Альбер думал. Если противник или противники Магистра и Замка так сильны, сейчас они роют носом землю: прошло уже двое суток со времени пропажи финансиста с ласкового кипрского побережья… И хотя от Кипра до Приморска — путь неблизкий, штудируют сейчас их оперативные аналитики все и любые сводки, слухи, домыслы всего происшедшего на территории б. Союза, где правят теперь бал б. партайгеноссе и б. диссиденты… Естественно, чтобы они могли просчитать связь обгорелого раненого в гидрокостюме, в тридцати пяти километрах от моря и Приморска, с пропажей финансиста с райских пляжей, нужны и талант, и вдохновение, и удача… А кто сказал, что удача на стороне «рыцарей Замка»?
Скорее наоборот. К тому же ежели Магистр не врал, а он определенно не врал, он просто хотел поделиться страхом — вполне естественное человеческое желание, почти всегда подсознательное… А это означает, что противник действительно обладает теми деньгами, о которых шла речь, и оперативные аналитики у него могут быть вполне из тихих шизопомешанных гениев с опытом стрельбы из всех видов стреляющего железа во всех горячих точках мира, включая ближнее предкабулье, дальнее припамирье и пробужденную Африку в самой центральной из ее частей! Просто Нквама Нкрума какая-то!
К госпиталю Альбер подъехал загодя. Четыре самых разномастных ксивы грелись в карманах пиджака на все случаи жизни, кроме, разве что, случая смерти: свидетельства о собственном захоронении у Альбера не было. Мужчина хмыкнул: а вот это действительно упущение, надо бы наверстать, но не теперь.
Посторонней суеты не наблюдалось. Минуло семь. Как назло, в здании народу было изрядно: в свете новых веяний и старых понятий о том, что бесплатно излечиться от любого недуга может лишь очень здоровый человек, при больничке по вечерам функционировала платная амбулатория, с теми же врачами; по больнице за свои кровные шатались все кому не лень: в отличие от страждущих былых времен, которых «строили» любые медички или старухи уборщицы, теперешние пациенты болтались по всем этажам и отделениям, требуя кто — рентген пятки, кто — гомеопатическую дозу от застарелого геморроя, кто — экстрасенсорного воздействия на фото нелюбимого мужа, потому как у него, подлеца, стоит на всех, кроме собственной дражайшей половины. И хотя невропатологи с неврологами, к примеру, стоически объясняли незадачливой даме, что за избирательность потенции отвечает некая структура, скрытая в глубинах подкорки правого полушария, дражайшая половина не унималась и накатывала теперь на магов и целителей, практикующих в этих же стенах, с такой демонической силой, что те скоренько отсылали ее куда подальше — к платным же гомеопатам, а лучше, вместе с мужем, к психоаналитикам: цены у последних были самые новорусские, глядишь, бабенка в перстнях надорвется-таки в расходах и бросит безнадежное дело; тем более голова — вопрос темный, науке непонятный.
Альбер оценивал ситуацию. Казалось, в суматохе устранить свидетеля, находящегося в отдельной палате на втором этаже, — легче легкого, но по коридору того этажа располагалось штук десять кабинетов и палат; родственники и посетители посещали кто врачей, кто больных… Сержантик примостился на приставном стуле у стола дежурной медсестрички, исходил веселым трепом и на перспективу проведения ночи в больничных стенах смотрел со свойственным молодости оптимизмом: халатик на медсестричке был расстегнут с продуманной небрежностью на три пуговки — сверху и снизу; девушка сохраняла требуемую по должности и положению серьезность, переставляла на столе с места на место ненужные баночки, легкая полуулыбка блуждала на пухлых губах, и было очевидно: ежели кому-то из болящих станет нехорошо в темные ночные часы, жать кнопку вызова — бесполезно, и из-под смерти уходить придется своими силами…
Альбер оставил «порше» за три квартала и теперь бродил по коридорам лечебницы с видом удачливого компьютерного интеллектуала из столицы, имеющего свой небольшой, но надежный бизнес; и здесь, на отдыхе, его настигли-таки привычные мигрени. Смиренно-страдающий вид хорошо одетого скромного человека, рассеянно шатающегося по коридорам и поверх очков с толстыми линзами читающего названия целителей и наименование их специализаций, вызвал бы в ином месте сочувствие, только не здесь. Больные были погружены в собственные проблемы, как в тину; если бы кто и отметил сдержанного очкарика, то забыл бы вскорости:
Альбер был профессионал и заставлял окружающих замечать не его собственную личность, а созданный им образ, имидж… Хм… Альберу пришла в голову любопытная мысль: накатать и издать, в подражание Карнеги, опус под простым названием: «Как быть неузнанным и влиятельным». Под псевдонимом, разумеется.
Вот только… Беда людей в том, что они видят и в политике, и на эстраде (что, собственно, сейчас стало почти идентичным; попса — она и в Африке попса!) только актеров, исполнителей и мечтают быть знаменитыми, узнаваемыми, попасть в ту когорту «Останкинских Небожителей», что живет, по мнению большинства, весело и беззаботно… Забывая старую мудрую песню, исполняемую великой актрисой:
«Кто, не знаю, распускает слухи зря, что живу я без печали и забот…» Все хотят быть актерами, исполнителями, и никто не желает быть сценаристом…
Единственная «роль», какой удостоился при жизни великий Шекспир, — кричал петухом за сценой… Зато — остался сценаристом… На все времена.
Мысли проходили сами по себе, Альбер работал. Отмечал расположение дверей, наличие запасных выходов, места, где могла быть засада. Если сейчас и можно устранить раненого — то только шумовой акцией: имитацией бандитской разборки со стрельбой и дымом… А вот этого как раз не нужно. Пока существует вероятность, что столичные аналитики противника упустят находку боевого пловца в какой-то там тмутаракани, особенно если он тихо скончается, не приходя в сознание. А вот театрализованную разборку заметят всенепременно, останется сложить два плюс два, установить принадлежность сожженной Базы… Азбука. До Магистра и Замка так не доберутся, а вот до него, Альбера, — вполне. И тогда вновь объявится бесплотной тенью человечек приоритета Магистр, только он, Альбер, этого уже не узнает. Смерть из коридоров Замка приходит незаметно, невесомо, незримо и уходит неслышно.
А проводить тихий вариант, причем лично, сейчас, — никакой возможности.
Остается ждать. Альбер вышел из заведения, вернулся в машину, загнал ее на одну из боковых аллей медгородка, как раз на торце интересующего здания. Отсюда он хорошо контролировал вход в лечебницу и, частично, — заднюю часть здания.
* * *
Ждать. Несмотря на обилие фильмов про шпионско-полицейские страсти, где погоня является чуть не основным атрибутом профессии ловца заблудших душ, в жизни — все наоборот. Главный признак профессионала, будь то киллер или чистильщик, опер или контролер, аналитик или разработчик, — это умение ждать.
Мучительно-тревожное состояние, при котором необходимо сохранять и хладнокровие, и выдержку, и присутствие духа, чтобы при новых вводных — изменившейся ситуации — суметь молниеносно принять единственно верное решение и провести единственно верное действие. Именно это и называлось мастерством.
Саша Бойко оказался у больницы в четверть двенадцатого. Расположение палат он знал отлично, благо трижды имел «удовольствие» отдыхать на здешних койках с переломами нижних конечностей. Реанимационное отделение находилось на втором этаже, в торцевом крыле. Туда можно было подняться по пожарной лестнице — сразу попадешь в соседствующий с палатой кабинет врача; свет в нем, как и во всем отделении, никогда не гаснет. По идее, и сам эскулап должен бы припухать именно там, но сие не соблюдалось практически никогда: вся дежурная реанимационная бригада скорее всего уже хряпнула по мензурке спиртяги и мирно дрыхнет по кушеткам. Важных птиц в этой лечебнице не пользовали, а за не важных — и спрос другой.
Но жизнь нас учит: прямой путь — не самый скорый. И уж не самый безопасный — и подавно. А присутствие опасности Саша чуял… И еще то, что медлить нельзя.
Совсем.
* * *
…Альбер легко открыл заднюю дверь отмычкой и вошел. Сразу направо — лестница. Надел загодя приготовленный белый халат, шапочку, оружие — тупорылый ПБ1 — в карман. На шее — рожки фонендоскопа, рука — на рукояти оружия. Все естественно.
Миновал цокольный этаж, поднялся на второй. Выругался про себя: медсестричка оказалась добродетельной, видно, дрыхнет где-нибудь, а сержантик припухает в кожаном кресле в грустном дремотном уединении, вытянув ноги в кирзовых сапогах в проход.
К сержанту Альбер подошел скорой стремительной походкой, как и положено какому-нибудь завотделением.
— Где сестра? — рявкнул он на сержанта так, словно тот был санитаром на договоре, единственным источником дохода для которого была почасовая оплата в здешнем заведении.
