Алексей бросился на кухню с окоченевшим сердцем. Серёжка, стоя у обеденного стола, держал криво оторванный тетрадный листок. Повернув голову, он посмотрел отцу в глаза.
— Это записка от мамы, — он протянул листок.
«Лёшенька, я не могу так больше жить и ухожу. Простите меня, родные мои, если сможете, но так будет лучше для нас всех».
Всё это было написано не очень разборчиво, и в конце не стояло даже точки — Светлана, по всей видимости, торопилась. Не хотела, чтобы её застали на пороге с чемоданом в руке. Возможно, она боялась, что тогда не сможет уйти вообще…
— Все, — сказал Сережка. — Больше она не вернётся.
Алексей кивнул, сминая записку.
— Она нашла себе другого мужа?
Отец снова кивнул.
— Он лучше тебя?
— Не знаю. Просто ей он нравится больше, чем я.
— Да, — тихо проговорил Сережка. — А как же я?
В глазах его были слезы. Он вот-вот собирался заплакать.
— Папа, а как же я?
Что тут сказать? Можно было только прижать сына к себе и молчать. Так отец и поступил.
— А как же я, папа?!
…Нехороший то был вечер. Печальный и очень тихий. За три часа они не сказали друг другу ни слова. А когда Серёжка лёг спать и из его комнаты донеслось мерное посапывание, Алексей, закусив губу, набрал номер. Ответили ему почти сразу.
— Алло?
— Добрый вечер, Оля. Ещё раз поздравляю тебя. Я хотел узнать: твое приглашение остаётся в силе?
* * *
В мягком глубоком кресле, обтянутом сиреневым гобеленом, сидеть было очень удобно, пальцы холодил большой хрустальный бокал с густым токайским вином, а огоньки в свечах были столь неподвижны, что казались вылепленными из кусочка стеарина. На маленьком круглом столике перед ним стояла гора всевозможных закусок, и даже красная икра была тут, выложенная аккуратной горкой в листообразной розетке.
— У меня на Дальнем Востоке тетка живет, в каком-то поселке на Сахалине. Вот она меня изредка икрой и балует, — говорила Оля, раскладывая по тарелкам пышущего невыразимыми ароматами гуся. — Икрой да красной рыбой. Лосось, горбуша там всякая, нерка, чавыча… Вы пробовали когда-нибудь красную рыбу?
— По телевизору видел, — ответил Алексей. — А он у меня чёрно-белый, так что, сама понимаешь…
Сев на подлокотник его кресла и взяв бокал, Оля посмотрела на него, улыбаясь.
— Вы теперь не такой, каким были днём, в школе, — заметила она, — каким-то… неприступным выглядели, что ли… А сейчас переменились. Взгляд у вас какой-то отвлеченный. Вы сейчас… как это сказать… больше похожи на холостяка, чем утром. То есть я, конечно, неправильно выразилась, но кажется, что с тех пор, как мы виделись в школе, у вас что-то случилось.
— Что именно?
— Даже не знаю… Иначе вы бы просто не пришли… Ну, например, жена бросила.
Алексей хохотнул:
— Ты потрясающая девушка, Оля. Сколько, говоришь, тебе стукнуло?
— Двадцать четыре.
— Что ж, давай выпьем за двадцать четыре.
Зазвенели бокалы.
— До дна, — предупредила Оля.
Глядя друг на друга, они выпили. Отдышавшись, Оля размахнулась и запустила свой бокал в стену, оклеенную цветастыми обоями. Со звоном посыпались осколки.
— На счастье. Теперь ваша очередь, Алексей.
Без особого энтузиазма он кинул свой бокал. Пол у стены был усыпан битым стеклом.
Оля вдруг обхватила руками его шею и, приблизившись к лицу, осторожно облизнула его губы. Он обнял ее и поцеловал. От нее пахло токайским вином и сладкими духами.
Где-то на кухне часы мелодично пробили двенадцать раз.
— Полночь, — тихо сказала Оля. — Призраки выходят из своих могил, а у вампиров отрастают клыки. В детстве я почему-то очень боялась этих часов, наверное, потому, что в полночь они бьют дольше всего, и я постоянно просыпалась и с ужасом ждала, когда ко мне придет привидение… А где твой сын? — спросила она вдруг, перейдя на «ты».
— Спит, — коротко ответил Алексей.
— А жена?
— Не знаю. Наверное, тоже уже спит.
— Ты же сказал, что она тебя бросила.
— По-моему, это ты сказала, а не я.
Оля покачала головой, глубоко вздохнув:
— С тобой очень трудно разговаривать.
— Не всегда, обычно я бываю очень милым собеседником.
— Неужели? Тогда я принесу новые бокалы, и мы за это выпьем.
Они выпили. Потом хозяйка, задернув на окнах шторы, тихонько включила проигрыватель и, подойдя к Алексею, села в позе русалки на ковре у его ног. Положила голову ему на колени. Ее кудрявые пряди золотились в неподвижном свете двух свечей.
— Ты неотразимый мужчина, — тихо проговорила она. — И такой беззащитный. У тебя с кем-нибудь, кроме твоей жены, был секс?
— Никогда.
Он хотел сказать это насмешливо, но голос сорвался, и получилось как-то жалобно. Однако Оля поняла это.
— А если быть честным?
— А честно — в школе я трахался с нашей пионервожатой.
Оля встрепенулась:
— А-а, так вот откуда у тебя комплекс по отношению к пионервожатым! У вас с ней ничего не получилось?
— Почему же? С горем пополам она сумела объяснить мне, что к чему. Пионервожатые — дотошный народ.
— Нам это по профессии положено
— И даже трахать своих пионеров?
— Кроме этого, разумеется.
Оля взяла его руку, дотронулась до каждого пальца и поцеловала запястье.
— А мы будем сегодня изменять твоей же не? — взглянула она на него снизу вверх.
— А почему бы нет? Все равно она особо не огорчится.
— Хотя ты не хочешь этого, да?
— Отчего же, очень хочу. Просто не подаю вида.
Оля змеей снова заползла к нему на колени, медленно обвила руками и прильнула к его губам. Спустя полчаса они уже совершенно голые лежали в спальне, прикрывшись простыней и потягивали вино из одного бокала. Алексей задумчиво смотрел на сосуд с вином, в котором огненной каплей отражался свет уличного фонаря.
— У тебя есть сигареты? — тихо спросила Оля, тщательно исследуя губами его грудь.
— Нет, я не курю.
— Плохо. Я тоже не курю, а сейчас бы с радостью закурила.
— Умгу…
— Что?
— Да нет, ничего. Поздно уже. Серёжке завтра в школу. Я скоро уйду.
— А ты ещё когда-нибудь придёшь?
— Приду, Оленька, обязательно приду.
— Но ведь не на следующий мой день рождения?
— Раньше. Гораздо раньше. Ты даже соскучиться по мне не успеешь.
— Успею. Я уже по тебе скучаю.
Алексей повернул к ней голову, улыбнулся, и они поцеловались. Потом он откинул простыню и быстро оделся. Когда он был уже в прихожей, Оля вышла к нему, завернутая в простыню.
— Ты знаешь мой телефон. Звони.
— Обязательно. До свидания, Оленька.
Он поцеловал её и открыл дверь.
— Лёша!
— Что? — он повернулся.
— Мне кажется, что я люблю тебя.
— Да. Мне тоже так кажется.
— Позвони мне завтра. Я буду ждать.
— Да, я позвоню.
Она повисла у него на шее, и они еще раз нежно простились.
Выйдя из подъезда, Алексей несколько минут постоял, утаптывая снег и размышляя о случившемся. Потом махнул на все рукой и направился домой, время от времени оборачиваясь в надежде остановить машину…
Он позвонил Оле через неделю, когда вдруг понял, что скучает по ней. Они снова провели вместе почти целую ночь. После этого встречи стали регулярными. И не только по ночам. Серёжка этот факт воспринял абсолютно спокойно, по-философски и с удивительным для его возраста пониманием: «Мужчина не может без женщины, — серьезно сказал он. — Без женщины он перестанет быть мужчиной. Ведь просто не с чем будет сравнивать».
Так прошло больше месяца. От Светланы не было никаких вестей (в это время она уже была в Карловых Варах и не страдала от ностальгии), впрочем, и они довольно быстро забыли о ее существовании, а может быть, делали друг перед другом вид. Новый год они встретили втроем и довольно весело.
Несчастье случилось некоторое время спустя, сразу же после новогодних каникул, в середине января семьдесят шестого.
В тот вечер Алексей был у Оли, оставив Сережку дома готовить ужин. Они миловались в постели, соревнуясь в выдумках, а за окном на улице во всю глотку орали пьяные. В конце концов такое звуковое сопровождение Алексею надоело, он откинулся и вздохнул.
— Что с тобой? — Оля положила голову ему на плечо и почесывала ему за ухом, рассчитывая, видимо, что он замурлыкает.
— Ничего, просто я не могу спокойно заниматься любовью, когда над ухом кто-то орёт.
Он встал и подошел к окну. Внизу стояло четверо пьяных парней, один — он держал в руках бутылку «Медвежьей крови» — задрал голову вверх и смотрел, казалось, прямо на Алексея. Именно он и орал громче всех, едва удерживаясь на ногах.
— Может, стоит спуститься и заткнуть ему глотку? — задумчиво проговорил Алексей и повернулся к Оле. — Как ты думаешь — стоит? С четырьмя я, пожалуй, справлюсь, если там за углом больше никто не прячется.
