Антуан. Ты безнадёжен! Почему ты ничего не делаешь в школе?
Тото. Чтобы быть рядом с батареей.
Антуан. А весной?
Тото. Потом мы уже не можем поменять место.
Антуан. Ты безнадёжен. (Пауза.) Ты считаешь, что я не достаточно помогаю тебе выполнять домашние задания?
Тото. У тебя времени нет. Ты пишешь пьесы.
Антуан. Не всё же время. И потом, мои пьесы… Знаешь, это всё равно, как если бы я играл в стеклянные шарики… (Пауза.) Отношения с мамой и бабушкой улучшились?
Тото (упрямо). Нет. Они ничего не понимают.
Антуан (без убеждения). Не нужно так говорить, Тото.
Тото. Ты же сам так всё время говоришь!
Антуан. Да, но я неправ. Они неплохие женщины.
Тото. Они думают только о себе. Это эгоистки. Они хотят, чтобы я был вежливым.
Антуан. Это естественно.
Тото. Это неестественно быть вежливым с людьми, которые тебе надоели. А их тётки меня достали! Они целуются мокрыми губами, я терпеть этого не могу. Одна вообще колется… Нужно им говорить «да, Мадам».
Антуан (улыбаясь). Это не конец. Став мужчиной, только и делаешь, что говоришь: «да, мадам».
Тото. На днях я хорошо им отомстил. Ты никому не скажешь? Меня заставили сидеть с ними, пока они пили чай в саду. Но мне было слишком скучно, тогда я обошёл сзади ту, у которой умер муж, и написал ей на платье. Она так трепалась, что даже ничего не заметила!
Антуан (сердясь без особого убеждения). Тото! Зачем ты это сделал?
Тото. Потому что мне захотелось.
Антуан (грозно). Это не ответ. Если бы я был хорошим отцом, я бы должен был тебя хорошенько отшлёпать. (Потихоньку его лицо освещается, удовлетворённый, он крутит педали.) Ах, Тото, сукин сын!
Тото (не расслышав). Что ты сказал? На скорости ничего не слышно!
Антуан. Ничего. (Фанфары слышатся отчётливей. Он останавливает велосипед Тото.) Послушай! Свиньи, они нас опять обогнули! Они теперь со стороны Сан-Жюльена. Может, вернёмся?
Тото. Ты не имеешь права 14 июля лишать меня факельного шествия! Иначе ты будешь плохим отцом!
Антуан. Представляешь себе, что придётся взбираться вдоль всего побережья Сан-Жюльен?
Тото (бесхитростно). У тебя есть привычка, ты каждый день ездишь в Сан-Генолё.
Антуан. Ладно. Поехали.
Они продолжают крутить педали молча, взбираются с трудом, танцуя на седлах.
Тото. Скажи, пап, сын Перпера сказал, что его отец сказал, что ты подлец. Это правда?
Антуан. Знаешь, что б ты ни делал, для кого-нибудь ты всегда будешь подлецом.
Тото. Он сказал, что однажды наступит расплата! Почему его отец думает, что ты подлец?
Антуан. Потому что я поступаю, как хочу.
Тото (после некоторого размышления). Ты уже писал на платье дамы, которая пила чай?
Антуан. Нет. Мне не пришло этого в голову. Но когда я был в твоём возрасте, я написал в аквариум с золотыми рыбками бабушки.
Тото. В детстве ты был прикольным! Сейчас трудно в это поверить. И это наделало шума?
Антуан. Да. До сих пор шумит.
Пауза.
Тото. Сын Перпера, дурак несчастный! У него дырки в заднице… А мать постоянно в бистро опрокидывает стаканчик один за другим. Она им вообще не занимается.
Антуан. Вот почему нужно быть добрым с сыном Перпера, Тото.
Тото. А он злой.
Антуан. Это не его вина.
Тото. Бывает, он набрасывается ни за что, когда я выхожу из школы.
Антуан. В этом случае нужно защищаться. У нас всегда есть право не дать себя уничтожить. Но как только помиритесь, дай ему половину твоей шоколадки.
Тото. Он её сжирает да ещё и язык мне показывает.
Антуан. Не нужно держать на него злобы, это и значит быть сильнее.
Тото. Да, но он-то пожирает весь мой шоколад!
Антуан. Джентльмен, Тото, должен всегда позволять себя немного обманывать. Пока дело не касается его чести, но дальше идти не должно. Понимаешь, что я говорю?
Тото. Нет, но это ничего.
Антуан. Ты прав, это ничего. Потом поймёшь. Когда до этого дело дойдёт, ты встанешь и скажешь нет. Даже если тётушки всхлипывают, а сын Перпера выставляет кулак. Честь мужчины. Вот что тебе нужно защитить, Тото, вот что такое твоё отечество.
Тото. Отецес?..
Антуан. Течество!
Они ещё немного крутят педали. Антуан говорит как бы себе самому.
Ведь это, в конце концов, ты изобрёл электричество, Тото и построил кафедральный собор в Шартре, ты написал «Мысли» Паскаля. Ничего они против этого сделать не могут. Даже если станут стыдить тебя и протягивать свои культяпки. Ты моего мнения?
Тото (крутит педали). Да, папа.
Антуан. И пьесы Мольера, все пьесы Мольера, они тоже твои! Не считая Шекспира! Никогда не забывай об этом, Тото!
Тото. Не забуду, папа!
Они перестают крутить педали. Теперь фанфары слышаться совсем рядом.
Тото (кричит). Папа, фонарики! Вон там! Мы нашли факельное шествие! Мы будем праздновать 14 июля, как все! Едем за ними?
Антуан. Если тебе это нравится…
Тото (крутя педали, как сумасшедший). Давай! Крути, папа, педали, не отставай! Ты даже не можешь угнаться за кучей! Ах, какой голубой красивый! Ой, красный какой! Это всё-таки клёво, что мы взяли Бастилию как раз 14 июля — точно в национальный праздник! Нам повезло!
Антуан. Как чудесна ночь, Тото. Небо полно звёздами. Ты видел небо?
Тото (которому наплевать). Едем на фонарики, папа! Едем на фонарики! Хочешь? Мама сказала, что у нас есть время до полночи… Пойдём пострелять из карабина на площади, ты выиграешь мне золотых рыбок, и мы подарим их бабушке!
Антуан. Договорились! Они могут тебе пригодиться. (Он кладёт ему руку на плечо, шепчет.) Человечек мой. Сколько тебя ещё ждёт!
Они стоят, глядя на небо, вспыхивающее фейерверком.
Тото. Ах, папа, как хорошо — как красиво! Хорошо, что я красивую кепку одел.
Антуан улыбается с некоторой меланхолией, ласкает мальчику затылок.
Антуан (шепчет). Надел, Тото… мы говорим, надел кепку.
Занавес неторопливо опускается на огни фейерверка, озаряющие небо, на которое, стоя друг напротив друга, смотрят отец с сыном.
Занавес
1
14 июля, День взятия Бастилии — французский национальный праздник. (Примеч. пер.)
