Я рассмеялся, оценив крайнюю дерзость такого плана. Франческо же, захлебываясь от ярости, воскликнул:
— Какое вероломство!
— Какой идиотизм! — подхватил я.
Он говорил о Борджиа, а я говорил о Гвидобальдо. Оба мы, естественно, были правы.
Тем не менее разве не лучше, заметил я, для герцога прослыть вероломно обманутым, чем глупо-доверчивым? Мы обсуждали этот вопрос во время нашего заключительного дневного путешествия. Я выиграл тот спор в тот же вечер за ужином, заявив:
— Вероломный предатель в конечном итоге является правителем Романьи, герцогом Валентинуа, правителем Пьомбино, герцогом Урбино, да еще гонфалоньером, командующим папскими войсками. А доверчивый глупец — герцогом без герцогства.
— Увы, — пожав плечами, вздохнул Франческо. — К сожалению, такова реальность.
Он задумчиво помолчал, поглядывая на бокал вина. И по зрелом размышлении заявил, что все равно в загробном мире Господь карает предателей более сурово, чем глупцов.
— Вероятно, это справедливо для загробного мира, — согласился я, — но здесь, на земле, такого еще никогда не бывало.
— Так и договоримся, — произнес Франческо, улыбнувшись служанке, которая принесла нам две дымящиеся тарелки, и добавил: — Buon appetito[28], Никколо!
Подкрепляясь жарким из рубца, я размышлял о том, что же за человек этот Чезаре Борджиа. Может, у него раздвоенный порочный язык? А его дыхание полыхает адским огнем?
Урбино, 24 июня 1502 года
Глубоким вечером, почти в темноте мы прибыли к городским воротам. Со стоном спешившись, Франческо сообщил мне, как крепко будет спать эту ночь после доброго ужина в нашей гостинице.
— Как бревно, Никколо, — повторил он несколько раз. — Я буду спать как бревно.
Однако мы даже не успели завести наших лошадей в конюшню, поскольку к нам подбежал солдат и спросил, не мы ли являемся посланниками Флоренции. Я ответил утвердительно.
— Его светлость уже ожидает вас, — продолжил он. — Пожалуйста, следуйте за мной.
— Но, любезный, мы еще не успели сменить запыленную дорожную одежду, — возразил Франческо. — Не может ли герцог подождать еще полчасика, пока мы почистимся и приведем себя, по крайней мере, в презентабельный вид.
— Мне приказано без промедления проводить вас к нему.
— А как быть с нашими дорожными сумками? И с гостиницей, где мы решили заночевать?
— О ваших вещах позаботятся. Вы проведете ночь во дворце. Итак, прошу вас, следуйте за мной!
Мы с Франческо обменялись взглядами.
— Ладно, — сказал я, припомнив слова самого Франческо. — Это, разумеется, лучше, чем долго слоняться без дела, мучаясь неизвестностью.
Франческо промолчал. На его лице отражалось явное недоумение.
Следуя за солдатом, мы направились по крутой широкой дороге к палаццо Дукале. На полпути Франческо пожаловался, что у него убийственно болят ноги.
— Если вы не поторопитесь, то его светлость убьет вас самих, — обернувшись к нам, грубо прорычал солдат.
Проходя по двору, я подумал, что этот покинутый дворец производит призрачное впечатление, кремовый цвет его стен и башен оживлял лишь яркий лунный свет. Видимо, придворные бывшего правителя в основном также успели убраться подальше. Мы поднялись по двум лестничным пролетам и миновали вслед за нашим конвоиром несколько темных залов. Гулкое эхо разносило звук наших шагов. В итоге мы подошли к закрытым дверям, которые охраняли четыре гвардейца с алебардами, одетые в красные с золотом мундиры и вытянувшиеся по стойке «смирно». Наш проводник сообщил им, кто мы такие, и один из стражников постучал в дверь.
— Да? — ответил низкий и звучный мужской голос.
— Посланники из Венеции, мой господин.
— Пропустите их.
Мы вошли в комнату, сопровождаемые старшим гвардейцем.
— Закройте дверь, солдат, — произнес тот же голос, — и оставайтесь на страже.
Несмотря на тепло летней ночи, Чезаре Борджиа стоял перед горящим камином, и пока мы видели лишь его спину. Спину высокого мужчины, с головы до ног облаченного в черное. Меч, висевший у него на боку, поблескивал, отражая свет пламени.
Обстановка приемной ограничивалась двумя низкими креслами, стоявшими у камина, и огромной незажженной люстрой, подвешенной к высокому потолку. Окна были закрыты ставнями.
За моей спиной с металлическим стуком закрылся дверной засов. В другом конце зала, возле такой же запертой двери, маячил другой стражник. Интересно, мы посланники или узники?
Герцог повернулся к нам, и я впервые увидел его лицо: молодое, с аккуратной ухоженной бородкой, красивое; именно так мне и рассказывали. Но никто не упомянул мне о его взгляде. Я видел такие глаза единственный раз в жизни — в зверинце Флоренции. И те глаза принадлежали леопарду.
— Садитесь, господа, — повелительно произнес Борджиа.
Он не кричал, его низкий голос звучал тихо, спокойно и непринужденно. Он говорил с уверенностью человека, которому нет нужды повышать голос, чтобы быть услышанным.
Мы заняли два вышеупомянутых кресла. Я выбрал то, что стояло подальше от камина. Но сильный жар ощущался даже там. Борджиа неугомонно ходил вокруг нас, поэтому нам приходилось вертеть головами, чтобы держать его в поле зрения. Пока я слышал лишь звук герцогских шагов да надсадное дыхание Франческо. Порой я поглядывал на замершего у двери стражника, он отвечал мне невозмутимым взглядом.
Нарушив неловкое молчание, Франческо начал извиняться за опоздание, объясняя, какие задержки замедлили наше путешествие.
— Достаточно, — прервал его Борджиа. — Наконец вы здесь. К делу.
Очередная пауза. Борджиа остановился. Он возвышался над нами: и нам пришлось задрать головы, чтобы видеть его лицо. Его глаза, горящие и затененные тусклыми отблесками пламени, выглядели демонически. Изумруды на его бархатном берете сверкали в темноте, словно кошачьи глаза. Он слегка наклонился, от него исходил запах мускуса, и я с неудовольствием вдохнул смешанный аромат пота и грязи, исходивший от его одежды. С некоторым волнением я поздравил его от имени Синьории с успешным взятием Урбино.
— О да, — саркастически ответил он. — Не сомневаюсь, что Флоренция в восторге от моего возросшего могущества.
И затем последовала атака. Наша Синьория обманула его в прошлом году! Флоренция нарушила обещания! Ничто не возмущало его больше, чем нарушение договора. Я искоса глянул на Франческо: он вцепился руками в подлокотники, словно человек, пытающийся удержаться на месте под напором ураганного ветра.
Неожиданно тон герцога смягчился, и он сообщил, что желал бы наладить с нами дружеские отношения.
— Если мы подружимся, то я всегда буду к вашим услугам. — Спустя мгновение он резко поднял затянутые в перчатки руки и, всадив кулак в ладонь, склонился к нам. — Если же нет, то мне придется применить для вашего убеждения любые необходимые средства. Поскольку мне известно, что ваш город меня не любит.
Герцог приблизился, пристально посмотрел мне в глаза. Я подавил волнение. Он перевел взгляд на Франческо.
— Вы пытались возбудить смуту против меня как с помощью Папы, так и с помощью короля Франции, — заключил он.
Я отлично понимал, что он говорит о Флоренции, о действиях Синьории, однако невольно чувствовал себя повинным в этих преступлениях.
Изо всех сил я пытался защитить действия Синьории в течение того ужасного прошлого лета, когда Борджиа близко подошел со своими войсками к нашим городским воротам, и мы пообещали выплатить ему сорок тысяч дукатов за то, чтобы нас оставили в покое. Всеми силами я пытался противостоять мрачному настроению герцога и спокойно и четко аргументировать позицию флорентийского правительства в этом споре.
Дискуссия между мной и Борджиа продолжалась довольно долго. Франческо тихо отдувался в своем кресле, его лоб поблескивал от пота. За время спора усталость, вызванная долгой дорогой, растаяла, сменившись своего рода возбужденным оживлением, ощущением близости к власти, реальной власти, и разговора на равных с грозным герцогом; да, пусть ненадолго, но я оказался в центре его внимания… Несколько раз, по-моему, я видел в полумраке, как Борджиа улыбался, отдавая должное моим искусным и красноречивым возражениям. Мы уподобились паре фехтовальщиков, проверяющих крепость защиты друг друга. Он знал, что я не смогу уколоть его, но, вероятно, удивился, что мне удается держать защиту.
А потом я сделал неожиданный выпад. Я заявил, что, в ответ на добросовестность, требуемую им от Флоренции, он сам должен показать нам свои честные намерения, выведя Вителлодзо Вителли и его войска из Ареццо. Герцог замер передо мной, слегка подавшись вперед.
— Не ждите, что я буду делать вам какие-то одолжения, — угрожающе ответил он и, отступив на пару шагов, произнес наши имена, с наслаждением подчеркивая каждый слог. — Франческо Содерини. Никколо Макиавелли, — он многозначительно приподнял брови. — Да, ваши имена не являются для меня тайной.
