– Пресвятая Богородица! – воскликнул Усольцев. – Ларион, еттить твою за ногу! Лихой тя попутал?
– Нешто этот дурень на берегу заховаться не сподобился! Вона Володимер тако же с ним! Господи, поможи! – заволновались казачки.
Их сотоварищи находились в опасной близости от нежданных гостей. Причём ползти в сторону берега уже было поздно, да и спрятаться там было негде. Разве что…
И тут залёгшего за пригорком Лариона ожгло, словно плетью! Одёжу-то свою он так на каменюке той, что на берегу лежит, и оставил, вот сейчас заметят её!
И тут же высокий гортанный голос заставил сердце его сжаться от тоски.
«Приметили, бес вас раздери!» – уныло подумал казак.
Близкий топот конских копыт громом отдавался в его голове – двое степняков, озираясь, подскакали к камню. Один из них пикой подцепил шмотьё Лариона и, ощерившись, что-то крикнул идущим берегом собратьям. Второй, хлестанув коня плёткой, закружился на месте, выискивая, где бы мог скрыться обладатель этой одежды, слишком свежей на вид, чтобы лежать тут долго. Следы на прибрежном песке, ведущие к траве, он приметил сразу. Глубокие следы, а это значит, что кто-то так быстро бежал от страха, заметив воинов Тушету-хана Гомбодорджи, что позабыл свои одеяния. Мгновение спустя кто-то из них заметил и множество следов копыт – лошади ангарцев тоже пили на этом месте. Ситуация поменялась – тут был небольшой отряд врага, а не отдельный человек. По всей видимости, думал старший отряда, это дружина мелкого бурятского князька, с которой они легко справятся. А потом легче будет и взять их становища.
– Приметят чичас его, Кузьма Фролыч! – На плечо Усольцева легла тяжёлая рука Осипа, бывшего енисейского сотника. – Надо выручать казачка, хоть и дурень он! – прохрипел он на ухо атаману, не отрывая взгляда от пригорка, за которым были его товарищи.
– У всех ружья заряжены? – оглядел казаков атаман. – Едино выступать надо. Надобно привлечь их к нашей стороне.
Баир, не раздумывая, хлестанул своего любимого коня со всей силы, да так, что у него на боку рубец кровавый проступил. Заржал его верный конь, да больше от обиды, чем от боли. Зато степняки тут же встрепенулись, а спустя несколько мгновений просвистела пара стрел над головой затаившихся между деревьев опушки казаков. Они уже видели то мелькавшие между тонкими деревцами редкие тени, то поднимающиеся над низким кустарником фигуры. Пущенные халхасцами стрелы большей частью прошли мимо стволов осин, не причинив вреда, некоторые застряли в деревцах, а одна угодила-таки в лошадиный бок. Несчастное животное всхрапнуло от неожиданности да тонко заржало. Тут же слитно, заглушая лошадиное ржание, казачки грохнули десятью выстрелами, кто лёжа, кто с колена, после которых с коней упало несколько человек. Стрелы засвистели чаще, всадники принялись крутить карусель вокруг рощицы, осыпая её стрелами, пытаясь нащупать, где именно сидят их неприятели. Они, уже видавшие джунгарских стрелков из аркебуз, знали, что времени после залпа теперь у них достаточно, чтобы попытаться атаковать врага. Несколько халхасцев уже спешились и, выставив копья и достав сабли, с опаской, но немедля вошли в рощицу. Всадники, гарцуя, пускали стрелу всякий раз, как выискивали опытным взглядом фигуру врага. За тонкой осинкой не спрячешься, а под редкий куст не забьёшься. Вскрикнул один казак, судорожно пытавшийся перезарядить карабин, потом ругнулся второй – вокруг ран расплывались кровавые пятна. Не обращая на ранения внимания, ангарцы перезарядили оружие – и снова залп. Пятеро спешившихся врагов упали в траву, а двое уткнулись в конские гривы, выронив луки. Далее ангарцы стреляли вразнобой, по готовности. Потеряв ещё несколько человек, халхасцы решили поскорей убраться. К несчастью, путь их бегства пролегал аккурат мимо не вступавших до сих пор в бой двоих ангарцев. Большая часть уцелевших степняков и не обратила на затаившихся людей внимания, но уходившая в степь берегом реки четвёрка всадников окружила их. Владимира и Лариона едва не потоптали копытами, и лишь вид голого бородатого казака отсрочил их неминуемую гибель. Радист схватился было за винтовку, но один из всадников резким движением ловко отсёк ему кисть широким и острым лезвием гуань дао, захваченным им в бою с ханьцами. Второй же всадил Владимиру в спину пику, заставив его изогнуться с мучительным стоном. Голова его дёрнулась, а тело напряглось, здоровой рукой он схватил горсть земли. И тут, дико заорав, Ларион резко откатился в сторону, между лошадиных ног, получив всё же сабельный удар по плечу. Обливаясь кровью, он разрядил свой карабин в одного из степняков, выбив его из седла.
Пока всадники разворачивали коней, громыхнули выстрелы со стороны осинника. Ничего не видящими от боли и шока глазами Владимир уставился в ту сторону, стараясь уползти прочь от конского топота. Десяток ангарцев несся к пригорку, на ходу стараясь зарядить ружья и карабины. С разбитым черепом упал ещё один враг, а двое оставшихся, зарубив Лариона, понеслись прочь. Послышались вопли, полные гнева и ненависти, казаки бессильно остановили свой бег на злосчастном пригорке. Враг ушёл, оставив половину своих воинов лежать в буйной степной траве.
– Там у осинника раненые валялись, дорежьте иродов, – глухо приказал казакам Усольцев. – А вы положите Лариона на коня.
– Довезём Володимера ли? – участливо спросил кто-то.
– Эх, по дурости пропали. От лешшой! – добавил со вздохом другой.
– Довезём! И Лариона тоже, у острожка и похороним. Лошадей неприятельских ловите – и ходу! – Кузьма поднял уже перевязанного радиста, потерявшего сознание, и ровным шагом направился к лошадям. – А крепость тут будет стоять, – негромко проговорил он и до боли сжал зубы.
Белореченск. Май 7151 (1643).
– Засурский! Иди, твой черёд! – выкрикнул улыбающийся Яромир, выйдя из-за двери. – Я в Железногорск на два года, – похвастался мальчишка окружившим его товарищам.
Сегодня в Белореченской начальной школе распределяли тринадцати-четырнадцатилетних мальчишек и девчонок в средние школы, каждая из которых была с тем уклоном, в котором у того или иного подростка был наибольший прогресс и, самое главное, желание постичь нечто новое. Как уже давно было отмечено, никакой разницы между детьми членов экспедиции и переселенцами в понимании учебной программы не было.
– Великий Ломоносов вон из простых поморов вышел! А каков стал в итоге! – всегда говорил по этому поводу своим коллегам Радек.
Большинство способных ребят старались направлять в наиболее востребованные отрасли – металлургию, машино– и станкостроение. Единицы наиболее одарённых ребят посылали в Порхов, к профессору Сергиенко на обучение. Иван мечтал быть мастером-литейщиком и работать в орудийном цехе. Ему даже снилось, как из отлитых им стволов ангарские артиллеристы сокрушают врага. Вот только какого именно? Этого он не знал, а после пробуждения уже и не вспоминал об этом. Надеясь на то, что его так же, как и Яромира, отправят в Железногорск, Иван потянул ручку двери учительской.
– Иван, – мягко сказал учитель физики и механики, когда он вошёл в кабинет после только покинувшего его Яромира. – Проходи садись.
Бывший волжанин с замиранием сердца ожидал слов директора, который должен был объявить, куда именно его пошлют.
– Иван, после того, как мы посмотрели общие результаты твоей учёбы в начальной школе, а также приняли во внимание твой интерес к машинам и механизмам, – проговорил, поглядывая в бумаги, директор, – было принято решение направить тебя помощником машиниста паровоза на железногорскую пристань либо помощником машиниста на пароход «Тайфун», что таскает баржи с углём на ту же пристань. Что тебе интереснее, Ваня?
– Эка, далёко как всё! – протянул было Иван, но тут спохватился. – Спасибо, Олег Сергеевич! Я хочу на паровоз!
Эта профессия была редкостью, ведь машинистов можно было сосчитать по пальцам. Вначале на небольших участках рельсы прокладывали для вагонеток внутри цехов, а также на небольшие расстояния от угольной шахты и места забора рудной породы. Тут уже вагонетки тянули на оленьей тяге. Первый паровоз, который тащил длинную вереницу вагонеток, а потом и платформы с грузом, был собран и начал работать у железногорской речной пристани. Второй задымил рядом с посёлком угольщиков.
– Ну что, Ванька, куда? – обступили его любопытные товарищи, когда Засурский, наконец, покинул учительскую.
– На железногорскую пристань, паровоз водить, – с гордым видом отвечал тот. – В августе на пароход и туда же, работе машиниста учиться!
Ребята поздравили друга, похлопали по плечам, а потом проводили в кабинет следующую соискательницу – Маринку Коломейцеву, дочку старшего радиста Ангарска. Про счастливого Ванюшку уже и позабыли, а он, сияя от радости и насвистывая, шёл в столовую. Быстро человек привыкает к новому. Вот сидел сейчас вчерашний крестьянский сын, наворачивал картофельное пюре с куриными котлетами да попивал сладкий чай с молоком и не вспоминал уже ни свою деревеньку, ни любимого пса. Позабыл он уже оставленных на голодную смерть больного деда с бабкой и все свои былые страхи. Нынче этого настырного белобрысого паренька не испугать просто так. Теперь жизнь другая пошла. Сейчас он думал о том, что уходящий завтра утром к Усолью пароход «Гроза» доставит его домой и он похвастается перед всем ангарским посадом своим удачным назначением. Да и его друг – лохматый Буян, верно, уже подрос… Как хочется повозиться с ним вдоволь!
