В тот вечер, когда Метцендорфер, обремененный этим каверзным делом, вернулся из Бад Бернека, он просмотрел у себя в конторе список заседаний, назначенных на следующий день. Перечень их оказался длинным, но дела были сплошь, как он, к своему удовольствию, установил, самые заурядные. Он стряхнул со лба редкие рыжие волосы, нажал кнопку зуммера и положил список на середину стола.
Появилась его секретарша, унылая пожилая особа, которую он прямо-таки любил, потому что работу свою она выполняла с величайшей добросовестностью.
Она остановилась и внимательно поглядела на него.
- Фрейлейн Гроссе, - сказал он, - завтра я не приду в контору. Мне надо поломать себе голову над делом Марана. Я должен найти какую-то линию. Сперва я думал, что это будет просто. Я убедился, что это не так просто. - Она ничего не ответила. Он ласково продолжал: - Мне пришлось, как вы знаете, оставить свою машину в Бернеке. Возможно, что я решу поехать за ней завтра. Будьте так любезны, соберите все документы по этому списку и передайте их моему заместителю. Это простые дела, все сводятся к отсрочке. Он разберется. - Метцендорфер помедлил: то, что теперь предстояло сказать, было ему неприятно. - И если бы вы согласились его известить… Вы же знаете, он не очень-то обрадуется.
Фрейлейн Гроссе это знала: чтобы ознакомиться с делами, заместителю придется пожертвовать вечерними, а то и ночными часами; первая его реакция бывала обычно бурной. Она сказала:
- Все сделаю, господин Метцендорфер.
Он посмотрел на нее с благодарностью.
- На вас я могу положиться, это прекрасно! - заметил он, и его слова обрадовали ее больше, чем если бы он преподнес ей букет красных или хотя бы желтых роз.
Немного позднее Метцендорфер сидел в своей квартире. Он остался холостяком. С женщинами, считал он, слишком хлопотно, они бы его отвлекали. Сейчас он мельком подумал о Маргит Маран и утвердился в своем мнении о них.
Он поднялся, достал из холодильника бутерброды, приготовленные, как обычно, его приходящей домашней работницей, вынул из буфета термос с черным кофе. Так ему было уютнее. Он сел за круглый курительный столик и стал читать бернекские протоколы, совмещая это занятие с ужином.
Протокол показаний Марана он изучал, вчитываясь в каждую строчку; на одном месте он вдруг остановился: машинально отпив кофе, он потер себе висок и уставился глазами в пространство, как будто увидел что-то диковинное в этой темной комнате, освещенной только настольной лампой. Он снова заглянул в протокол и закусил сбоку нижнюю губу.
Затем он поднялся, подошел к стенному шкафу, достал бумагу и карандаш и начал что-то чертить. Он пытался восстановить в памяти расположение дачи, калитки, окна, деревьев, кустов; он что-то поправил, явно недовольный своей работой, вздохнул, взял другой листок, набросал план комнаты, где произошло убийство. Этот план он заполнил предметами, которые помнил. Он искал что-то такое, что должно было там быть, но никак не мог восстановить это в своем воображении. Он снова взял протокол, снова остановился на том же месте, потом подумал: и это тоже возможно, и это тоже возможно - и снова покачал головой. Он вел себя, как рыба, которая клюнула на наживку и пытается освободиться; от каждой такой попытки крючок только вонзается глубже и причиняет ей боль.
В эту ночь Метцендорфер не спал; ему все мерещились невероятно громко скрежещущая гравийная дорожка и тело убитого.
2
Придя на следующее утро в свой кабинет, сняв драповое пальто и любовно повесив сомбреро, Гроль увидел у себя на письменном столе телеграмму со свеженаклеенной лентой. Он прочел ее, потер свою лысину, взял телеграмму, отворил дверь в кабинет Грисбюля и остановился в дверном проеме.
Помощник удивленно посмотрел на него, поднялся и почувствовал смущение, потому что комиссар только улыбнулся и даже не поздоровался с ним. Спрашивая себя, какую ошибку он, Грисбюль, мог допустить, молодой человек вдруг успокоился: наверняка ничего страшного нет, если Гроль так улыбается.
Наконец Гроль протянул ему телеграмму.
Грисбюль пробежал ее глазами и посмотрел на комиссара.
Лишь тогда тот сказал:
- Теперь вы можете писать ваш рапорт, Грисбюль. Мы знаем, кто убитый, а даму надо будет допросить дополнительно.
3
Чуть позднее перед дачей остановился черный «мерседес». Окно уже закрыли, это было хорошо видно через калитку.
Серая струйка сигаретного дыма задумчиво потянулась вверх из-за опущенного бокового стекла и над крышей машины сразу развеялась; дул сильный ветер, разогнавший туман и тучи.
Но все было по-прежнему мокро, стволы и ветки казались от влажности темными, а газон походил на гниющую губку.
Метцендорфер попытался определить, где должен был стоять убийца; он сверился с обоими своими набросками; на плане комнаты было обозначено положение трупа. Особенно широко, заключил он, окно открывать не требовалось, створки отворялись внутрь, пуля, следовательно, пролетела по комнате наискось.
Он мог только представить себе, что все произошло быстро. Когда Маран стрелял - а тот ведь сам сказал, что вел себя как убийца, - он должен был опасаться, что через полуоткрытое окно его преждевременно увидят на фоне сада. Никаких укрытий поблизости не было.
Метцендорфер вздохнул, стряхнул со лба жидкие рыжие волосы, спрятал эскизы в нагрудный карман и медленно поехал в сторону города. Ехал он медленно потому, что обдумывал следующий свой шаг. Было две возможности. Он откладывал решение. Он опять вздохнул, прибавил скорость и решил не отказываться даже от безнадежной попытки.
Инспектор Биферли принял его с чванной самоуверенностью. Он уже давно забыл о своих промахах и старался произвести впечатление удачливого криминалиста.
Сев на неудобный деревянный стул перед письменным столом, Метцендорфер вытянул свои длинные ноги, потер бедра руками, поросшими рыжими волосами, и сказал:
- Я пришел не вовремя, господин инспектор, я знаю! Работы у вас по горло! Это мне знакомо. Если я все-таки осмеливаюсь вам докучать, - теперь он бросил хитрый взгляд через стол, - то лишь потому, что ваши коллеги, возможно, упустили кое-что из виду в этом трагическом деле! Вообще-то, - добавил он подчеркнуто, - расследованием руководит комиссар Гроль, и отвечает, стало быть, он.
Биферли был хитрее, чем полагал Метцендорфер, и осторожнее; он сморщил лоб и поглядел на адвоката ничего не выражавшими глазами. Он явно хорошенько подумал, прежде чем ответил:
- Если вы можете сообщить нам какие-либо важные сведения, мы будем вам очень благодарны, господин Метцендорфер. Погодите, я велю все это сразу запротоколировать, так мы сэкономим время.
Он поднялся было, чтобы направиться к двери.
Метцендорфер поспешил унять его:
- Нет, нет! Я не то имел в виду. Сперва я хотел бы узнать… - Он решился выразиться яснее: - Я хотел бы попросить вас показать мне дачу еще раз.
Биферли ответил сразу:
- Нет!
Объяснять свой отказ он не стал.
Метцендорфер признал, что это ловкий ход: Биферли хотел заставить его выложить свои соображения. Но именно этого Метцендорфер не хотел делать, не убедившись, а убедиться опять-таки можно было, только если… Он криво усмехнулся.
- Жаль, очень жаль, господин инспектор! - пробормотал он и, словно бы уйдя в свои мысли, умолк, чем подсунул Биферли карту, с которой тот пошел.
Инспектор, выжидательно пяливший на него свои голубые глаза, постепенно пришел в беспокойство. Наконец он решился хоть как-то извиниться.
- Поймите, что без очень уважительных причин, без причин прямо-таки первостепенной важности я не могу удовлетворить вашего ходатайства. - Фраза вышла такая же напыщенная, как сам Биферли. Тот почувствовал, что она ему удалась, и напыжился еще больше. - Вы, господин адвокат, - продолжал он важно, - берете на себя защиту доктора Марана. На данной стадии еще не законченного расследования я, стало быть, обязан не допускать никаких действий, которые могли бы нанести ущерб разбору дела.
Адвокат, конечно, понимал: Биферли нарочно умалчивал о том, что дело давно ушло из Бернека. Инспектор, следовательно, уже ни за что не отвечал. Но Метцендорфер как раз на то и рассчитывал, что Биферли из тщеславия превысит свои полномочия.
Однако Биферли этого не сделал.
Опять возникла пауза.
Чтобы сохранить свой престиж, Биферли должен был заговорить снова.
- Но если бы вы, господин адвокат, могли указать мне… то есть совершенно неясно, например, зачем этот убитый явился на дачу!
- Послушать музыку! - мгновенно ответил Метцендорфер.
Биферли посмотрел на него как на сумасшедшего. Голубые глаза инспектора выкатились из орбит.
- Да, - сказал Метцендорфер вроде бы лениво, - есть такие маниакальные любители. Они охотятся за определенными пластинками. Мне рассказывали о подобных случаях! Любопытнейший феномен! Кстати, господин инспектор, вы не помните, какой марки радио на этой даче?
