14.08.2050
Прилетали русские. С помощью лома и какой-то там матери взломали бункер за 2 минуты. Раздали всем люлей. Было не вкусно, но хватило все-е-ем.
ГЛАВА 1
17 августа 1938 года. Москва. Кремль.
Кабинет Сталина.
— …таким образом, товарищи, — завершал свой доклад Ворошилов, — одиннадцатого августа мы смогли заключить с японцами перемирие и сесть за стол переговоров. Собственно, на этом инцидент и был исчерпан.
— Товарищ Ворошилов, — обратился к нему заместитель наркома ВМФ Кузнецов, — вы считаете, что японцы больше не будут устраивать такие большие провокации на границе? Ведь на озере Хасан была фактически небольшая война.
— Сложно сказать, — пожал плечами Ворошилов. — Мы ведь даже не знаем — из-за чего произошло это нападение и на что японцы рассчитывали.
— А что товарищ Тухачевский скажет по этому поводу? — спросил Сталин, видя, что Кузнецов хочет высказаться в несколько эмоциональной форме, метая взглядом молнии в сторону Ворошилова. Этому нужно было помешать. Решительный и самостоятельный Кузнецов был крайне нужен в канун войны, а потому требовалось избежать ссоры между ним и старым маршалом.
— У нас нет серьезных разведывательных сведений, а потому мы действительно не знаем, что планируют японцы, — Михаил Николаевич сделал реверанс своему начальнику, — но, — он выразительно посмотрел на Кузнецова, — если товарищ Сталин спрашивает лично мое субъективное мнение, то рискну предположить, что этот инцидент на озере был разведкой боем. Проверяли нас на вшивость. Сможем ли мы выдержать удар и дать сдачи? — Напряженность с лица Кузнецова сразу сошла, когда он понял, что обрел в данном вопросе союзника. Да и Сталин оказался вполне доволен — от прежнего несносного и заносчивого «красного Бонапарта» не осталось ничего. Теперь он был в состоянии думать, что, где, кому и как говорить. Да и намек понял очень ясно, оперативно подыграв и погасив никому не нужный конфликт. — Ведь у японцев очень серьезные интересы в наших дальневосточных владениях. Если мне не изменяет память, то они жаждут забрать у нас все наши владения вплоть до Байкала. Уверен, что эта провокация будет иметь развитие.
— Вы считаете? — несколько рассеянно переспросил Ворошилов.
— Предполагаю, — кивнул Тухачевский. — Токио, для того чтобы выработать свою стратегию в отношении СССР в будущей войне, нужно понять, на что мы способны. Самым логичным развитием ситуации станет удар по нашему сателлиту — Монголии. Мы ведь показали, что будем защищать свои земли. Теперь их должны заинтересовать наши союзники, причем, по возможности, наиболее беззащитные и легкодоступные.
— И какими силами? — уточнил заинтересованный Кузнецов.
— Мне сложно судить об этом вопросе, — ответил маршал, — я ведь не начальник штаба Квантунской армии. Но очень много они выделить не смогут, так как уже не первый год воюют с китайцами и не рискнут ослабить фронт. Думаю, две-три дивизии. А вы как считаете?
— Я согласен с вами. Разве что сил может быть чуть больше. Да и отдельные провокации на море не исключены. Наш Тихоокеанский флот достаточно слабый и вряд ли сможет даже в обороне держаться против японского. Боюсь, как бы нам туго не пришлось в случае большой войны. Кроме того, флот… его у нас собственно и нет. Так. Одна пародия, — махнул рукой Кузнецов. — Без больших океанских кораблей: линкоров, крейсеров и авианосцев нам с японцами не совладать. А взять их неоткуда в обозримом будущем. Даже если морской бюджет увеличат в четыре раза. Это дело минимум на пару десятилетий. Да и инфраструктуру под флот нужно делать, сейчас ведь на Дальнем Востоке у нас практически ничего нет.
— Вот поэтому нам требуется не доводить до войны с Японией, — произнес Тухачевский, — пока в Европе дела будут идти также неопределенно и мрачно, как и сейчас. То есть ударить по их войскам так в следующем году, чтобы они сильно призадумались. Совсем от своих амбиций они вряд ли откажутся, но изменить стратегию вполне смогут. Если мы их ударим слишком вяло или слабо, то они вполне смогут вступить в войну вместе с Германией, и нам придется сражаться на два фронта. И это будет трагедия. А если мы ударим достаточно сильно, то они решат ждать исхода сражений в Европе. Постараются выгадать момент, чтобы нас добить, когда мы уже будем погибать. А так как погибать мы не намерены, то…
— Что значит сильно или не сильно? — попытался перевести разговор в более конструктивное русло Ворошилов.
— Это значит, что мы должны одержать над японцами быструю и решительную победу, да так, чтобы ни у кого не осталось в этом сомнений. А не как при Хасане. Воевали? Да. Отразили? Да. Но все вяло как-то. Впрочем, все-таки отразили, иначе японцы вряд ли бы просто так остановились — вполне могли бы развить наступление. На мой взгляд, в боях у озера Хасан более-менее решительно действовал из старших офицеров[31] только Рычагов.
— Так ему и положено так действовать, — усмехнулся Берия. — Молодой. Горячий.
— Да уж, — покачал головой Сталин, — дрова ломать товарищ Рычагов умеет. Он хоть и толковый офицер, но слишком заполошный.
— И еще ему остро не хватает образования, — добавил Шапошников. — Хотя офицер он, безусловно, одаренный и весьма умелый. Самородок, так сказать.
— Требующий огранки, — добавил Берия с улыбкой.
— Так может нам, как старшим товарищам, заняться его подготовкой? — попытался поддержать шутливую, но очень удачную тему Тухачевский.
— Вот вы и берите его под свое крыло, — сказал Сталин. — Вы первый заместитель наркома обороны. Много работаете с оперативной информацией и прекрасно зарекомендовали себя как штабной и командный работник.
— Но я ведь не летчик, — развел руками Тухачевский.
— И это мешает вам совать нос в авиационные дела? Вон, какие бучи на комиссиях устраиваете. И, что удивительно, но не безрезультатные. Я читал отзывы. Конструкторы очень высоко оценивают ваши замечания и прислушиваются к ним, а не отмахиваются, как от глупостей высокопоставленного чиновника. Мы потому вас и направляем на как можно большее количество подобных совещаний.
— Ну что вы, товарищ Сталин? Так, небольшие замечания. Тут деталь, там деталь. Не авиатор я, чтобы дельные предложения давать.
— Не прибедняйтесь, — усмехнулся довольный хозяин. — Вспомните как вы встали грудью на защиту проекта реактивных двигателей, ради которых даже пробили научно-исследовательский институт. Сколько шума было, помните? А месяц назад на мой стол лег отчет об испытаниях первого образца турбовинтового двигателя. Криво и убого, но этот аппарат на стенде отработал сорок часов. А это — колоссальный прорыв. Ни у немцев, ни у англичан, по нашим сведениям, таких успехов никто не показал. Да и занимаются они традиционными реактивными двигателями. А ведь еще полгода назад злые языки на вас наговаривали всякие небылицы. Но вы не ошиблись. И партия в вас не ошиблась. Да, стендовые испытания показали, что его двигатель — это еще сырая конструкция, но это совсем иное, нежели гадать о принципиальной реальности подобных решений. И это все благодаря вам. Так что не нужно прибедняться. — Тухачевский немного потупил взор, выражая легкое стеснение.
— Товарищ Сталин, — помявшись, произнес Тухачевский. — Но ведь для понимания перспективности турбовинтовых двигателей не требуется знать всю специфику использования авиации. Достаточно просто хорошо разбираться в технике. Моей заслуги в этом никакой нет. Я просто помог талантливому человеку работать. На моем месте так бы поступил каждый.
— И тем не менее, — в усы улыбнулся Сталин. — Партия высоко оценила этот успех. Тем более что таких эпизодов за вами числится уже немало. Кроме того, возможно вы сможете просветить товарища Рычагова по поводу того, что такое общевойсковой бой, и поможете ему понять бесконечно высокую роль связи. А то до меня неоднократно доходили слухи о том, что он недопонимает и недооценивает значение радио на борту самолетов. Доходило до абсурда, вроде предложений снять радиостанции для облегчения истребителя в бою. Офицер-то он толковый, но местами прямо как ребенок, так и не поднявшийся выше рядового летчика-истребителя.
— Хорошо, товарищ Сталин, — медленно и как-то нерешительно кивнул Тухачевский. — Я возьму над ним шефство. Но дело ведь для меня новое, не освоенное. Самому нужно разобраться, подходы к человеку найти. Он ведь у нас парень не простой — с характером. Да и не педагог я.
— Так и мы поможем, если что выходить не будет, — продолжил легкое юродство Сталин. — Как, товарищ Ворошилов, поможем молодежи?
— Отчего же не помочь? Конечно, поможем, — отозвался Ворошилов, впрочем, без всякого энтузиазма. Что за субчик этот Рычагов, он был хорошо наслышан, да и сам некое знакомство имел. Зубная боль, а не человек. Хорошо, что не ему доверили его уму-разуму учить, и то хлеб.
