любимчиках окажется, то однажды его мать сможет получить титул вдовствующей императрицы.
Благородная супруга Хуэй погладила свой плоский живот и окончательно передумала делиться новостью, что принес евнух, с остальными. Как бы ей хотелось, чтобы ее слово было решающим во всех делах, и как досадно, что нельзя было просто приказать Ли Юю послать императору ее табличку. Ожидание действовало на нервы, она полюбовалась на свои накладные ногти из черепашьего панциря и как бы между делом спросила:
– А кстати, почему я не вижу среди нас супругу Чунь?
– Госпожа, супруга Чунь подхватила простуду, сегодня вечером она не сможет быть, – ответила младшая супруга Цзя, которая, похоже, всегда была в курсе всех событий.
Благородная супруга Хуэй внимательно посмотрела на нее и томно протянула:
– В году триста шестьдесят пять дней, и добрую половину из них она хворает, воистину заболевшая Си Ши[50].
– Госпожа права, – ответила старшая наложница Ин. Она моментально воспользовалась случаем привлечь к себе внимание благородной супруги Хуэй и завязала с ней разговор: – У сестрицы Чунь хрупкое здоровье, она постоянно болеет. Вчера мы обсуждали, что стоило бы пойти навестить ее.
– А зачем идти? О ней печется сама императрица, нам с вами что там делать?
Старшая наложница словно подавилась от этих слов, не зная, что ответить, и лишь спустя долгое время все-таки выдала слабое «да».
Остальные испугались еще больше и не смели вымолвить ни слова. Каждая хотела иметь сильного покровителя, мечтала оказаться под крылом благородной супруги Хуэй, но нрав у той был чересчур переменчивый, было сложно угодить ее вкусам, а если по неосторожности навлечь на себя ее гнев, то в будущем о спокойной жизни во дворце можно позабыть.
Госпожа Хуэй внезапно спросила:
– Так, а где же старшая наложница Юй?
В комнате повисла тишина.
Благородная супруга Хуэй остановила взгляд на красавице в зеленом:
– Младшая супруга И, я тебя спрашиваю: где твоя подружка?
Гарем никогда не был местом, где принято заботиться друг о друге, но иногда в нем находилось место и для такой искренней дружбы, как у старшей наложницы Юй и младшей супруги И. Они не были родными по крови, но ладили как настоящие сестры, всегда поддерживали и заботились друг о друге.
Младшая супруга И совладала с собой, поднялась и ответила:
– Госпожа, старшая наложница Юй чувствует недомогание, сегодня не сможет прийти…
– О? – подперла щеку рукой Хуэй. – Еще одна хворая…
Она задала этот вопрос от скуки, но внезапно лицо младшей супруги И напряглось. Прежде чем госпожа Хуэй это заметила, вмешалась младшая супруга Цзя:
– Ох уж эти ветра, что нынче дуют в Запретном городе! Одного за другим подкашивают. Надо бы пригласить лекаря осмотреть всех, дабы не заразиться.
Вероятно, осознав, что ее нервозность привлекла излишнее внимание, младшая супруга И взяла себя в руки:
– Сначала я хотела позвать лекаря, но Ажун[51] с детства не доверяет всяким снадобьям. У нее лишь легкий кашель. Надеемся, что ничего серьезного, отлежится пару дней и придет в себя…
Пока она говорила, благородная супруга Хуэй пристально смотрела на нее. Холодным, как кинжал, взглядом она впилась в ее лицо, словно хотела разрезать его, чтобы добраться до головы и увидеть, какие мысли та скрывает.
Но тут двери распахнулись и в зал вошел главный евнух Ли Юй. Благородная супруга Хуэй тут же переключила внимание и, как и все остальные наложницы, обратила жаждущий взор на Ли Юя.
Ли Юй был в простой темной одежде, в руках – метелка-мухобойка[52]. Он поклонился всем присутствующим, затем под нетерпеливыми взглядами произнес два слова, которые наложницы больше всего боялись услышать:
– Можете расходиться!
Эти слова вдребезги разбили все надежды. Чем больше были ожидания наложниц, тем сильнее было наступившее разочарование. Благородной супруге Хуэй досталось больше всех, и она не удержалась от вопроса:
– Отчего же его величество опять отдыхает в одиночестве?
Ли Юй улыбнулся:
– Госпожа, докладов накопилось с целую гору, его величество будет работать даже ночью, поэтому не хочет заставлять наложниц томиться в ожидании.
Благородная супруга Хуэй мрачно усмехнулась и немедленно двинулась к выходу. Такое грубое, невежливое поведение было для нее обычным делом. Глядя на ее удаляющийся силуэт, младшая супруга И вздохнула с облегчением и вместе с остальными наложницами почтительно произнесла ей в спину:
– Желаем госпоже счастливого пути!
Наступила ночь, наложницы вернулись в свои дворцы, готовясь отойти ко сну, а в комнате служанок кто-то начал бить девушек тяжелой линейкой[53].
– А-а-ай!
– Как больно!
– Да кто так?!
Истошные вопли следовали один за другим, служанки проснулись, собираясь дать отпор нападавшему, но увидели холодное, словно покрытое инеем, лицо тетушки Фан. Ярость их тут же стихла. Одна за другой они спрыгивали с кроватей.
– Тетушка!
В правой руке тетушка Фан держала толстую и длинную линейку, она медленно постукивала ею по левой ладони. Тетушка обвела взглядом всех служанок и остановилась на Цзисян.
– Как ты спишь? – мрачно спросила она.
Цзисян явно была озадачена и заискивающе улыбнулась:
– А как можно спать? Лежа на спине.
– Кто позволил спать на спине? – холодно упрекнула тетушка Фан. – Спать лицом к небу – значит оскорблять небеса и проклинать богов! Вы навлечете на себя их гнев! Во дворце не может быть таких невежд! По кроватям и снова спать!
Все растерянно смотрели друг на друга, пока тетушка Фан не хлестнула линейкой Цзисян:
– Почему до сих пор не в постели?!
Началась суматоха, девушки в большой спешке полезли обратно на кровати и, помня наставления тетушки Фан, легли кто на бок, кто на живот, но, несмотря на это, всем достались удары тяжелой линейкой.
– Ноги, ты должна вытянуть ноги к воротам Шэньу[54]! А ты! Левую руку на бок! Даже спать нормально не можете. Вот поколочу вас!
Удары сыпались ливнем: кому доставалось по рукам, кому по ногам, у некоторых девушек выступили слезы, но кричать от боли они не посмели, только крепче стискивали зубы и делали, как велят.
Наконец тетушка Фан отложила линейку и холодно отчеканила:
– Хорошенько запомните эту позу! Спать только так! Идем!
Затем тетушка Фан развернулась и вышла прочь в сопровождении двух старших служанок.
Как только она ушла, в комнате раздались тихие-тихие всхлипы, девушки боялись, что тетушка Фан услышит, поэтому зажимали себе рты руками.
– Инло, – Цзисян, всхлипывая, закатала рукава, – посмотри, пожалуйста, у меня остались синяки на руках? А то тетушка меня так сильно побила, что все болит.
В комнате не зажигали свет, только тонкий лунный
