— Ну вот, наконец-то! — заметил Егор. — Зима, как зима… со снегом. А то черт знает что твориться — грязь и солнце. — Никакого новогоднего настроения!
Солдаты-помощники возились с большой кастрюлей. Мясо собаки было промыто, порезано большими кусками и замочено в слабом уксусном растворе, пока готовились другие ингредиенты шашлыка. Егор стоял возле стола с окровавленными руками и курил. В одной руке он держал кухонный нож, в другой — между мизинцем и безымянным пальцем, чтобы не запачкать, сигарету. Курил с наслаждением, со сладкой улыбкой на лице, и таким нежным удовольствием выпускал дым, с каким хотят теплым дыханием растопить заиндевевшее стекло. Баловался, выдыхая вкусный дым, превращая его в колечки и тонкие струйки, вид которых тут же исчезал. За это время, помощники начистили два килограмма репчатого лука, которые Егор разделил на две неравные части:
— Ты, режешь лук большими дольками, рассекая головку луковицы на четыре части, понял? — показал Егор первому. — А ты, — обращаясь ко второму, — свою часть крошишь мелко, ну, как для первых и вторых блюд. И не дай Бог вам что-нибудь напутать или испортить! Готовка еды, — пояснил Егор, — это как подготовка специальной операции: все должно быть точно, как в аптеке! Ясно?
Из палатки размашисто, запутавшись в брезентовом пологе, вышел Гена с бутылкой водки в руке. Следом за ним появился Кубриков. Толик держал в руках железную миску с крупно нарезанным винегретом.
— Ну, что старый год провожать будем? — крикнул Генка. — Да и к тому же, что бы все отменно приготовить — кулинарное состояние души надо иметь! Это я вам как повар заявляю… со стажем! По пятьдесят! — Генка оглянулся вокруг себя. — Так, кружки… кружки где? — прокричал Кривицкий на Кубрикова.
Генка всегда кричал. Ну, по крайней мере, так всегда казалось, что кричал, хотя на деле просто громко, без стеснений говорил. Толян улыбаясь, запихивул себе в рот друг за другом три ложки салата. Генка вырвал тарелку из рук Кубрикова, и выругавшись:
— Хорош, закуску трепать! За кружками дуй!
Невзирая на то, что Кубрик был старше по званию, а Кривицкий только прапорщик, принято это было без обиды, Толик повиновался и пропал в полутьме палатки.
Кривицкий налил по «три бульки» (так Генка называл объем спиртного, наливаемого на слух) и снова крикнул:
— С Новым Богом! — прикрикнул Гена, — Тьфу, с Новым годом! С Богом! — и опрокинул содержимое кружки в рот.
Водка оказалась приятной.
— Надо же… — сказал Егор, ожидая от водки нечто обычного, — какая она сегодня вкусная! Правда, в охоточку пошла!
— Наливай еще по одной! — отозвался Кубрик, дожевывая салат.
Выпили еще по одной. Закурили. Егор, прежде чем взять сигарету попросил Генку полить ему на окровавленные руки водкой. Генка отозвался и нисколько не жалея лил водку Егору на руки, словно поливал обычной водой.
— Готово, товарищ старший лейтенант! — доложил «первый», указывая на две тарелки нарезанного лука.
— Иду, — отозвался Егор.
Приготовленный черный перец в горошке был так же разделен на две части. Одну часть перца, Егор раздавил рукоятью ножа, вроде как, помолол (молотым, перец быстрее отдавал аромат), другую, Егор обдал кипятком, и отложил для мяса. Заготовленные: соль, лавровый лист, кориандр и молотый сладкий перец ожидали своей очереди.
— Мойте мясо! — крикнул Егор.
— Еще раз, что ли? — спросил Боец.
— Да, еще, — кивнул Егор.
Еще раз промытое мясо оказалось в пластмассовом ведерке, куда Егор попеременно стал забрасывать: соль, перец молотый, перец горошком, раскрошенный лавровый лист с кориандром и сладкой паприкой, все в небольших дозах, присыпая рубленым луком. Мясо было тщательно перемешано и залито стаканом пива, для сокоотдачи. Еще одна часть нашинкованного лука, была замаринована в алюминиевой чашке с раствором уксуса. Мясо в маринаде стояло в предбаннике, вбирая ароматы душистых приправ, пока готовились угли из какого-то сухостоя.
— Жаль, нет березовых, — причитал Егор.
— Березовых… хорошо бы было, — отозвался Генка. — Да только не растут они здесь. Да и жалко было бы рубить… Вроде, как кусочек нашей родины.
Егор сконфузился, он был согласен с Кривицким, относительно березок (мать Егора была родом из Сибири, а переехав в Волгоградскую область, не раз везла поездом молодые саженцы с родных мест, сажала на даче, как частичку родных мест), но добавил черство: «Моя родина — тайга». Дрова горели ярко и громко. Егор и Генка, молча, смотрели на пламя, которое дьявольским огоньком отражалось в блестящих от водки глазах.
В беседку вошел подполковник Чибисов. Тихо поздоровался, оставаясь мрачным и серым. Вся его внешность была какой-то серой. Чибисов был офицером разведотдела Группировки, жил он в отдельно поставленной палатке, рядом с саперами. Жил тихо, даже скрытно, говорил мало, в гости заходил часто и просил много, от чего Кубрикову ежедневно приходилось списывать со склада большое количество взрывчатки. Запросы его были самые разнообразные, чего стоила только просьба — найти десять магнитов! Такая просьба для Кубрикова была равносильно просьбе купить в Грозном презервативы. Вот чего здесь не было, так это их. Правда, и нужды в них тоже не было. Правда, подполковник в своих просьбах был не настойчив и вежлив. Между собой, Егор и Кубриков прозвали Чибисова — «Че», в честь Че Гевары, но на кубинского революционера он походил с большой-большой натяжкой. Чибисов появился в бригаде незадолго до нового года, и был прикомандирован не один, с ним была небольшая разведывательнная группа одного из отрядов спецназа, дислоцированного в Ханкале. Был в составе группы даже санинструктор с комплектом медицинских инструментов. Впрочем, солдаты его группы к саперам не лезли, тоже были нелюдимы и молчаливы, как Че, будто им запретили о чем-либо говорить.
— Ну да Бог с ними, — говорил Егор, поглядывая на солдат.
Задачи у них были свои и работали они отдельно, самостоятельно. В общем, спали там, где ели, ели там, где спали; ночью ощетинившись и оглядываясь, уходили в город, утром возвращались и снова тихо спали.
…Чибисов на этот раз вернулся без группы, по-хозяйски, схватил со стола тарелку с винегретом.
— Присоединяйтесь, товарищ полковник, — учтиво предложил Кубриков, намеренно завысив звание Чибисова.
— Спасибо… Некогда, надо еще в штаб забежать.
— Надолго? — поинтересовался Егор. — У нас мясо будет. Так что можете успеть? Правда, собачка…
— Кто готовит? Ты… — спросил Че, в какой-то уже утвердительной форме, не требующей ответа, но Егор ответил:
— Да.
— Хорошо, буду!
Процесс жарки, был бесподобен. Мясо, мгновенно покрывшись золотисто-красной, румяной корочкой источало ароматный, дымчатый запах на всю округу, и казалось, что люди, попавшие в плывущее облако горячего мясного аромата, становились зависимыми и захваченными шашлычным пленом.
Когда мясо оказалось на столе, оно было присыпано маринованным луком и зеленью, и оставлено томиться. Томилось, правда, не долго, пока расставлялась скудная столовая посуда, а хватило всего на три тоста. За старый год, за новый год и третий — за погибших боевых друзей и товарищей.
С недавних пор, прежде чем выпить — «третью», Егор стал, про себя, произносить их имена, имена погибших друзей, чтобы не забывать. Выпили третью. С официальной частью было вроде бы покончено, и все, приступили к дальнейшей подготовке новогоднего застолья, наполнив свои души праздничным настроением.
— Егор, у меня предложение… — сказал Кривицкий.
— Какое? — спросил Егор.
— В санчасть сходить… Женщин поздравим, начмеда… у меня к нему дело есть.
— Пойдем, сходим.
— Хорошо. Сейчас, окорока замариную, и пойдем.
Замочив курятину, Генка позвал Егора:
— Егор, пошли! — Генка залез в мешок под кроватью, достал бутылку водку, засунул ее за пазуху. — Полено возьми… Кривицкий протянул Егору чурбак.
— Это еще зачем? — спросил изумленный Егор, принимая полено. — Э-э, глупый ты, хоть и старший лейтенант! Как же можно… в Новый год, и без подарка?! А так, — Кривицкий постучал по дереву костяшками сложенных пальцев, — вроде, и подарок… и теплее будет. Там же женщины, кто им, думаешь, дрова пилит? То-то же… Сами!
Прихватив еще два таких же полена, оба отправились в медицинский пункт бригады.
В санчасти тоже был накрыт праздничный стол. Он был не таким как у саперов, и Егор не мог понять, что же в нем было необычного. Он был каким-то особенным, домашним, и как показалось Егору слишком красивым. Нет, он вовсе не ломился от яств и лакомств, или от разнообразия закусок и салатов. Тот же винегрет, оливье. Те же алюминиевые тарелки, те же армейские кружки с отколотой эмалью, те же ложки и тот же хлеб… Но между тем, хлеб не был наспех ломаным и наспех наложенным в тарелку, а был порезан очень тоненькими изящными ломтиками, и лежал на бумажной салфетке застеленной в неглубокую тарелочку. Тонко порезанный сыр и колбаса. И это было далеко не единственное характерное отличие — салаты были нарезаны очень мелко, Егор тут же сравнил их с тем, которым совсем недавно закусывал, салатом «А-ля Кубрикофф». Столовые приборы лежали на салфетках. Посуда на салфетках. Кружки были белоснежными, без чайной накипи и опаленных краев.
