А эти короли имели очень хорошую тенденцию всех своих детей хорошо женить и замуж выдавать. Старшая их дочь Елизавета замужем за португальским королем Алонсом, дочь Мария тоже потом за него же выйдет, дочь Иоанна замужем за сыном Максимилиана Филиппом Светловолосым, сын Жуан женился на его дочери Маргарите. Словом, всех распихали по европейским дворам королями и королевами тщеславные родители.
Генрих VII, отец Генриха VIII, когда давал согласие на брак своего старшего сына Артура с Катериной Арагонской, попросил, чтобы дамы испанские, составляющие свиту королевы, были «из красивых».
Ну, Изабелла, королева испанская, постаралась удовлетворить просьбу свекра. Она приказывает всем красивым молодым дамам прибыть в королевский дворец, будут лучших для поездки в Англию отбирать. И их вместе с кожаными чемоданами, составляющими приданое Катерины, погрузили на корабль и отправили в Англию. Генрих VII доволен и руки в восторге потирает: он очень удачно женил своего хилого сына. Каких-то там провинций испанских немного оттяпал, золота и драгоценных камней с серебряной и фарфоровой посудой в качестве приданого невесты заграбастал себе, да еще в придачу и испанские дамы, составляющие свиту королевы, одна другой краше. И хоть невеста немного неказиста и в красоте придворным дамам явно уступает, но тоже ничего: румяна, здорова, бела и с тонкой талией. Чего еще надо? И тесть целует с удовольствием Катерину в обе щечки и розовые губки и самолично отправляет молодоженов в супружескую постель. Но это пока понарошку. Это пока игра, только. Жениху ведь едва пятнадцать лет исполнилось, невесте шестнадцать, им еще зреть надо: «Катерину и Артура отвели в замок Бэйнару, где они должны были провести брачную ночь вместе, но отнюдь не наедине. Для начала их прилюдно уложили в постель. После того, как король улегся, ввели невесту. Священник произнес над ними молитву, полог задвинули, оставив их в полном одиночестве. А сами тут же, настороже. Неопытная девочка и робкий мальчик так и не сумели достойным образом увенчать свой брак в ту ночь»[28].
А от них и не требовалось этого. Наоборот, даже рекомендовалось не очень спешить с сексом, поскольку не доросли они еще ни до него, ни до деторождения. Хуже, что и потом «ничего не будет». «Семь раз в течение двух лет (столько времени длилось это супружество) мой Артурчик будет хаживать в мою спальню, но я всегда оставалась „нетронутой“, — так будет объяснять потом судебным органам Катерина на процессе, который ей устроит второй муж Генрих VIII. Так она, значит, свою честь и корону защищала. Через два года Артур в 1502 году умирает от потной лихорадки — это такая английская национальная болезнь тогда была, которая в течение нескольких дней болезни людей на тот свет уносила. Словом, не насладясь ни жизнью, ни супружеством, Артур умирает, оставив Катерину „нетронутой“ вдовушкой. А она, бедная, не знает, что ей дальше делать. Может, к отцу с матерью в Испанию возвратиться? И свекор не знает. Он бы рад, конечно, от Катерины отделаться, да приданого жалко отдавать. Очень скупой король был, этот Генрих VII. А по закону должен был отдать Испании приданое, если жена мужа лишилась и ее на родину отвозят. И вот заметался в нерешительности: что же ему более выгодно — сына ли своего Генриха VIII на Катерине женить, или самому на ней жениться? Сегодня он решает самому жениться и женихом новоиспеченным ходит, завтра он решение меняет и вот уже его сын жених. Послезавтра он приходит к первоначальному решению и… Чехарда, словом, дорогой читатель, на английском дворе. И так он мучился, мучился сомнением, аж умер. И тогда Генрих VIII без всякого там промедления женится на Катерине Арагонской. Он уже вошел во вкус приобретения здоровой и относительно молодой жены (всего двадцать три года, против его восемнадцати — подумаешь, шесть с лишним лет разницы — чепуха). Возраст, как известно, не помеха в любовных делах! Вот герцогиня Матильда, имея сорок шесть лет, вышла замуж за семнадцатилетнего баварского графа Вельфа, и никто ни из народа, ни из придворных над нею не смеялся. Словом, женился Генрих VIII на Катерине Арагонской, и надо вам сказать, что на первых порах это супружество было даже счастливым. Двое молодых, красивых и здоровых людей. Он, по описанию хроникера, с нежной золотистой бородкой, румяным лицом, стройной фигурой, с голубыми большими глазами, ну она — не красавица, конечно, но тоже ничего себе. Аппетитная и здоровая! Чего же еще надо! И король очень даже охотно начал хаживать в спальню жены. Альков королевский стал жарким! Когда придет ему охота, королю, с женой поспать, он звонит в колокольчик, камердинер войдет, занавески у кровати раздвинет, ночную парадную рубашку и халат королю наденет, и вот с самой малой группой лиц, даже до роты не доходило, они, освещая себе путь канделябрами с шестью свечами, направляются в спальню королевы. Перед спальней все придворные низко поклонятся, в сторону отойдут, и король уже без всяких там свидетелей только тет-а-тет с женою остается. Как видим, никакой парадности при вхождении короля в спальню супруги в английском королевстве не было. Это вам не французский двор, где этот церемониал невероятным этикетом оброс. Там дворцовый этикет восхождения короля в супружескую спальню — ну прямо парад на Красной площади времен социализма. Торжественно, пышно, значительно. Особенно таким вот манером Король-Солнце Людовик XIV в свою спальню хаживал. Но этот король стал рабом своих же собственных правил этикета, доросших до пухлой книжки, прочесть и усвоить которую не каждый в состоянии был сделать! Чего только там нет! И как должен король кушать, и как водичку и вино пить, и как в спальню к королеве хаживать, и, извините, даже как испражняться. Любопытным скажем — испражняться, конечно, не запрещалось, для этого и особое креслице существовало, с дыркой посередине, бархатом обшитое и стульчаком называемое. И в знак особого благоволения к какому-нибудь послу дружественной державы тому разрешалось присутствовать при этом знаменательном событии».
Вот только не знаем, допускал ли дворцовый этикет вынесение горшка в присутствии послов. Может, и этот пункт в церемониале был представлен. Заботились же бордели о хорошеньких, обитых шелком и дорогими кружевами горшочках для своих проституток. Там чуть ли не за честь почиталось в присутствии клиента его торжественно пронести перед его носом, пока некий Гарингтон во времена Елизаветы Английской унитазы со спускающейся водой не придумал. И все. Революция в деле испражнений произошла. Чистоты стало больше, вони меньше во дворцах, но «хороший» церемониал был загублен. Ведь чем пестрели газеты того времени? Давайте заглянем. Там много и подробно рассказывается про… мочу Людовика XV. А знаете, какое знаменательное событие произошло первого мая 1774 года? Не первомайский парад на Красной площади, конечно. В этот день вся Франция узнала, что «моча Людовика XV хороша по качеству и по количеству». А второго мая, что «мочой короля врачи довольны». А четвертого мая, что «моча прекрасна и течет хорошо».
Моча-то прекрасна, да сам Людовик XV не очень, потому как пятого мая он уже умер. Да, о моче нашего великого Петра I пресса так не распространялась, хотя умер царь от неиспускания мочи и в великих муках.
При жизни этот король, Людовик XV, очень страдал от созданного дворцового этикета своего прадеда Людовика XIV, но нарушить его не мог и так говорил: «Я люблю свой двор больше всего на свете, но всегда у своего локтя ощущаю непрошеного наставника — этикет».
И когда однажды в постели своей любовницы Помпадур у короля от избытка любовных утех вдруг начало останавливаться сердце и ему грозила смерть, он врача позвать не позволил, пока его не перенесут в собственную спальню. Еще бы! Ведь какое страшное, беспрецедентное нарушение этикета могло произойти, если бы вся Европа узнала, что король умер не в своем ложе, а в спальне своей любовницы.
Кушать все короли любили порядочно, а даже, извините, не наш это лексикон, только Сен-Симона, не кушали, а «жрали». Мария Лещинская, жена Людовика XV, однажды за ужином съела 180 устриц и выпила огромное количество пива. Но каждый глоточек воды или вина, каждый кусочек мяса или хлеба сопровождался невозможным церемониалом. Вот «кушает» Людовик XIV, который это занятие очень любил и днем и ночью, так что на его ночной столик клалась гора пирожков и бутыль вина: «Для питья имелся специальный слуга, старший мундшенк, которому свое желание король сообщал шепотом, а тот во всеуслышание кричал: „Пить его величеству“». Тогда три мундшенка делали глубокий поклон, удалялись и приносили серебряный позолоченный кубок и два графина и отпивали воду. Король сидел молча и в ожидании — не свалится ли кто из них от всыпанной отравы. Но нет, никто не упал, мундшенки живы, и королю можно испить водицы.
За столом шесть служителей стояло за стулом короля — они подавали ему чистые тарелки. При парадных обедах кушать приближенным короля полагалось сидя с ним в снятых головных уборах. А вот во время походных обедов — ни в коем случае. Разрешалось кушать тогда в головных уборах. И только один король мог себе позволить есть без шляпы. Но если король обращался во время такого обеда к кому-либо из присутствующих, тот должен был поспешно снять шляпу. Неснятие ее считалось нарушением этикета и оценивалось как неуважение к королю. Представляете себе, дорогой читатель, всю прелесть таких обедов проголодавшихся приближенных — надень шляпу, сними шляпу, надень… Да, особенного в присутствии короля не накушаешься. Не потому ли дамы Анны Австрийской любили кушать не в ее обществе, а всегда после нее, когда они, не соблюдая этикета, голодными волками накидывались на оставшиеся после нее куски.
