не должен любить сладкое.
Нинка вышла на крыльцо. Жизнь налаживалась. Вчера червячки, сегодня пельмени. А завтра – мать. Надо нарушить закономерность, чтобы она не появлялась.
Спрыгнула с крыльца и сразу нырнула за угол. Шанс на счастливую жизнь есть всегда. Вдруг вот прямо сейчас и начнет везти.
– Слушай, я чего хотел спросить! Стой! Ты же не Катя. Ты Нина.
Не сейчас. Ладно, повезет завтра.
Тинтин шагал следом. Она резко остановилась, так что герой комиксов врезался в пакет пельменей, который она прижимала к себе. Холодненький. В июле это бывает приятно.
– Кошмары замучили? – тихо спросила она. Вот если смотреть снизу вверх, и еще так закатить глаз, чтобы белка` побольше осталось – ваще жесть. Человек должен в панике убегать.
– Почему кошмары? – На Тинтина ничего не действовало. Он только от пачки пельменей отлип. И то – хорошо.
– А чего тогда пришел? – проворчала Нинка.
– Увидеться хотел. Лагерные воспоминания, все дела. Столько вместе прожили – хочется опять встречаться.
Нинка посмотрела вдоль дороги. Время какое-то странное. Никого во дворе. Может, всех экстренно эвакуировали, а ее не предупредили? Как это делают? По радио?
Тинтин ждал. Вроде еще не сезон охоты на трицератопсов. Иначе его давно можно было бы пристрелить.
– Какие воспоминания? – вздохнула Нинка. Надо было идти. А то пельмени придется потом слипшимся куском варить. – Предупреждали ведь тебя, проклятье от одного к другому на раз перебираются. Оглянуться не успеешь, а тебя уже жарят на костре. Или в криокамеру опускают.
– Болеешь – лечись. – Тинтин потянул у Нинки пакет с пельменями. – Я тут кое-что почитал. Такие штуки, как у тебя, бывают как посттравматический синдром. Он не сразу проявляется. Может через год, может через пять. Ты головой не ударялась? Или из самолета не падала?
Это уже точно была какая-то патология. Ну не мог нормальный человек быть таким упертым. Может, его в лагерном изоляторе чем обкололи, и он теперь превращается в таракана?
Привстала на цыпочки и попыталась заглянуть за плечо Тинтина. Не получилось. Хоть и сутулый, но высокий. Обошла. Тинтин крутануться следом, не выпуская пакет, но Нинка качнулась назад, сбрасывая его руку.
Спина обтянута футболкой. Из-под нее торчат лопатки. Ни хитиновых крылышек, ни рудиментарных средних лапок. Или это все проявляется только в экстренных ситуациях?
Пошла к подъезду. Странный чел, очень странный. Вот как тогда на дискотеке он показался ей странным, так до сих пор и не отпускало. Чего тогда со своим отрядом на костер не пошел? Или у него аллергия на печенье? Или от вида огня чихает?
– Эй! Погоди! – опомнился Тинтин. – Давай я к тебе зайду и все объясню. Твой сдвиг это же после травмы какой-то произошел. Если все вспомнить, вернуться в то время, то можно вылечиться.
– Себя вылечи, – процедила Нинка. Надоело ей так долго идти домой. Чего, в самом деле, недалекий какой-то Тинтин попался? Может, это не сам Тинтин, а его фокстерьер, и его надо звать Милу´?
Она шла и чувствовала, как за спиной у нее растет девятый вал удивления. Удивление ширилось, захватывало весь двор, карабкалось по девятиэтажкам, бурлило пеной возмущения и готово было вот-вот обрушиться на голову Нинки. В этот момент главное пакет крепче держать, чтобы не вырвало из рук.
– Слушай! – крикнул Тинтин. – Если пожрать надо, так приходи ко мне. У меня мать хорошо готовит. Еды навалом. А завтра ты что делаешь?
Мать… Нинка посмотрела на ручку подъездной двери перед собой.
«Ку-ку! А где Ниночка…»
Вздрогнула.
– Да катись ты, – пробормотала Нинка, приложила ключ к замку и под противный писк вошла в подъезд.
Пока пельмени варились, Нинка поглядывала в окно. Тинтин не уходил. Бродил по двору. Качался на качелях. Какое-то время развлекал себя тем, что сильно раскачивался и спрыгивал. Но вот качели неудачно дернулись и ударили Тинтина по спине. Он выгнулся, пробежал вокруг песочницы, руками пытаясь дотянуться лопаток, куда вошел угол сидения. Потом его что-то отвлекло в самой песочнице, он нашел в ней совочек и стал сосредоточенно копать. В нем явно сидели задатки бульдозериста. Он врылся в песок, дошел до земли, углубился дальше.
Пена из кастрюли выплеснулась, зашипела. Нинка отправилась отдирать прилипшие ко дну кастрюли пельмени, а когда уже с полной тарелкой опять подошла к окну, Тинтина не было, зато на ровной поверхности песочницы были выкопано: «17–00».
Пельмень не полез Нинке в горло. Она решила доесть около компа.
Там обнаружился целый трактат о вреде забытых воспоминаний. Нинка равнодушно всовывала в себя еду. Раскусывала пополам и проглатывала. Так можно было быстрее наесться.
Никаких воспоминаний у нее не было. Сплошное счастливое сейчас. А если что-то вспоминать, так сразу нервные расстройства начинаются. Вот по Тинтину заметно.
Нинка впихнула в себя последний пельмень и понесла тарелку на кухню.
Когда что-то не понимаешь, лучшее средство от этого – спать.
Снова выглянула во двор. Все археоптериксы улетели, на площадку вышли дети. Они уже затоптали все надписи, что было неплохо.
Нинка отправилась в кровать и честно заказала увидеть во сне розовых единорогов, порхающих феечек, цветочную полянку и желтое солнышко в лазурном небе. Успела все это представить. Должно было получиться хорошо.
Но оказалась она опять в лесу. Человек в черной шляпе сидел в двух шагах от нее. В стороне горел костер. Там весело смеялись уродцы. Особенно громко заливался младенец. Корову, видать, все-таки подоили.
Из-под шляпы были видны глаза. Черные как бездна. Черные и равнодушные.
Нинка ненавидела его. Ненавидела всей душой. Все плохое происходило из-за него. Она не помнила, что конкретно плохого, но сейчас он был сосредоточением ее кошмаров. Сжимала кулаки, надеясь почувствовать в ладони ребристую поверхность ножа. Он должен был появиться. Именно сейчас. Она его всадит в эту мерзкую улыбку – и все закончится. А что после этого начнется? Нормальная жизнь. Радостная. С феями и единорогами. Да и без единорогов понятно, что все станет хорошо.
– Ты это ищешь?
Нинка смотрела в рот человеку, следила, как шевелятся губы, как мелькает зеленый язык, поэтому не сразу заметила протянутую руку. А в ней нож. Как раз такой, как представлялось. Черное лезвие, тонкий острый кончик, тяжелая шершавая рукоять. Держащая его рука, белая, что особенно заметно из-за темноты ножа.
Схватить, сделать быстрое движение вперед, почувствовать, как сталь входит в тело.
Нинка вздрогнула. Почему нож у черного? Почему он не появился у нее?
– Ты хочешь убить меня? Убей.
Нож танцует в его пальцах. Он крутит оружие, то перехватывая его за рукоять, то за лезвие.
– Убей! Это легко.
