако товарищ полковник не имел предрассудков и работать с шептуном ему нравилось, что называется, умная и полезная машина. Он привык к шептуну, как привыкают к очкам или любому другому протезу. И вот теперь шептун сдох.
Та-ак…
Отключение шептуна могло произойти только в одном случае. Если где-то поблизости работала давилка. И это было серьезно. Очень серьезно.
Давилку, или, по-научному, микроволновый подавитель, товарищ полковник видел только один раз в жизни — в разобранном состоянии, на стеллаже в криминальном музее Комитета. Устройство это было придумано народным умельцем из Орска и предназначалось именно и только для подавления шептунов. Перед тем, как умельца загребло Первое Отделение, он успел сделать четырнадцать приборов и восемь из них — продать. По тысяче баксов за штуку. А нынче давилке цена — не меньше пол-лимона новыми. Поскольку раритет и применён может быть лишь в исключительном случае.
Товарищ полковник поймал себя на том, что правая рука его сама собой медленно, но верно потянулась под левую мышку, где много лет висела кобура, сначала — с пороховым «Макаровым», затем — с пневматическим «станком», настроенным согласно Уставу на четвертый калибр. Но теперь пистолета под мышкой не оказалось, да и с чего бы вдруг полковнику, руководителю следственной группы, чиновнику Третьего Отделения, уважаемому и всё такое прочее человеку таскать с собой ствол под пиджаком, словно рядовому «стабовцу». Не пристало, не к лицу…
И что теперь будешь делать? Бежать сломя голову назад через парк? Вызывать по мобильной связи подмогу? Или, наоборот, переть напролом, рассчитывая только на собственные руки и ноги. Ведь и мы, что называется, не на швейной машинке шиты. И мы когда-то зачёты по дум — боксингу сдавали… Ну а если там ловушка, подготовленная западня, а Борька послужил приманкой. Тогда не выбраться. Будь ты хоть трижды весь обвешан «станками», как новогодняя ёлка игрушками.
Впрочем, долго в таком духе товарищу полковнику размышлять не пришлось. Знакомый голос позвал вдруг из темноты.
— Товарищ полковник, не беспокойтесь. Это мой подавитель.
Та-ак… И ещё один новый штрих к вроде бы давно знакомому портрету.
— Это ты, Борис?
Глупый вопрос. От растерянности — поворот слишком крут.
— Да, это я, товарищ полковник.
В темноте впереди мигнул белым светом и снова погас фонарь.
— Где ты его взял? — спросил товарищ полковник, подходя к Мокравцову вплотную.
— Теперь это уже не важно…
Товарищ полковник подумал, что это, конечно, не ответ, что мальчишка зарывается… хотя, почему мальчишка? Вот у него есть давилка, а у меня давилки нет. Кто из нас мальчишка. Да-а… удивил ты меня, Борис, удивил по-настоящему.
— Хорошо, — сказал товарищ полковник. — Не важно — значит, не важно. Тогда расскажи мне, что на текущий момент является важным. из-за чего весь этот сыр — бор.
— Я задействовал подавитель, — сказал из темноты капитан, — для того, чтобы быть полностью уверенным… на сто процентов… что до неё информация не дойдет… никогда… ни при каких обстоятельствах…
— Что с тобой, Борис? Ты как-то невнятен. Ты здоров?
Молчание. Тяжёлый вздох.
— Я ждал почему-то такого вопроса. И я здоров. Я здоров…
— Ну тогда говори! Не тяни, блядь, резину.
Мокравцова, видимо, проняло. Он начал рассказывать, сдержанно и деловито, как и полагается сотруднику Третьего Отделения Стаба, в звании капитана. Проходили минуты, тихая речь текла сама собой, и скоро товарищ полковник почувствовал настоящее облегчение. Вот черт. А я-то уже думал… Странная интригующая история перерастала в фарс. И какими темпами.
Мокравцов рассказывал о своем подследственном, о Третьем. Практически с самого начала им удалось наладить вполне приемлемый контакт, обнаружились пересечения интересов, общие взгляды, Третий не показался капитану Мокравцову субъектом с мрачным криминальным прошлым, скорее наоборот, классический образчик парня, случайно втянутого в круговорот теневого бизнеса, но осознающего и раскаивающегося. Не мог Третий быть Фантомасом, точно — не мог, и все тут.
Мокравцов, естественно, испытал от этого своего вывода некоторое разочарование, но, даже понимая общую бесперспективность Третьего, продолжил разработку, поскольку ещё в училище крепко усвоил правило, подбирай всё, что плохо лежит. Он и подобрал.
Лучше бы он этого не делал.
Слово за слово, они с Третьим бодро и весело поддерживали и крепили взаимный контакт, и скоро капитан Мокравцов почувствовал, что Третий располагает некой информацией, которая не даёт ему покоя и которой он очень хочет поделиться, но по неясной причине не решается этого сделать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
