Динстон теперь старался говорить голосом более учтивым, чем до этого.
— Да, дорогой Отто, это опасные люди.
Скорцени мстительно скривился, его дряблые губы сложились в отвратительную гримасу.
— Мои не менее опасны. Моих много. Я с этих монахов теперь не слезу. Они попирают законы. И я также с ними буду действовать.
Полковник с сомнением полемизировал:
— В том то и дело, что они держатся рамок закона.
— Тем хуже для них, — резко обрубил Скорцени и захихикал, — кто закон соблюдает, тот слаб. Беззаконие правит миром. Сталин-какая сволочь.
Необразованный, но понял эту истину. Ввел беззаконие в ранг закона и выиграл войну. И как! Он действовал подобно Чингисхану, как Тамерлан: солдат для него ходячая кукла, исполнитель. А мы, законники, что-то блюли. На Запад поглядывали. Конституцию соблюдали. Теперь в нас наши потомки плюют. Позор великой нации. В который раз. Гибель ее цвета.
Потери исконных земель. Кто это вернет? Закон? Никогда. Вы, гринго, самые хитрые: первыми против наших границ выступаете. Боитесь вы нас.
Наша нация организована, умеет работать, умна, сильна. Когда мы поднимаемся, вы всем миром против нас идете. Вот ваш самый скрытый закон беззакония. Америка от всего мира требует соблюдения закона. А сами? Вы богаты. Потому и хитры, как евреи.
Динстон не нашелся, что ответить, но умно резюмировал:
— Времена меняются, меняются отношения, дорогой Отто.
Скорцени саркастически зашелся в ехидном смехе, перешедшем в удушающий кашель. Отхаркавшись и сплюнув в камин, он долбил недалекому американцу свои философские находки.
— Какие времена? Кто выдумал это слово-тот гениальнейший обманщик всех времен. Какие времена? Я живу. Я не слышу хода времени. Где оно это время? Где та спираль, на которую хитро накручивают дураков? Мы стареем-это да. Но это от нервов. Время стоит. Материя медленно переваливает в своей массе с бока на бок. Какое движение во вселенной?
Это людишки переламывают землю. Отбирают друг у друга территории, замки. Ищут место на голове другого, куда можно посильнее засадить дубинкой. Вот и вся последовательность времени человеческого. Ученые пудрят мозги,
а простолюдины, раскрыв рты до ушей, скопом летят в прорубь застывшей вечности. Вот ваше время. Считаете дни. Записываете.
Летопись ведете. Идиоты. Что вы иронизируете, полковник?
Динстон совсем Нейтрально пожал плечами, хлебнул виски, занялся сигаретой.
— А-а, — злорадно прогнусавил Скорцени, — молчите.
— А что говорить, Отто. Вас интересует пунктирная линия времени, меня нет. Я ведь пришел к вам не за этим.
Скорцени тяжело вздохнул, выпрямился, переспросил:
— А почему пунктирная?
— Наверное потому, что не каждый отрезок времени человек ощущает своим нутром.
— О, это что-то новое. Надо будет поразмыслить. Дай, я запишу себе для памяти.
Ослабевшие пальцы эксдиверсанта старательно выводили буквы. Его губы удовлетворенно что-то нашептывали себе.
— Так, господин Динстон, я запамятовал, чего это вы смалите мои хорошие сигареты и щедро смакуете мой прекрасный шнапс?
— Отто, я лично для вас пришлю ящик шнапса и ящик сигарет.
— Буду откровенно благодарен. Борман собрался очень долго жить и очень экономит на старых товарищах по партии.
— Отто, я заплатил за проведенную операцию.
— Заплатили, полковник. Но заплатили Борману. А тот складывает их, как ростовщик проценты. Я этих долларов не вижу.
Динстон охотно полез в карман пиджака, вынул пачку дензнаков.
Аккуратно положил перед Скорцени.
— Примите, Отто. Я вас очень уважаю и поэтому, думаю, что эта сумма вас положительно взбодрит.
— Несомненно, полковник. — Скорцени облизнул губы и подержав пачку на весу, быстро сунул ее в ящик малого стола, на котором находились и шнапс, и бекон. — Нас, старых преданных вояк, всегда обходят те, кто ближе к деньгам. Одни делают дело, другие делают деньги на тех, кто рискует. И совсем стараются не платить за кровь, за жизнь. Учтите полковник на будущее. Чтобы с вами подобное не проделали ваши начальники.
— Отто, Америка уважает своих граждан и не скупится оплачивать проделанные услуги.
— Ой не каждому. Ой не каждому, уважаемый сэр Динстон. И у вас при вашем богатстве не для каждого чековая книжка.
— Для тех, кто служит свободной Америке.
— И все равно не каждому, дорогой полковник. И у вас имеется множество неприятных коллизий на сей счет.
— Ну, предателям никто никогда не платит. Так на чем мы остановимся, уважаемый Отто?
Полковник выжидающе уставился на диверсанта.
— А чего нам останавливаться. Звоните, приезжайте. Мы всегда к вашим услугам.
— Прекрасно. Наверное, где-то на днях мы уточняем местонахождение монахов. Все наши агенты подняты и, думаю, недолго китайцам быть инкогнито. Дадим им бой.
— С большой охотой, полковник. Вовремя только звоните. Мы теперь тщательно будем готовиться. И подробности нам все передавайте.
Динстон встал.
— Не буду вас больше задерживать, Отто. Меня ждут. Откланиваюсь вам. Всего хорошего.
— И вам удачи, полковник. Вы для меня самый приятный гость. Буду ожидать вашего звонка.
Скорцени тоже постарался встать, провести Динстона до выхода. Но, видно переоценил свои силы. Голова уже была с избытком перегружена мыслями и шнапсом. Ему не удалось подняться с глубокого кресла и он остался расслабленно сидеть и тихо посапывать перед камином.
Глава восьмая
Отдаленная глухая фазенда в предместье Рио. — Хан Хуа мы сможем найти в ближайшее время?
— Сам отыщется. Через три-четыре дня все здесь соберутся.
Коу Кусин долго смотрел за морской горизонт. Быстро опускался вечер и вместе с темнотой также темнело его лицо. Он прошелся вдоль небольшой террасы, отвесно нависшей над прибрежной полосой песка.
Волны монотонно накатывались на берег, издавая шуршащий звук; отчего на душе становилось спокойнее и безмятежнее. Но мысли, как и волны, продолжали свою непрестанную работу.
— Ван, и все же мне думается, что ты рановато расслабился.
Старый воин сидел в плетеном кресле и так же вдумчиво созерцал закат, темнеющую природу. Он хорошо слышал слова "Хун Гуна", но мысль, настойчиво державшая его в напряжении, в той же степени не давала покоя и Карающему Глазу.
— Здесь вся страна расслаблена. Все только и делают что играют, поют, напиваются. Мы со своими постными харями не вписываемся в здешний колорит. А это Рио- он создан на радость бездельникам. Нам нет смысла кидаться в разные стороны. Наши связники через цепь агентов передадут Хану, что мы здесь, и через неделю он сам объявится. А вот следы Руса пока еще никому не известны. Неужели все так серьезно, что он своих связников не успел предупредить.
— Возможно, он сейчас всех одинаково опасается.
— Да, скорее всего так. И, если это все так, то дальнейшее произойдет очень похоже на одиссею трехлетней давности. Мы будем идти по следу со своими противниками, и, как они, предугадывать очередные шаги нашего брата. С той лишь разницей, что тогда мы были дома. А здесь? Полиция незамедлительно сядет нам на хвосты.
— Может мы здесь и не найдем Руса. Но по следам его преследователей сможем двигаться за нашим братом. А как твои предположения насчет Сан-Паулу.
— Это просто мои предположения. Других пока не имею. Сердце наставляет.
Коу согласно кивнул. В руках он покручивал шестнадцатикилограммовую алебарду с кривым саблевидным наконечником.
Изредка она резко застывала в его жилистых руках и он, уставившись в темную даль, что-то напряженно выискивал в складках своей памяти.
Продолжая сомневаться в выдвинутых решениях все же дополнил беседу очередной новостью.
— Странно. Наши агенты, вернее… — монах снова надолго замолчал.
Медленно пройдя несколько шагов, быстро покрутил вокруг запястья боевую алебарду. Воткнул ее в пол, снова заговорил. — Даже не знаю конкретно от кого. Но пока это выглядит так: руководство профсоюзов и бедняцкие комитеты просят китайскую диаспору в Сан-Паулу помочь во время демонстрации. Они хотят прорваться сквозь полицейские заграждения к зданию мэрии, вручить свои петиции и прочие требования.
Ван поднялся, подошел к краю террасы. Внизу двигались темные фигурки монахов: они одновременно несли охранные функции и тренировались с саблями, шестами, цепями.
— Я тоже слышал об этом. Оппозиция в городе серьезно готовится к профсоюзной акции. Очень большое количество безработных, нищих, бездомных. Дети бегают по улицам, собирают милостыню, копаются в отбросах, воруют. Полицейские их просто стреляют. Вот и все решение социальной проблемы.
Коу выдернул алебарду из досок пола и с силой метнул ее в большущее дерево, одиноко стоящее в стороне от террасы.
