Я улыбнулся, но ничего не произнес. У меня нет страха перед Чезаре Борджиа. Один на один я мог бы одолеть его… наверняка. Но этот старик прав относительно его могущественных союзников. Кроме того, Борджиа — умный шельмец. Порой мне казалось, что он читает мои мысли. Хотя, возможно, просто его шпионы читали мои письма?
— Мне также понятно, — продолжил Бентивольо, — что вы намерены использовать его для достижения ваших личных целей, но вам нужно быть осмотрительным, чтобы сам он не использовал вас. Неужели вы не видите, куда это вас приведет?
Он переводил взгляд с меня на Паоло. Уголком глаза я заметил, как дернулся кадык на горле Донны. Бентивольо откинулся на спинку кресла и рассмеялся.
— Я скажу вам, на кого мы похожи… мы, итальянские правители. Мы, как осужденные, сидим в камере и наблюдаем, как его приспешники казнят нас по очереди, одного за другим, но мы слишком малодушны, чтобы высказаться откровенно… ибо не желаем оказаться следующими. Но загвоздка в том, что мы все на очереди. Борджиа уничтожит большинство из нас, если мы не придумаем, как его остановить.
Этот образ тут же захватил меня. Я не мог выкинуть его из головы. Дьявольское наваждение… что, если он прав? Я по-прежнему играл роль молчаливого наблюдателя. Вдыхал запах засахаренных груш и слушал старческое сопение.
Пьяноро, 6 мая 1501 года
ДОРОТЕЯ
Я не влюблена. Хоть одно мне стало совершенно ясно. У меня нет иллюзий ни относительно его личности, ни относительно того, кем он считал меня. Моя ценность заключалась в том, что я являлась украденной собственностью. Это не самое романтичное представление, хотя, признаться, оно давало мне власть, которой должны завидовать все другие его любовницы. Я представляла собой тайну. О моих передвижениях и местонахождении известно лишь нескольким избранным слугам. Соответственно до некоторой степени я являлась частью повседневной жизни Чезаре. Ему приходилось вспоминать обо мне хотя бы раз в день.
Практически мы узницы — Стефания и я. И все же, безусловно, я чувствовала себя более свободной, чем в положении жены того живого Cadaver.[22] Мы вели не самую легкую жизнь, то и дело упаковывали и распаковывали вещи; кутались в густые вуали, одевались как служанки; ездили в зашторенных каретах и жили за закрытыми ставнями. Возможно, через полгода или год я сойду с ума от такой походной и тайной жизни и буду молить о нормальном спокойном бытии. Но пока еще я способна находить этот тайный аспект на редкость захватывающим. Мы подолгу скучали, но также жили предвкушением, которое разделяла со мной и Стефания (она тоже завела здесь любовника). А еще нашей жизни присуща комическая сторона. Мы часто громко смеялись, подшучивая друг над другом, ели с золотых тарелок, а потом наряжались селянками для очередного тайного путешествия.
Мы прибыли в Пьяноро вчера вечером, а сегодня утром уже уезжаем. Я мельком увидела в этом городке лишь сумеречные крыши да дальние улицы сквозь щели в ставнях. Однако растущая во мне скука пугает меня меньше, чем растущее в Чезаре пресыщение моими прелестями. Мой уникальный статус давал определенную защиту, но в конечном итоге Чезаре не задумываясь бросит меня. Он не станет душить меня и бросать мой труп в реку, как я когда-то боялась; но если он соберется вернуть меня венецианцам, то я искренне предпочла бы быть задушенной. Мое имя будет опорочено, ведь никто не поверит, что меня так долго держали в плену против моей воли, а я в итоге не поддалась на его обольщение. Нет, идти мне будет некуда. Мосты сожжены.
Полагаю, вы сочтете меня шлюхой, но я не более грешна, чем служанки Венеры в мантуанском дворце[23], и грешу не больше, чем любая венецианская домохозяйка. И уж по меньшей мере, я отношусь к тем куртизанкам, которые выгодно пользуются не только своим телом, но и своим умом. Если бы я щебетала разные глупости Чезаре, как нас воспитали при дворе маркизы, то быстро бы ему прискучила. Понимаете, Чезаре беседовал со мной после любовных утех. Вряд ли он обычно разговаривал с другими любовницами. Поначалу он бывал молчалив со мной. Но теперь, по каким-то причинам, стал более словоохотливым, возможно осознав, что я не передам его слова никому, кроме круга его доверенных лиц. В общем, никому, кроме Стефании, — но кому она может рассказать?
Итак, я не влюблена, содержусь подобно узнице, однако большую часть времени пребываю почти в восторженном состоянии. Почему? Потому, что жила своим умом, мои чувства обостряли опасность. Я расположилась на вершине дерева, на самой тонкой ветви, и панорама, проплывающая и зияющая подо мной — не что иное, как видение грядущей смерти, — напоминала мне одновременно, что я по-настоящему жила.
Барберино, 12 мая 1501 года
ЧЕЗАРЕ
Очередной день, очередной дворец. Я восседал на троне. Флорентийский посол преклонил колени у моих ног. Мы находились на земле Флоренции, поэтому не странно ли, что он упал на колени? Не странно, поскольку я имел армию, а Флоренция не имела.
— Чего именно вы хотите, мой господин? — спросил посол.
Кстати, посла звали Пьеро Содерини. И он числился в списке Вителлодзо.
Сам Вителлодзо сидел рядом со мной, пожирая его взглядом и поглаживая рукоятку своего меча. С другой стороны находился Паоло Орсини, его взгляд преисполнен высокомерия. Видимо, оба строили планы убийства Содерини.
— Чего, собственно, я хочу? Я хочу взять на себя condotta.[24] Флоренция слаба. Я беспокоюсь о благополучии вашей республики. На вас могут напасть, и что тогда вы будете делать?
— Мы уже платим изрядную сумму Франции за защиту, ваше превосходительство.
— Но Франция слишком далека. А моя армия практически на вашей земле. Платите мне… скажем… сорок тысяч дукатов в год. И я оставлю здесь пять тысяч солдат. Для защиты.
— Для защиты… от кого?
— От захватчиков типа меня, — с улыбкой ответил я. — От таких захватчиков, как Вителлодзо и Паоло.
— Я сообщу в Синьорию, — помедлив, промямлил он. — Изложу правительству ваши желания. Скоро, мой господин, вас будет ждать ответ.
— Скоро? Вам, флорентийцам, неведомо значение этого слова. Передайте в Синьории: моя армия всего в трех днях пути от ваших стен. Они согласятся на мои требования… или их ждет скорая встреча со смертью.
Посол в страхе удалился. Я вызвал Агапито и поинтересовался у него:
— Как думаете, флорентийцы заплатят?
— Вы сами знаете, что вряд ли, мой господин, — усмехнувшись, ответил он.
Агапито прав. Эти флорентийцы скользкие, как угри. Они любят обещать. Любят тянуть время. Вести бесконечные обсуждения и ждать, пока французы явятся спасать их.
Но нельзя вечно выживать за счет болтовни. Однажды у них иссякнут лживые отговорки. Скоро. И тогда Флоренция будет моей.
ВИТЕЛЛОДЗО
Я умолял Борджиа позволить мне убить его. Я даже, рыдая, упал на колени. Но этот жестокий шельмец наложил решительный запрет.
— Нам невыгодно вредить послу, — заявил он.
Черт побери, он сведет меня с ума! Я взревел, что приведу к стенам Флоренции моих солдат и буду бомбить город, пока горожане не выдадут мне этого подонка Пьеро Содерини, и тогда убью его собственной рукой.
— Если вы попытаетесь атаковать Флоренцию, то не успеете до собственной смерти пожалеть об этом.
— Что, черт побери, вы имеете в виду? — возмутился я.
Он придвинулся ко мне почти вплотную:
— Это значит, что я уничтожу ваши отряды и прикажу Микелотто задушить лично вас. Достаточно ли ясно я выразился?
От возмущения у меня перехватило дух. Я потянулся к рукоятке кинжала. Я мог бы убить этого негодяя здесь и сейчас. Но при первом же движении моей руки за спиной у меня выросла грозная тень. Уголком глаза я увидел Микелотто, испанского головореза герцога. Уродливый подонок со шрамом. Коснись я своего оружия — и всё, мертвец.
Заставив себя успокоиться, я принес Борджиа извинения за дерзость. Поцеловав его ноги, поклялся впредь никогда не оспаривать его приказы. Он кивнул и позволил мне удалиться. Я чувствовал себя побитой собакой. Мой брат Паоло никогда не пошел бы на такое — я все понимал, и мне было жутко стыдно. Но Паоло мертв, а я должен жить, чтобы отомстить его убийцам.
Поэтому пока я вел себя покладисто. Вел себя разумно. Моя ярость крепко заперта на замок в глубине моей души. Но я слежу за моим нанимателем как ястреб.
В общем, я держал рот на замке, а глаза широко открытыми. Только так можно выжить в нашем мире.
ЧЕЗАРЕ
Вителлодзо ушел. Микелотто укоризненно покачал головой:
— Этот негодяй смертельно ненавидит вас, мой господин. Рано или поздно нам придется убить его. А если мы опоздаем, то он убьет вас.
