— Кстати, не хочешь сходить за печечкой? — прервал ее размышления зазывала. — Тут только что выбросили керосинку, прямо на углу… Отсюда непонятно, но, кажется, она еще в рабочем состоянии. Давай сбегаем?
— Тебе что, холодно? Парень покачал головой:
— Да нет. Просто я хочу устроить небольшой обряд.
Несмотря на раннее утро, на улице совсем не чувствовалось холода. Воздух казался насыщенным влагой. Небоскребы Ниси-Синдзюку были почти неразличимы из-за поднимавшегося тумана. Зазывала бодро зашагал по направлению к помойке. Вокруг смыкались стены домов, в некоторых окнах горел свет, доносились звуки музыки и обрывки разговоров. Вдруг долетели несколько слов, сказанных на иностранном языке. На каком именно, Фуми не поняла, но догадалась, что это был не английский. «Обязательно надо будет съездить за границу», — подумала она. Фуми очень нравилось рассматривать фотографии в рекламных проспектах туристических агентств, но что действительно творится за пределами Японии, она не имела ни малейшего понятия.
Даже в Токио Фуми чувствовала себя как иностранка. Нет, она никогда больше не вернется в свою деревню на берег Японского моря, у нее еще слишком свежи ощущения холода и грязи. «Нет, лучше уж умереть», — думала она. Перед ней отчетливо предстала картина: снаружи — набухшие дождем и снегом тучи, внутри — удушливая атмосфера комнаты, тяжелый воздух, тошнота. Да, это было то самое замызганное окно, разделяющее мир внутренний и внешний, и она должна была остаться либо по ту, либо по другую его сторону. А вот стать самим стеклом она не могла. Фуми вдруг вспомнила, как она была счастлива, когда купила электрообогреватель. У нее было множество вещей, которых никогда не видели в ее родной деревне. Например, кровать. Или низкий столик, отделанный под тик, тапочки в виде кроликов, подставка под вазу. Ей нравилось окружать себя подобными вещами, ей хотелось их еще и еще… хотелось жить в окружении предметов, одним своим присутствием вызывающих у нее улыбку довольства, улыбку просто так, непонятно от чего. Но все они всё же не обладали абсолютной силой, и, когда в душе у нее вновь возникали воспоминания, вещи оказывались бесполезными. Лопасти вентилятора могли разогнать застоявшийся воздух, но были неспособны убрать стойкий рыбный запах, пропитавший всю деревню…
Зазывала тем временем обыскивал мусорные бачки. Повторявшийся регулярно стук крышек, казалось, делил узкий переулок на равные отрезки. «А хорошо сейчас на улице, — подумала Фуми, стоя в конусе голубоватого света. — Дома тепло, а здесь… здесь хорошо». Она никак не могла построить границу между внутренним и внешним мирами. Ощущение было интересным, хотя и достаточно слабым. Его было явно недостаточно для того, чтобы помешать царящему в родной деревне холоду проникать внутрь… Зазывала подошел к ней, сгибаясь под тяжестью керосинки.
— Это… довольно… опасно, — выдавил он из себя. — Они забыли вылить оттуда керосин. Это очень опасно…
Как Фуми ни протестовала, он все-таки зажег керосинку. Как он пояснил, эта печка была шведского производства и работала просто замечательно. Она была круглой формы и устроена так, чтобы тепло распространялось во все стороны. В квартире сразу же чем-то запахло. Парень сказал, что хочет устроить некий обряд, но когда Фуми стала расспрашивать о том, что он имел в виду, он начал рассказывать ей про какой-то фильм. Действие фильма происходило в одной из европейских стран, причем частично в деревне. Это была история брата и сестры. Однажды брат, воспользовавшись тем, что мать куда-то ушла, убежал из дому. Мать долго убивалась и повторяла, что предпочла бы скорее потерять дочь, чем любимого сына. Глубоко уязвленная этими словами, дочь в порыве самоосуждения придумала для себя особый ритуал, в соответствии с которым нужно было прижигать грудь окурками сигарет. Потом, убедившись, что их сын мертв, родители развелись. Дочь осталась с матерью. Так прошло шесть лет. Но в один прекрасный день кто-то из соседей случайно встретил юношу, как две капли воды похожего на покойного. Мать от радости чуть не сошла с ума, но сестра оказалась не такой легковерной. Потом мнимый брат попытался ударить сестру, и тут стало ясно, что она обладает даром телекинеза. Например, может взглядом передвигать предметы… Тем же вечером братец оказался у нее в постели, что, впрочем, случалось и раньше. Когда ему не спалось, он частенько наведывался к сестре под одеяло. А утром он спросил ее, в чем заключается ее сверхъестественная способность и как это ей удается. Сестра ответила, что скажет только тогда, когда он покажет ей, как занимаются любовью гомосексуалисты. С этими словами она разбила взглядом лампочку. В комнате стало темно, и они предались любовным ласкам. Сестра так и не сказала ему, что ее дар проявился от того, что она прижигала свою грудь сигаретами. «Так что вот так. Я смотрел этот фильм раз десять, не меньше», — закончил парень. Потом он снял свой свитер, поднял рубашку и показал Фуми многочисленные следы от ожогов. Глядя на него, Фуми подумала о своих собственных шрамах на спине… Несколько раз они спали в одной постели, но так и не заметили рубцов друг друга. Фуми пришла в голову мысль о том, что если двое находятся в одной комнате и у каждого на теле, не важно, на спине или на боках, есть шрамы от ожогов, то в конце концов они, чего доброго, начнут думать, что и у всех остальных тоже есть шрамы. Это привело ее в отчаяние. Парень, увидев, как исказилось ее лицо, забеспокоился. «Нет, все в порядке», — промямлила она и замолчала. Ей совсем не хотелось говорить о шрамах на своей спине. Правда, теперь они почти изгладились, сделались незаметными… И потом, разговоры о ее прошлом никогда не приводили ни к чему хорошему. Ее начинали считать склонной к депрессиям или к мазохизму, а однажды даже связали по этой причине. Сострадание тоже было опасно: она беспричинно хотела убить каждого, кто жалел ее.
Парень приложил кончики своих пальцев к раскаленной керосинке и продержал их секунд десять. По комнате пополз запах горелой кожи и ногтей. На глазах у парня выступили слезы.
— Что, хочется добиться сверхъестественных способностей? — спросила Фуми.
— Не знаю, — ответил зазывала. — Во всяком случае, это не значит, что я хочу достичь чего бы то ни было или что я люблю страдать. Еще в лицее я прочитал один иностранный роман, сюжет которого был похож на тот самый фильм. Главный герой принимал наркотики — галлюциногены или что-то в этом роде. Его мучила мысль, что он находится где-то в самом конце той шкалы, которой Бог пользуется для того, чтобы измерять людские грехи. Эта мысль настолько овладела им, что он не мог ни писать, ни слушать музыку, ни даже гулять. Короче, у него не осталось никакого выхода. Все, что ни случалось с ним, он воспринимал как знак свыше: актеры в спектаклях обращались только к нему, диджеи на радио отпускали шуточки именно на его счет. Все эти «сигналы» он понимал либо как призыв кого-то убить, либо как указание покарать самого себя. А поскольку врагов у него не было, он карал только себя. В частности, прикладывал пальцы к раскаленной керосинке. И эта боль искупляла его страдания. Именно этого я и хочу достичь.
Присмотревшись, Фуми увидела, что кончики его пальцев совершенно обуглились. Непонятно почему, ей подумалось, что этот парень сегодня ночью обязательно трахнет ее. «Тебе лучше поберечься», — сказала она сама себе и прижалась к стене. Ей стало душно, и она открыла форточку. В форточке тотчас же показалась чья-то физиономия. Человек в белом свитере посмотрел на Фуми и заговорил:
— Скажите-ка, вы оба, вы ничего не брали недавно с помойки?
В руке он сжимал металлическую трубу.
— Да, керосинку.
Зазывала подошел к Фуми и тоже выглянул в окно:
— Ее выкинули, подумав, наверно, что она испорчена, — произнес он спокойно.
— А ничего другого вы не брали? — спросил человек в куртке и несколько раз стукнул палкой о землю.
Фуми отрицательно замотала головой:
— Нет, только эту вот печку. Можете зайти и проверить, если что…
Судя по всему, она не лгала, и Тосихико решил вернуться к себе.
— Ну, тогда простите. Просто я выбросил очень нужную вещь…
Форточка захлопнулась. Тосихико вдруг понял, насколько комично он выглядел, говоря о том, что выбросил нужную вещь, и рассмеялся. «А девчонка-то ничего будет. Паренек — так, мокрая курица, а она ничего… Ладно, придет и мое время», — подумал он, направляясь к дому.
XIV — ЙОСИКИ
По дороге Тосихико снова заглянул на помойку, где подобрал выброшенную им же клюшку для гольфа номер два фирмы «Пинт». На ее головке еще были заметны следы крови Йосики. «Она должна уже вернуться», — подумал Тосихико и опять посмотрел на окно, где скрылась девушка. Она показалась ему еще более худой, чем Йосики. И он заметил также, что она была очень красивой. Тосихико постарался хорошенько запомнить ее лицо, чтобы представить ее себе, когда он будет заниматься любовью с Йосики.
