— Что вы хотели узнать?
— Она честная женщина?
На сей раз священник не делал попытки скрыть удивление.
— Честная ли? Вы имеете в виду — не крадет ли?
— И не лжет ли.
— Нет, она никогда не делала ни того, ни другого! — прозвучал незамедлительный и безоговорочный ответ.
— А как насчет ее видения мира?
— Боюсь, что не понимаю вопроса. — Он слегка покачал головой.
— Как вы полагаете: насколько верно она судит о людях? Надежный ли она свидетель?
После долгого размышления падре Пио ответил:
— Я думаю, это зависит от того, что ей надо рассудить. Или кого.
— То есть?
— Я думаю, она… э… полагаю, слово «возбудима» подходит не меньше других слов. Или — «эмоциональна». Сестра Иммаколата очень склонна видеть в людях хорошее, это бесценное качество. Но, — и тут лицо его затуманилось, — часто с такой же готовностью подозревает худшее. — Он остановился, взвешивая следующие слова. — Опасаюсь, что дальнейшее прозвучит ужасно, как предубеждение наихудшего рода. — Он замялся: явно ему неприятно было то, что он собирался сказать. — Сестра Иммаколата — южанка, думаю, поэтому у нее определенный взгляд на человечество, или на человеческую природу. — Падре глядел в сторону, и Брунетти заметил, как он прихватил зубами нижнюю губу, будто хотел откусить повинную ее часть и так наказать себя за то, что произнес, что должен был произнести.
— Разве тот, кто живет в монастыре, может так смотреть на вещи?
— Вы это понимаете? — Священник был смущен. — Не знаю, как сказать то, что хочу. Если выразить это в теологических терминах — она страдает недостатком надежды. Надейся она сильнее, думаю, больше верила бы в людскую доброту. — Он умолк и перебрал четки. — Но боюсь, что, кроме этого, ничего не могу сказать, комиссар.
— Из опасения, что сообщите мне нечто, чего мне не следует знать?
— Чего вы не можете знать! — Голос его исполнился звоном абсолютной уверенности, увидев, как поглядел на него Брунетти, он добавил: — Знаю, это для многих шокирующе звучит, особенно в современном мире. Но это традиция, старая, как сама церковь, и, думаю, одна из тех традиций, которые мы наиболее сильно стараемся поддерживать. И должны поддерживать. — Улыбнулся печально. — Боюсь, более сказать не могу.
— Но она не стала бы лгать?
— Нет, в этом вы можете быть уверены, — никогда. Она может не так понять или преувеличить, но сестра Иммаколата никогда не солжет сознательно.
Брунетти поднялся:
— Спасибо, что уделили мне время, святой отец. — И протянул руку.
Священник принял ее, его ладонь была твердой и сухой. Вместе с комиссаром прошел по комнате и у двери в ответ на новые благодарности вымолвил лишь:
— Ступайте с Богом.
Во дворике Брунетти увидел садовника: стоит на коленях в грязи, у задней стены монастыря, руками копается под корнями куста роз. Тот при его появлении уперся одной рукой в землю, намереваясь подняться на ноги, но Брунетти крикнул ему:
— Нет, не надо, брат, я сам выйду!
Запах сирени сопровождал его до первого поворота, окутывая, как благословение.
На следующий день предстояло посещение города министром финансов, визит совершенно частный, но все равно полиция отвечала за него, пока он в городе. Из-за этого, а также по причине запоздалой зимней вспышки гриппа — пятеро полицейских слегли в постель, а один попал в больницу — копии завещаний пятерых умерших в доме престарелых Сан-Леонардо пролежали на столе у Брунетти незамеченными до начала следующей недели. Он вспоминал о них, один раз спрашивал у синьорины Элеттры, но в ответ последовало резкое напоминание — положены ему на стол два дня назад.
Только когда министр вернулся в Рим, в авгиевы конюшни министерства финансов, комиссар опять стал думать об этих копиях завещаний, и то лишь потому, что хлопнул по ним рукой, когда шарил по столу в поисках отсутствующих персональных дел. Решил посмотреть их, прежде чем отдать синьорине Элеттре с просьбой найти место для их хранения.
В университете он учился на юриста и потому знаком был с языком документов, оговорками-клаузулами, в которых предоставляли, жаловали, даровали еще не мертвым людям владение кусочками, обрывками мира. Читая выверенные фразы, он не мог отделаться от мысли: верно то, что говорил Вьянелло — невозможно ничем владеть, вот оно, подтверждение этой невозможности. Фикция владения передавалась наследникам, и таким образом увековечивалась эта иллюзия, покуда не пройдет время и у наследников смерть тоже не похитит их собственность.
Возможно, кельтские вожди распоряжались при жизни правильно, размышлял Брунетти: когда умирали, все их сокровища складывали на похоронные лодки с телами почивших, и всё вместе поджигали и сплавляли в море. Ему пришло в голову, что внезапное отвращение сержанта к владению материальными ценностями, вероятно, не более чем реакция на время, проведенное в компании министра финансов, — он столь невежествен, вульгарен и глуп, что кого угодно настроит против богатства. Эта мысль его развеселила, и он снова обратился к завещаниям.
Кроме синьорины да Пре, дом престарелых в завещании упомянули двое. Синьора Кристанти оставила ему пять миллионов лир — не слишком значительную сумму, а синьора Галассо, которая отказала основное племяннику в Турине, оставила два миллиона лир.
Брунетти слишком долго работал в полиции, чтобы не знать, что люди убивают и за такие небольшие суммы, причем многие — не моргнув глазом, но он усвоил также, что мало кто из осторожных убийц станет рисковать ради таких пустяков. Непохоже, чтобы эти суммы послужили для кого-то связанного с casa di cura достаточным мотивом, чтобы пойти на риск, убивая этих стариков.
Синьорина да Пре, одинокая старая женщина, которую подтолкнули в конце жизни проявить милосердие к учреждению, где она провела свои последние одинокие годы. Да Пре говорил, что никто не противостоял ему, когда он опротестовал завещание сестры. Трудно вообразить, чтобы некто, решившийся убить в расчете на наследство, позволил так легко отобрать у него добычу.
Комиссар проверил даты: в завещаниях и Лерини, и Галассо, содержащих отказы в пользу casa di cura, дата предшествовала смертям более чем на год. Из остальных завещаний два подписаны более чем за пять лет до смерти, а в последнем случае — за двенадцать. Ему недоставало и воображения, и цинизма, чтобы увидеть здесь некий зловещий сценарий.
Отсутствие факта преступления и порадовало и огорчило Брунетти: вообразив тайные ужасные события в casa di cura — события, виденные только ею, — сестра Иммаколата могла таким образом обосновать свое решение покинуть орден — телесный и духовный дом с отрочества. Брунетти навидался людей, ищущих себе оправдание в чужих грехах, но чтобы с таким ничтожным основанием! Он понял, что не поверил девушке, и это наполнило его печалью: Мария так подпортила начало своей vita nuova. Она заслуживала нормальной жизни и без этого опасного измышления.
Бумаги — копии пяти завещаний и немногие заметки, которые он набросал после их с Вьянелло визитов, — обрели свое место, но не в руках синьорины Элеттры, а в нижнем ящике стола Брунетти, где покоились еще три дня.
Патта вернулся из отпуска еще менее озабоченным работой полиции, чем когда уезжал. Брунетти извлек из этого выгоду — не упомянул о Марии Тесте и ее истории. Шла весна, и он отправился навестить свою мать в доме престарелых. Визит оказался еще болезненнее, чем обычно, — ему остро не хватало инстинктивного милосердия сестры Иммаколаты.
Молодая женщина больше не делала попыток связаться с ним, и он уже начал надеяться, что она бросила всю эту историю, забыла страхи и начала свою новую жизнь. Зашел даже так далеко, что решил побывать на Лидо и навестить ее, стал искать папку, но не нашел ни ее, ни клочка бумаги с адресом Марии, да еще не смог припомнить фамилию тех людей, которые помогли ей с работой. Росси… Басси… Гуцци… какое-то такое имя, вспоминал он. Но тут на него пал гнев вице-квесторе Патты, вернувшегося в управление, и он забыл обо всем до тех пор, пока спустя два дня не взял трубку телефона: с ним разговаривает некто представившийся как Витторио Сасси.
— Вы тот, с кем говорила Мария? — задал вопрос Сасси.
— Мария Теста? — уточнил в свою очередь Брунетти, хотя знал, какую Марию тот имеет в виду.
— Сестра Иммаколата.
— Да, она заходила повидать меня недели две назад. Почему вы мне звоните, синьор Сасси? Что случилось?
— Ее сбила машина.
— Где?
— Тут, на Лидо.
— Где она?
— Ее забрали в отделение «Скорой помощи». Я сейчас здесь, но не могу получить никаких сведений о ней.
— Когда это случилось?
— Вчера днем.
— Так что ж вы мне только сейчас звоните?! — возмутился Брунетти.
