В первых числах мая 1943 года армия, получив новые соединения, совершила многокилометровый марш под Ливны, Орловской области. В течение двух месяцев войска строили здесь тыловые оборонительные рубежи, совершенствовали свое боевое мастерство, готовились к предстоящим жестоким сражениям. Боевая подготовка в подразделениях шла успешно, но меня по-прежнему беспокоил некомплект имущества. Недоставало кабеля, телефонных аппаратов, переносных радиостанций. В полку не было ни одного исправного мотоцикла. Во время учебы мы обеспечивали связь, но в боевых условиях управление войсками могло оказаться под угрозой.
Эти мысли ни на минуту не покидали меня. Решил еще раз вызвать своего помощника по снабжению и ремонту инженер-майора Гринченко.
А. А. Гринченко (фото 1945 г.)
Надо сказать, поначалу, когда Гринченко перевели в наш отдел, я словно бы разочаровался в нем, хотя сам ходатайствовал об этом переводе. Свои прямые обязанности он исполнял будто и добросовестно, но без особой инициативы, без огонька, что ли… К жизни отдела Гринченко тоже вроде бы оставался равнодушен, товарищей сторонился. А в нашем отделе давно существовали совсем иные традиции. Я уже стал подумывать: «Может, не по душе инженеру новая должность?» Но тут я был совершенно неправ. Пока Алексей Алексеевич вникал в работу отдела, пока по-настоящему не освоился с новой должностью (а она была не из легких), пока близко не узнал своих товарищей по работе, он действительно держался как-то в стороне от всех и от всего. Но прошло немного времени, и Гринченко незаметно стал душой коллектива. Веселый, жизнерадостный, изобретательный, он не только прекрасно справлялся со своими обязанностями, но выполнял их, я бы сказал, как-то особенно лихо, с блеском. А своим отношением к трудностям напоминал мне полковника Козачка: трудности не пугали, а, скорее, вдохновляли инженер-майора. Мне порой даже казалось — исчезни разом все трудности, Гринченко сникнет.
И уж совершенно был я неправ, когда посчитал майора Гринченко малоинициативным командиром. Его инициативы хватило бы на троих. Вот и теперь, когда вырисовалось весьма неприглядное положение со средствами связи, я решил еще раз посоветоваться с Гринченко, в надежде, что он сумеет найти какой-нибудь выход.
— Что будем делать, Алексей Алексеевич? Обещают что-нибудь снабженцы?
— Ничего утешительного, товарищ полковник. Если говорить откровенно, то надежды мало. Это точно.
— Надо же что-то делать. Мотоциклов нет. Кабеля нет. Линейные надсмотрщики изолируют сростки кабеля газетами и тряпками! В частях забыли, как выглядит изоляционная лента. С радиостанциями и питанием к ним тоже не лучше…
Алексей Алексеевич рассеянно слушает меня (все, что я говорю, для него не новость), потом начинает смущенно улыбаться:
— Знаете что, товарищ полковник, давайте рискнем?
Ага, думаю, кажется, входит в азарт, это уже хорошо. И я решил подзадорить своего помощника:
— А чем мы, собственно говоря, можем рискнуть?
— Риск, конечно, есть риск… Но что остается еще делать? — тянет Гринченко.
— Готов рискнуть чем угодно! — здесь уже, кажется, я сам начал входить в азарт.
— Пошлите меня в Москву. Ей-богу, кое-что привезу, — выпаливает он.
Скажи это кто-то другой, меня бы наверняка разочаровало такое предложение. Многим казалось, что в Москве только и ждут, чтобы удовлетворить наши заявки, что снабженцы в Москве — добрые дяди, а наши фронтовые — лютые вороги. Нет, я понимал, что трудности снабжения вызваны объективными причинами, а не только нерасторопностью армейских или фронтовых снабженцев. Но в выдающиеся способности майора Гринченко я верил, как фаталист.
— Что ж, Алексей Алексеевич, это, пожалуй, идея! Конечно, на таком деле я могу заработать выговор, а возможно, и больше…
— Возможно, и больше, — утешает Гринченко. — Начальство не очень любит, когда обращаются через его голову.
— Знаю, и все равно готов понести любое наказание — лишь бы получить мотоциклы, кабель, радиостанции и злополучную изоляционную ленту. Только вы уж давайте начистоту: надеетесь привезти?..
— Надеюсь, товарищ полковник.
— Тогда счастливо!
Через несколько дней Алексей Алексеевич сообщил телеграммой, что достал десять мотоциклов, около трехсот километров телефонного кабеля, свыше ста кругов изоляционной ленты, несколько переносных радиостанций, телефонные аппараты и другое имущество.
Когда утих мой первый восторг, пришло место беспокойству. Гринченко достал имущество — хорошо. Но это еще полдела. Если груз пойдет по железной дороге, когда он попадет к нам? Этот вопрос не показался мне праздным. Но я, видимо, не до конца постиг способности своего подчиненного. Гринченко ухитрился разыскать в Москве автомашины, которые отправлялись в наш армейский автобат, ускорил их отправку и появился через десять дней со своим драгоценным грузом.
Незадолго перед тем вызвал меня генерал-майор Лукьянченко. Встретил на редкость сурово.
— Почему не работает связь? С утра не могу переговорить ни с одной дивизией… В чем дело?
— Товарищ генерал! Как раз перед вашим вызовом все проверил, связь с дивизиями работает нормально.
— Может быть, может быть, — неопределенно произнес начальник штаба. — В таком случае, садитесь и проверяйте при мне.
На коммутаторе дежурила одна из лучших связисток — парфинская телефонистка Полина Сысоева. Вызываю станцию:
— Поля! Давай по очереди всех командиров дивизий.
Не прошло и получаса, как Лукьянченко переговорил со всеми.
— Убедились, что все в порядке, товарищ генерал?
— Это просто случайно, наверное потому, что вы здесь, — улыбаясь, ответил он. — Ну, хорошо. Только имейте в виду, завтра к нам приезжает Мехлис.
Для меня все стало ясно: проверка перед появлением начальства. И я вспомнил, что строгость у Лукьянченко была какая-то не настоящая. «Дипломат», — без тени осуждения подумал я, но, говоря откровенно, не на шутку разволновался.
Естественно, что с этого момента я не отлучался с узла связи. На другой день вызвали к командующему. Здесь был и Мехлис, — я узнал его по ранее виденным портретам.
— Как дела со связью и имуществом? — сурово спросил он.
— Связь работает нормально, товарищ генерал. А с имуществом плохо. Мало радиостанций, не хватает кабеля. Нет мотоциклов…
— Что предпринимаете?
— На свой риск, товарищ генерал, послал помощника по снабжению в Москву. Знаю из телеграммы, он кое-что достал.
— Ну что ж, правильно сделали. А как вообще у вас со связью, товарищ Трофименко? — обратился он к командарму.
— Я удовлетворен работой связистов, товарищ Мехлис.
Больше меня не задерживали.
…По обстановке на фронте чувствовалось: наша учеба подходит к концу.
5 июля началось наступление немцев на орловско-курском и белгородско-курском направлениях. 8 июля наша армия начала марш-маневр с задачей выйти в район Тургеневка, Ивань 1-й, Кобзево, Смирное и подготовить удар в направлении Малоархангельска и Понырей.
В ходе марша, ввиду изменившейся обстановки (наступление гитлеровцев удалось сдержать), войска армии были повернуты в юго-западном направлении с новой задачей: выйти на рубеж Макаровка, Бунино и занять оборону фронтом на юг и юго-запад по реке Сейм, в основном на рубеже Курского укрепленного района. В каждое соединение был послан на самолете офицер штаба. Через тридцать минут все соединения изменили направление движения. Армия вошла в подчинение Воронежского фронта.
19 июля соединения достигли конечного района сосредоточения: (исключительно) Мокрушино, Новоясеновский, Зинаидино, Вышние Пены, Студенок, Пены. Сюда армия подтягивала свои тылы, готовилась к предстоящим боевым действиям. После трехмесячного перерыва мы вновь вошли в соприкосновение с противником.
На исходном положении перед началом наступательной операции по уничтожению белгородской группировки противника КП армии был расположен в районе Красной Яруги. С соединениями армии и взаимодействующими с ней 4-м гвардейским и 10-м танковыми корпусами была организована радио — и телеграфно-телефонная связь. Кроме того, с НП командующего также существовала радио — и проводная связь к НП командиров соединений, действовавших на главном направлении.
Чтобы выявить систему обороны противника и улучшить исходные позиции, 4 августа усиленные батальоны четырех стрелковых дивизий первого эшелона провели разведку боем. Для развития успеха командующий дополнительно ввел в бой еще несколько батальонов. Передний край обороны гитлеровцев был взломан во всей полосе армии, и наши части продвинулись на 2–4 километра в глубину.
С утра 5 августа войска повели решительное наступление по всему фронту армии, противник начал отходить, советские танки и пехота ворвались в Грайворон и продолжали развивать наступление в направлении Ахтырки. Здесь-то и сказалось отсутствие достаточного опыта в организации связи в период стремительного наступления.
