— Товарищ Надя зовет вас по очень важному делу, — тихо сказал Дормидонт.
— По письму вижу, что по важному.
— Дело это важное, Алексей Петрович, для всех нас, матросов, да и не только матросов… это самое важное для хороших людей, что только может быть, — волнуясь, проговорил он.
— Я оденусь только… и иду.
— Мы все на «Скором» помним… надеемся на вас… Вы…
Перед тем как уйти, Дормидонт пристально посмотрел на меня, словно хотел прочесть во мне что-то.
«Я спасу Вику, увезу ее отсюда, — думал я, сходя с миноносца на берег. — Как сложно все стало, запуталось…» Какие только мысли не приходили мне в голову. Я думал, что после провала нетрудно будет уговорить Вику уехать. Я ждал перевода в Балтийскую эскадру. Чтобы уберечь ее от преследований жандармов и неминуемого ареста, я решил завтра же отправиться к адмиралу Иессену с рапортом о переводе в Балтику.
Я не шел, а бежал. На причале толпами стояли матросы. Среди них я заметил штатских. Они о чем-то переговаривались. Хлесткий ветер трепал ленточки бескозырок, хлопал полотнищами флагов стоявших у пирса миноносцев. Пробегая мимо «Грозового», я столкнулся с Назимовым, выходившим из здания агентства пароходных обществ «Алмазов и К°».
— Ты куда, Леша? — схватил меня за плечи Назимов.
— Тороплюсь, — буркнул я, освобождаясь от него.
— Успеешь. Идем ко мне.
— Некогда, Костя.
— Не верю, — улыбнулся быстрой улыбкой Назимов. — У меня, здесь знакомый шкипер, — кивнул он в сторону конторы агентства. — Служит у Алмазова… Так он привез из Малакки чудесное вино. Два ящика золотисто-янтарного стоят нетронутые. Надо начать…
— Начинай без меня. Мне не до выпивок, — угрюмо ответил я, пытаясь идти дальше.
— Да подожди же, Леша. Столько времени не сидели с тобой за одним столом. Словно чужие стали… А ведь всю войну в паре ходили. Тысячи миль вместе пролопатили. Это что-нибудь да значит для тебя?
В его словах звучала искренность.
— Значит много. Но мне от этого легче не станет…
— Да ты что, влюбился, что ли? На тебя это не похоже. Вот разопьем полдюжины — все сразу пройдет. А то черт знает что творится. В Диомиде — бунт. Капитана Юшкевича минеры застукали. Утром там бой шел. Сейчас бунтовщиков рассеяли в лесу. Все выходы оцеплены войсками. «Усердный» и «Статный» только что вышли в Уссурийский, чтобы зайти в тыл… Черт с ними, с минерами… На миноносцах идет брожение. Смотри, что делается…
— Я должен идти, — решительно заявил я.
— Неужели так и не зайдешь, старина? — изумился Назимов.
— Нет. Меня ждут.
— Заходи в любой час. Буду рад.
«И нашел же время для выпивок», — подумал я, поднимаясь наверх.
На Адмиральскую пристань стекались мастеровые, солдаты, рабочие порта. Оттуда доносился шум.
«Вот оно, кажется, начинается».
Повернув на Китайскую, я зашагал медленнее.
С трудом нашел дверь в углу под лестницей, постучал. Мне никто не ответил. Дверь открылась сама, и я вошел в маленькую, слабо освещенную комнату. От низенького стола отделилась Вика и стремительно пошла мне навстречу. Я увидел глаза Вики, большие, усталые, черные; почувствовал на своей груди тепло ее гибкого тела. Приникнув ко мне, Вика сказала:
— Леша, я позвала тебя по очень важному делу.
— Все эти дни я ждал вестей от тебя…
— Так слушай, — овладев собой, продолжала она. — Сегодня мы пытались вооруженной силой освободить арестованных минеров. Нам это не удалось.
— Я знаю.
— Большинство участвовавших в выступлении арестовано. Их ожидает военно-полевой суд.
— Ты была с ними, Вика?
— Нет, не была. Да и не об этом я хочу говорить. Во-первых, нужно освободить арестованных. Но это не главное. Нужно поднять на восстание корабли. Матросы готовы к этому. Судовые команды ждут сигнала…
Что-то жесткое, строгое появилось в лице ее. Передо мной стояла непонятная мне, другая Вика. Мне почудилось что-то враждебное во взгляде ее.
— Корабли представляют во Владивостоке большую силу, — сказала Вика.
На бледном лице ее проступала скрытая нервная игра. Я заметил, что она сильно похудела за эти дни.
— Нужно будет вывести корабли из Золотого Рога в Амурский залив, — продолжала она, — сделать это людям, не сведущим в управлении кораблем, нелегко. Я рассказала о тебе руководству Военной организации… рассказала, что знаю тебя давно… Ну, словом, заверила, что ты наш. Я говорю сейчас с тобой по поручению руководства нашей организации. Я сказала им, что ты согласишься.
Я молчал. На сердце было тоскливо, в голове глухо звенело.
— Ты сможешь, Леша, ты должен помочь нам вывести корабли из крепости, — дрогнувшим голосом сказала Вика.
Для меня это было все равно что приказание выйти в минную атаку на свои же броненосцы.
Но она не дала мне возразить.
— Ради будущего счастья на земле, ради нашей любви ты должен сделать это, — с мольбой проговорила Вика.
В мозгу никак не укладывалось то, чего она хотела от меня. Поднять корабли против власти, которой служил, мне все еще казалось немыслимым делом.
— Тебе не все еще ясно… но ты поймешь это потом. Время не ждет. Нужно начинать…
— Из этого ничего не выйдет, — каменным голосом возразил я. — Вспомни недавний опыт «Очакова» и «Потемкина», трагический конец Шмидта. Но не это меня останавливает. Вести людей и корабли на мель, грозящую неминуемой гибелью, — страшно… нарушить долг… не могу…
— Ты? Не можешь? — с трудом выговорила Вика. Потом, обуздав гнев, вздрагивающим голосом продолжала: — Вспомни декабристов. Они были дворяне, а шли на виселицу и в каторгу за свободу. Кого ты защищаешь и против кого боишься пойти? Против тех, кто сотни лет измывался над твоими дедами. Сам же ты вспомянул лейтенанта Шмидта. А ведь ты вышел из того же Морского корпуса…
Вика села на стул, словно под грузом непомерной тяжести.
— Я не могу последовать его примеру. Идти на Голгофу, не зная, во имя чего, — безрассудно.
Вика вздрогнула, словно ее ударили. Гордо откинув голову, произнесла:
— Ты просто трусишь!
— Нет, — спокойно ответил я. — И прошу тебя: хотя бы временно откажись от мысли о новом восстании.
Лицо ее выразило гнев.
— Тебя же схватят жандармы и сошлют в каторгу, если ты останешься здесь. Уедем отсюда. Скоро меня переведут в Балтику. Уедем…
Презрительно взметнулись узкие брови, тонкие ноздри раздулись.
— Уходи! — Вика указала рукой на дверь.
Я поклонился. Помедлил. Повернулся и вышел.
По городу бродил без мыслей в голове, не замечая людей, улиц. Вихрь ворвался внезапно. Он смял и отбросил одеревенелость.
