– Тебе понравится Крессида, – беззаботно отвечает Руперт. – Можете поболтать о детях и всяком таком.
– С чего это? Потому что у нас обеих есть матки?
Руперт неприлично фыркает. За что я его люблю, так это за покладистость – он никогда не обижается на мои злые шутки.
– И поэтому тоже. Но кроме этого, она работает с детьми, так что вам будет о чем поговорить. Наверное. В любом случае, я к ее приходу уже буду у тебя. Не волнуйся. Чао.
Перед тем как уйти, пишу записку Мэри, чтобы немного прибралась в гостиной, пока Хани будет спать. Тут кто-то опять звонит – на сей раз в дверь.
– Бонжур, – тянет Тим, мой сосед. Стоит в дверях, сунув руки в карманы и оттопырив штаны.
– Здравствуйте, – отвечаю я. – А я как раз ухожу. Жду сегодня гостей, а в доме ни крошки. Надо успеть пробежаться по супермаркету, пока няня не ушла.
Тим все так же стоит в дверях, шевеля пальцами в карманах и пялясь на меня. На той неделе примерно в это же время он стриг мой газон. Значит, по пятницам он не работает.
– Вы слышите? – Я бренчу ключами. – Тим, вы простите, но у меня очень мало времени.
– Я вас отвезу, – наконец отвечает он странным глухим голосом, как водолаз со дна моря.
– Нет, спасибо, – отказываюсь я, выходя на крыльцо и захлопывая дверь.
Он не двигается с места, так что мы оказываемся вдвоем на узкой верхней ступеньке. Почему он такой странный?
– Я сама съезжу.
– Я бы хотел вас отвезти.
– Очень мило, но...
– Пока Дженис и детей нет дома, я не знаю, куда себя приткнуть, – говорит он уже как нормальный человек и добропорядочный семьянин, немного уставший от своей долгой семейной жизни. – Мне тоже нужно кое-что купить. Пойдемте, – добавляет он, видя мое озадаченное лицо. – Будет весело.
Тим направляет брелок на улицу, и большой черный мини-вэн (понятное дело) мигает фарами и щелкает замками.
– Ну же, – зовет меня Тим, быстрым шагом устремляясь к машине.
Не поехать с ним уже нельзя – сочтет за грубость. Он действительно странный и похож на кенгуру. Но раз ему так скучно и одиноко, а в супермаркете ему так “весело”, то, пожалуй, я могу составить ему компанию.
– Пристегнитесь, – командует Тим, когда я вписываю свой зад на переднее сиденье.
Сам он уже пристегнулся. Покосившись, я отмечаю, что ремень натянут поверх его гордой груди, словно орденская ленточка. Наверняка Тим в детстве был из тех мальчишек, чьи брюки всегда слишком коротки и слишком сильно обтягивают круглые ягодицы (по нему видно, что он всю жизнь был толстозадый). И еще заправлял в брюки трикотажную жилетку и носил на обед ужасные сандвичи, которые воняли тухлыми яйцами, а злые шутки своих ровесников игнорировал, погружаясь в мир фантазий, населенный троллями или хоббитами. Мне вдруг становится его жалко.
– Что, – оживленно начинаю я, – по пятницам не работаете?
– Сейчас нет, – не вдаваясь в подробности, отвечает он.
– Это, наверное, удобно – три выходных кряду?
– Да.
– Больше времени на детей.
– Ага.
– Хорошие у вас мальчишки.
– Хорошие, мамзель, хорошие.
Какое-то время мы едем молча, пока не доезжаем до “Швейцарского домика”. Сам деревянный домик, словно картинка с рекламы Альпийского горнолыжного курорта, всегда казался мне нелепым, неуместным на загруженном шоссе. Но как только он показался впереди, Тим вдруг хватает меня за колено и во все горло вопит:
– Йодел-и-хи-хо!
От неожиданности я подпрыгиваю:
– О господи!
Тим, одной рукой держась за руль, другой ободряюще машет перед моим носом:
– Ну же! Давайте!
Я непонимающе улыбаюсь. Чего он от меня хочет?
Тим глубоко вздыхает.
– Йодел-и-хи-хо, – орет он снова. А потом вежливо шепчет: – А теперь вы должны ответить мне: “Йодел-и-хи-хи”. – И выжидательно вздергивает брови.
– А, ха-ха, да, – запинаюсь я. – Швейцарскийдомик. Поняла. Это вы йодлем поете. Ага. Ха-ха.
– Йодел-и-ХИ-ХО! – заливается Тим с тупым и довольным выражением лица. – Ну, присоединяйтесь же! Господи, да чего вы не поете?
– Не хочу.
– Йодели-хи, йодели-хи, – в ярости орет он все громче и громче. – Йодели-хи-хи, йодели-хи-хо, йодел-едл-йодл-едл-йодел-и.
Черт возьми. Я не знаю, что делать, поэтому просто смотрю в окно.
Тим замолкает и не произносит ни звука, пока мы не доезжаем до Финчли-роуд.
– Слушайте, – вдруг заговаривает он, – я буду с вами откровенен.
– Хорошо, – соглашаюсь я. – Откровенен в чем?
– В том, что у меня есть потребности. У меня есть потребности.
– А... – Я в полном замешательстве. – Какие потребности?
– Вполне реальные потребности. А вы меня впечатляете. Вы – необычная женщина.
– А, – повторяю я. Жаль, я сейчас не помню, что написано в инструкции по самозащите о том, как выпрыгивать из машины на ходу.
– Ну, вы иностранка, понимаете, и все такое, – продолжает он.
– Это верно. Только, мне кажется, вы преувеличиваете мою экзотичность, Тим. Я ведь наполовину англичанка.
– Но выросли не здесь, так ведь? Это заметно.
Я соглашаюсь, что действительно в основном росла за границей. Тим понимающе кивает и паркует машину. Мы выпрыгиваем и направляемся к ряду тележек.
– Тим, о чем это вы?
– Об этом самом. – Он берет меня за руку и ведет к бетонной скамеечке, на которой обычно сшивается всякая пьянь. – Присаживайтесь, – торжественно предлагает он и сует руки в карманы. – Это я все вот о чем. Я знаю, какие вы, незамужние женщины. Вот о чем.
– Понятно, – говорю я, взглянув на часы. – Тим, у меня очень мало времени, так что...
– Вот и я об этом же. Вам сколько? Тридцать пять?
– Даже тридцать восемь.
– И времени осталось мало, – довольно продолжает Тим.
– Для чего? Для чего мало осталось времени?
– Для вашей красоты. Посмотрите на себя. Вы разведены, не замужем и с каждым годом не становитесь моложе...
– Совершенно точно, – радостно соглашаюсь я. Как же он мне осточертел. Его “мамзели” я еще сносила худо-бедно, но теперь он меня точно достал.
– И вам до смерти хочется мужика. Всем вам.
– Я тут, вообще-то, одна.
– В смысле, вам, бабам. Вашего типа.
– Хочется мужика?
– Еще как! – подтверждает Тим. – Пойдемте в магазин. А то у них йогурт с ревенем вечно кончается.
Вкратце теория Тима такова (в деталях он мне объяснял ее, пока мы обходили ряды с макаронами, чипсами и молочными продуктами): я с ним обязана завести интрижку. Так, ничего серьезного. У Дженис, очевидно, началась менопауза, что значительно снизило ее сексуальное влечение. Наверняка это временное явление. Но тем не менее в данный момент у Тима имеются вполне реальные потребности, а я – я почти старая, не замужем и до смерти хочу трахаться. Да, на длительные отношения я рассчитывать не могу, но зато сейчас в моих силах поиметь столько секса, сколько мне захочется. С Тимом. Днем. И мне это очень понравится, потому что: а) я – француженка, а следовательно, хочу секса даже больше, чем мои английские сестры по несчастью, и б) это даст мне возможность вспомнить родной язык, поскольку в интимной обстановке его заводит французский прононс.
– Итак, – резюмирует Тим, останавливаясь у полки с сырами и потирая руки, – что скажете?
Да ничего не скажу. Я смотрю на стилтон с голубикой и думаю, отчего англичане, при таком огромном разнообразии сыров, недооценивают это богатство и настойчиво их портят? Голубика в стилтоне. Представляете? Что дальше? Кишмиш в бри? Мармеладки в брынзе?
– Это унизительно, – говорю я Тиму, указывая на прилавок. – Это унизительно для всего сырного сословия.
– Мне нравится ярлсберг<Сорт норвежского твердого сыра.>, – отзывается он.
– Я не могу завести с вами интрижку, Тим, – резко заявляю я. – Но спасибо за предложение.
– Почему нет? – искренне изумляется он. – Почему нет?
Мой отказ, похоже, нисколько его не смутил. Он возмущен – так же, как когда я отказалась петь йодлем.
– Ваши представления о хорошем сыре оскорбительны для меня, – честно отвечаю я.
– А вы, я так полагаю, любите эти французские вонючки, которые на вкус все равно что грязные носки, – фыркает он.
– Представьте себе. Но “Веселая буренка” мне тоже нравится.
– Женщине это не идет, – продолжает Тим, отпрянув от меня так, словно, угостившись сначала сыром с плесенью, я вознамерилась лизнуть его.
– Ну вот, – говорю я.
– “Ну вот” что?
– Ну вот, значит, мы не можем завести интрижку, потому что я целыми днями ем вонючий сыр. На завтрак. На второй завтрак. На ланч и обед. И на ужин.
– Правда?
– Да. Вот такая я француженка. Целыми днями ем сыр, а по ночам хожу в полосатой тельняшке с красным платком на шее и в беретке.
– В тельняшке, значит? Тельняшка. “Браун” выпускает отличные электрические зубные щетки. Очень эффективные. У Дженис такая есть.
– Не сомневаюсь.
– Вы могли бы пользоваться такой, прежде чем идти ко мне. И полоскать рот мятным зубным эликсиром.
