— Если вас не затруднит, может, скажете, что мы делаем и почему?
— Вы лучше стойте и не машите руками, не привлекайте к себе внимания. Наблюдайте.
Отвечая Дэвису, он даже не повернулся и почти не шевелил губами. Взгляд его как будто приклеился к входу в здание чуть ниже по улице. Любезности и объяснения Кристофер Лоусон считал пустым сотрясанием воздуха.
— За чем я должен наблюдать?
— За тем, что, надеюсь, вскоре увидите. И болтовней дело не ускорить.
Примерно то же самое Кристофер Лоусон услышал много лет назад, когда оказался в компании Клипера Рида. Стояла тихая, теплая ночь, ветерок рябил воду Ландвер-канала, вдалеке светила прожекторами стена. Они были вместе всего лишь второй раз. Поток вопросов — Кристофер задавал их нетерпеливым шепотом — оборвался, когда здоровяк-американец резко заметил, что молчание большая добродетель, чем вздор. «В нашем ремесле лучше держаться спокойно, смотреть, ждать и наблюдать, чем трепаться по пустякам». Пристыженный, он молча смотрел на воду, слушал уток и играющее за стеной радио. К тому времени, когда Кристофер познакомился с техасцем в британской резидентуре на территории старого Олимпийского парка, за тем уже закрепилась кличка Клипер. Приехав на встречу, американец выпил подряд четыре чашки чаю, попросил принести второй чайник, а потом, через час, и еще один, на что резидент сухо заметил, что для удовлетворения неиссякаемой жажды гостя им, пожалуй, придется сгонять чайный клипер вверх по Шпрее. Далее последовало пятиминутное обсуждение достоинств торговых судов девятнадцатого века. Вот так Чарльтон А. Рид-младший стал Клипером Ридом. Кличка прилепилась и вскоре дошла до окопавшихся в Грюнвальдском лесу американцев. Дошла и была принята. Она стала таким же фирменным знаком техасца, как и термос в кожаном футляре, который он носил вместо плечевой кобуры. В состав джентльменского набора входили горячая вода, пластмассовая коробочка с чайными пакетиками и бакелитовая кружка. При последней встрече Кристофер сделал американцу подарок, купленный и упакованный в сувенирной лавке при гринвичском музее. Бумага полетела на пол, картонка была безжалостно разодрана, и в руке старика оказалась кружка с изображением идущего под полными парусами чайного клипера. Клипер Рид мрачно усмехнулся и, взглянув на своего протеже, проскрипел: «Не позволяй себе сантиментов в дружбе. Будь самим собой и к черту остальных». В своей профессиональной жизни Лоусон всегда руководствовался учением Клипера Рида, ставшего иконой конторы.
— Ладно. Смотрю, наблюдаю и…
— И болтаете, а этого делать не следует. Просто ждите и смотрите.
Мимо неспешно прошел мужчина в плотной серой куртке. Лоусон даже не взглянул на него — этого и не требовалось, — а Дэвис… Дэвис, похоже, даже не заметил незнакомца.
На эту улицу в Сити солнце заглядывало редко. Слишком узкая, зажатая с обеих сторон высокими зданиями, она, казалось, не знала иного цвета, кроме серого. Темные пятна, оставленные на каменной кладке выхлопными газами, указывали на то, что сюда заглядывают автомобили, но сейчас улица была пуста. Таковой ей предстояло оставаться еще три четверти часа, когда двери откроются и временные обитатели Сити выйдут покурить, купить сэндвич или потолкаться в баре.
Но время исхода еще не наступило.
К черту. Сколько ни смотри, ничего особенного все равно не увидишь. Вот продавец газет у раскладного столика. Вот подъехавший фургончик выбросил на тротуар пачки свежих газет и уехал. Вот мужчина в черном анораке с шерстяной подстежкой поднял капюшон, купил газету и, прислонившись к стене, внимательно просматривает страницу — похоже, его интересуют не биржевые показатели, а собачьи или лошадиные бега в Кэтфорде. Но не это главное; объект его наблюдения — прячущийся в уличной тени дверной проем с дальней стороны от газетного киоска и изучающий газету парень в анораке. Вот дверь открылась… Швейцар в мундире со старой орденской ленточкой вышел на тротуар, выкурил половину самокрутки, потушил, сунул окурок в жестяную баночку и исчез за дверью.
Поскольку чертов грубиян так и не поделился с ним никакой информацией, Люк Дэвис не знал, сколько еще ему торчать пугалом на тротуаре. Через три четверти часа на улицу хлынут толпы работников и, что не исключено, кто-то хлопнет его по плечу: «Привет, Люк! Как дела?» — и он увидит парня, с которым вместе учился или подавал документы в министерство по делам Содружества. — «Так ты там и остался? А я нет. Ушел туда, где деньги. Похоже, они везде, куда бы я ни пошел. Рад был тебя увидеть». Хорошо еще, что из одноклассников никого не будет. Большинство выпускников той шеффилдской средней школы, в которой он учился, пошли кто на стройку, кто в таксисты, кто в армию. Будь целью Люка Дэвиса деньги, он не выбрал бы долю государственного служащего, не прозябал бы в СИС и не жил бы в Камден-тауне, в квартирке, напоминающей комнату в студенческом общежитии. Его соседями были два учителя, мелкий клерк из управления по налоговым и таможенным сборам, практикант из «Теско» и парень из службы пробации. Видел он их редко.
За спиной кто-то шумно выдохнул.
Удивительно, но он не видел, как черный «ауди»-седан с тонированными стеклами прошуршал мимо по улице и остановился у входа в офис. Не видел, как мужчина в черной куртке с капюшоном сложил газету и двинулся вперед. Не видел вообще ничего. А потом вдруг увидел и заморгал. Он узнал водителя, который обошел машину сзади и открыл заднюю дверцу. Мотор работал.
— Не шевелитесь, — сказал голос в ухо Люку Дэвису. — Дернетесь — ударю.
Водителя он узнал по фотографии из досье, которое им показывали утром. А потом увидел, что человек в черной куртке уже стоит у следующих дверей, прикрывая газетой лицо. И что другая его рука опущена в карман.
* * *
Григорий вышел через стеклянные внутренние двери, пересек тротуар, остановился у задней дверцы и широко ее распахнул. Кэррик прошел ускоренный, двухнедельный курс подготовки телохранителей, занимаясь по специальной программе с людьми, работавшими в частном секторе. 10-му отделу эти занятия обошлись больше, чем в две тысячи фунтов. Григорий, как могло показаться, такой подготовки не прошел. Стоял он как-то понуро, расслабленно, опустив голову, словно рассматривал носки ботинок.
Босс шел следом, но в фойе задержался и вроде бы сказал что-то сопровождавшему его мужчине. Возможно, реплика касалась того дела, которое они обсуждали. Кэррик стоял у передней дверцы с правой стороны, чтобы сразу сесть и отъехать. Босс, продолжая что-то говорить, ступил на тротуар и шагнул к машине…
Человек в куртке с опущенным капюшоном, появившийся из соседних дверей, казался черным на фоне серого камня. Небрежно одетый, с темной щетиной на щеках и подбородке, двигаясь на удивление легко, пружинистой походкой спортсмена, он моментально сблизился с Боссом.
Черт… вот черт… В последний момент Кэррик увидел пистолет в руке незнакомца. Пистолет был с коротким черным дулом, под цвет рукава. Кэррик хотел крикнуть и не смог.
Рука с пистолетом взлетела. Босс увидел незнакомца и застыл с открытым ртом, не закончив фразы. Кэррик оттолкнулся от машины. И куда только девалась хромота? И куда, черт возьми, девался Григорий?
Краем глаза он увидел, что Григорий пригнулся, вжался спиной в машину и вскинул, словно защищаясь, руки. Из-под ладони вырвался пронзительный вскрик. Пистолет дрогнул…
Кэррик не раздумывал — действовал. Времени оценить ситуацию не оставалось. Он выскочил из-за машины, едва не споткнулся о бордюр и прыгнул. Врезавшись плечом в живот незнакомца, Кэррик услышал первый выстрел.
Он оглох. Не слышал даже собственного крика. Если кричал. Второй выстрел. В сантиметрах от головы. И только тогда Кэррик понял: стреляют не в него, цель — Босс.
Незнакомец упал. Они вместе свалились на тротуар. Первым сработало обоняние — в нос ударил запах пороха, фастфуда и чили, вместе с жаром выдоха. Незнакомец охнул. Щетина жесткая, серая — парень немолод.
Пальцы сами схватили куртку, правое колено ушло в живот стрелка. Сильно. Незнакомец задохнулся от боли. Сталь звякнула о камень мостовой — пистолет отлетел в сторону. Оглянулся — Григорий так и не очухался, Босс на коленях, закрывает руками голову.
Прижав незнакомца одной рукой, Кэррик ударил второй в лицо. Ударил коротко, без замаха. В переносицу. Ногой отбросил пистолет — тот запрыгал по камням и исчез под машиной.
Он поднялся. Незнакомец остался лежать, постанывая и прикрывая руками самое дорогое. Похоже, дышал он с трудом.
Кэррик не был полицейским. Он состоял на службе у Иосифа Гольдмана. Он поднял Босса, обнял, как ребенка, за плечи, подтащил к машине, втолкнул в салон, захлопнул дверцу. Шагнул к Григорию, схватил за шиворот, швырнул на переднее пассажирское сиденье.
