У Фуми всегда был хриплый голос.
— Это я…
Кодзи вдруг захотелось, чтобы Фуми сейчас была одна.
— Кто это?
Но дело в том, что Фуми не могла уснуть, если рядом никого не было.
— Кодзи!
Он понял, что у нее гость. О Фуми он всегда старался думать исключительно хорошо, хотя и не строил иллюзий о ком бы то ни было.
— А, братишка… — раздалось в трубке. Фуми, должно быть, догадалась, что «братишка» только что кого-то хорошо отделал.
«Он всегда звонит мне после того, как с кем-нибудь подерется», — думала Фуми.
XIII — ТОСИХИКО
Фуми называла этого человека «братишка», но лишь для того, чтобы доставить тому удовольствие… Было четыре часа утра. Она сидела перед телевизором и поглощала онигири и салат с макаронами, купленные в забегаловке на углу. Показывали какой-то американский боевик, но так как она смотрела его с середины, то понять ничего не могла. К тому же онигири, даже тщательно пережеванные, оказались абсолютно безвкусными. Вечером стояла такая холодина, что улицы совершенно опустели, и ее бар закрылся около трех ночи, хотя, как правило, это происходило не раньше пяти. Такое решение хозяин принял после того, как в бар ввалился окоченевший зазывала и объявил, что никаких клиентов они сегодня, видимо, не дождутся. Теперь этот самый зазывала сидел рядом с Фуми. В баре он работал очень давно, ему было двадцать пять лет. Одет он —,был в свитер с высоким воротом и дешевый костюм. Этот парень часто спал прямо в баре, поскольку не имел другого пристанища. Вообще-то он выглядел гораздо старше, но в Кабуки-те не принято интересоваться такими вещами, как имя или возраст человека. Иногда он ночевал у Фуми, но, хотя они и спали в одной кровати, между ними ничего не было.
В трубке раздавались вопли «братца» о том, как эта «долбанутая баба опять притащила к себе домой очередного козла». «Как будто трудно найти другую тему… Раньше он рассказывал про глистов, но это вроде прошло…»Фуми не слушала его. Не то чтобы сознательно не слушала, а, как говорится, в одно ухо влетало, через другое вылетало. Прежде этот телохранитель «долбанутой бабы» звонил ей куда чаще. Сразу после ее приезда он названивал почти ежедневно, но потом частота звонков стала постепенно уменьшаться, и теперь он объявлялся где-то раз в месяц. Для приличия Фуми задала ему пару вопросов, рассеянно дожевывая кусок онигири. «Ладного скорого». — наконец произнес «братец»”и повесил трубку. Он говорил до тех пор, пока до него не дошло, что Фуми совершенно не интересуется его рассказом.
В такие минуты Фуми чувствовала себя истинно счастливой. Она обожала тот момент, когда ее собеседник вдруг осознавал, что его уже не слушают. При этом она испытывала такое ощущение, будто ей удалось незаметно исчезнуть, а человек на другом конце провода не только не обиделся, а и вовсе ничего не понял. Когда-то давно ей очень нравился фильм «Человек-невидимка», но теперь она была уверена, что становиться невидимой по-настоящему ей ни к чему. Ее метод заключался в том, чтобы, предварительно завоевав доверие собеседника, дать ему понять, что он ей больше не интересен, и при этом не вызвать его гнева или обиды. «Ну, позванивай», — бросила в ответ Фуми, убедившись, что кусок онигири у нее во рту окончательно превратился в жидкую кашицу.
Фуми жила в квартире-студии недалеко от башен Синдзюку. Эта квартира ей чрезвычайно нравилась, хоть и располагалась на первом этаже. К тому же окна выходили на оживленную улицу. Плата составляла двести тысяч иен в месяц, включая коммунальные услуги, но для Фуми это не казалось слишком дорогим. Она достаточно зарабатывала в своем пабе, а некоторые клиенты обращались к ней еще и за услугами особого рода…
Зазывала скинул свой пиджак и, попивая пиво, улегся рядом с электрообогревателем:
— У тебя, случайно, нет керосинки?
— Не-а.
— А, ну ладно…
Слово «керосинка» живо напомнило Фуми далекое прошлое. Там, в деревушке на берегу Японского моря, где она родилась и выросла, в каждом доме обязательно была керосинка. Обычно ее зажигали в межсезонье, когда с моря начинал дуть пронизывающий ледяной ветер. Помимо всего прочего, такие штуки были и в доме, где собирались покалякать и попить чайку рыбаки со своими женами, а также в здании местного торгового общества, куда сходились, чтобы убить время, оптовые торговцы морепродуктами. Преследуемая налетавшими с моря снежными вихрями, Фуми приходила домой, и ее встречал запах горелого керосина, смешанный с табачной вонью и винными парами, и комом вставал в горле. Помещение не проветривалось, и атмосфера в нем была нездоровая. И хотя Фуми было нечем дышать, она не собиралась уходить из этой комнаты. Ей почему-то казалось, что она просто обязана находиться там. В окно, несмотря на пятна грязи, было видно темно-серое море и размытые очертания надоевших гор. Снежные хлопья липли к стеклу, мгновенно превращаясь в большие капли… Это грязное, немытое стекло отделяло комнату от остального мира: внутри смрадный воздух, испарения и духота, а снаружи — мокрый, тающий снег… В детстве она часто думала о том, как было бы хорошо оказаться между этими двумя мирами… она мечтала превратиться в это стекло, самой стать границей между внутренним и внешним мирами. Но все было напрасно. Иногда у нее бывало ощущение, будто бы она находится на границе между теплом и холодом. Такое случалось, когда она занималась сексом с незнакомым мужчиной. В тот момент, когда после долгих ласк и поцелуев мужчина извергал в нее семя, крепко сжимая ее тело в руках, Фуми испытывала совершенно особые ощущения: ей было холодно, словно она голышом окунулась в снег, и одновременно жарко, словно другая ее часть находилась рядом с раскаленной печкой… или керосинкой. Но ощущение, как правило, длилось недолго и вскоре проходило.
Это не было воспоминаниями в полном смысле слова, скорее имело некую физическую природу и, съежившись, сидело где-то под кожей. Проявления этой внутренней силы Фуми ощущала особенно остро, стоило ей услышать какое-то заветное слово или почувствовать какой-нибудь запах или прикосновение. Таившаяся внутри нее энергия тотчас же вырывалась наружу… Лишь мысли о своей родной деревне на берегу моря пробуждали в ней то, что можно было назвать воспоминаниями. В такие минуты ей казалось, что она находится в огромной комнате, где нет ничего, кроме электрического обогревателя, а все продукты одинаковы на вкус.
Фуми не знала, когда это началось, но с какого-то момента ее жизни она почти перестала различать вкус еды. Если она и помнила еще вкус подслащенного молока, которое пила в детстве, то теперь молоко ничем не отличалось от любой другой жидкости. В раннем возрасте она считала это в порядке вещей и была убеждена, что вся пища на вкус одинакова. Вкус можно рассматривать как простое нервное возбуждение, подобное боли или ощущению холода. Она рассказала об этом первому же человеку, с которым познакомилась, приехав в Токио. Его лицо и имя стерлись из памяти, но она запомнила, что этот человек занимался очень тяжелым трудом: перевозкой каменных плит и стальных конструкций. Он сам подошел к Фуми, когда она, только что сойдя с поезда, собиралась выпить чаю, купленного в автомате напротив дверей вокзала. Они сразу же отправились к нему на квартиру, и Фуми прожила там больше месяца. Однажды они открыли упаковку суши, и Фуми, пережевывая кусок, не заметила характерного кисловатого привкуса. Ее приятель очень удивился, узнав, что никто до сих пор не обращал внимания на этот странный феномен. Фуми объяснила, что до этого она всегда ела одна… Мужчина забеспокоился и сказал: «Тебе лучше обратиться в клинику, потому что это не совсем нормально. Если ты съешь что-нибудь испорченное, все может плохо кончиться».
Фуми выбрала клинику неподалеку от дома ее приятеля, но он посоветовал ей обратиться в более крупное учреждение и дал адрес университетского госпиталя в Синагаве. Но и там ничего не прояснилось. Фуми не раз проходила обследования, и ее медицинские познания в области вкусовых ощущений росли с каждым посещением, так как она была вынуждена присутствовать на многочисленных дискуссиях ученых медиков. Один из врачей сказал ей, что в этом вопросе еще остается много неясного. За вкус отвечают многочисленные рецепторы, расположенные на языке. Они образуют характерные шероховатости на поверхности языка и при попадании в рот пищи начинают раздражаться, а головной мозг обрабатывает поступающие нервные импульсы. В полной мере способностью различать вкус обладает только человек. Существует, правда, множество видов животных, которые могут испытывать схожие ощущения, используя для этого иные органы чувств. Так, у некоторых видов рыб орган вкуса находится на голове или в районе брюшных плавников. Очень чувствительные органы вкуса есть и у насекомых — они располагаются на кончиках их лапок. Согласно последним исследованиям в этой области, кроме человека только пчелы да некоторые виды пресноводных рыб могут различать четыре типа вкуса: сладкий, горький, кислый и соленый. Способность ко вкусовым ощущениям возникает у человека с момента его рождения, но новорожденный сперва различает только сладость и лишь некоторое время спустя все остальное. Также врач заметил, что Фуми — первый случай в его практике. Конечно, у него были пациенты, которые вследствие изменения биохимических процессов в организме испытывали подобные затруднения, но таких было чрезвычайно мало. «Вы знаете, я первый раз сталкиваюсь с подобной проблемой, когда мой пациент жалуется на полное отсутствие вкусовых ощущений», — добавил доктор.
