— Что вы делаете в таких случаях?
— Врачи?
Брунетти кивнул.
— Делаем анализы, потом еще анализы. А потом молимся.
— Можно на нее поглядеть?
— Там особо не на что смотреть, кроме бинтов.
— Все же я хотел бы повидать ее.
— Ладно. Но только вы. — И он поглядел в сторону Вьянелло.
Тот кивнул и направился к креслу у стены. Взял там часть позавчерашней газеты и стал читать.
Врач провел комиссара по коридору и остановился перед третьей дверью справа.
— У нас переполнено, мы поместили ее сюда. — Распахнул дверь и вошел первым.
Все здесь так знакомо: запах цветов и мочи, пластиковые бутылки с минеральной водой, выставленные на окна, чтобы оставались прохладными, чувство ожидаемого страдания… Четыре кровати, одна пустует. Марию комиссар увидел сразу — у дальней стены. Не заметил, когда вышел врач и закрыл за собой дверь. Брунетти встал сначала в ногах кровати, потом решил, что лучше видно у изголовья.
Ресницы ее были почти незаметны на фоне темных густых теней под глазами, темная прядь выбилась из-под повязки, скрывающей волосы. Одно крыло носа намазано красно-рыжим меркурохромом по царапине, начинающейся там и доходящей до подбородка. Черные нитки швов, от левой скулы, уходят под повязку.
Тело под легким голубым одеялом кажется маленьким, детским, весь силуэт странно изуродован толстой повязкой на плече. Он напряженно всматривался в губы — не заметно никакого движения. Показалось ему или и вправду одеяло приподнялось, когда она беззвучно вдохнула и выдохнула?… Увидев это, сам вздохнул с облегчением.
За спиной у него застонала больная, а другая, возможно потревоженная шумом, позвала в бреду: «Робе-ерто!..»
Немного погодя Брунетти уже был в холле, Вьянелло все читал газету… Он кивнул ему, вместе они вышли к ожидающей их лодке и вернулись в квестуру.
Глава 9
Между ними существовало молчаливое обоюдное соглашение — не возиться с ланчем. Как только они оказались на месте, комиссар послал сержанта так скорректировать список дежурств, чтобы перед палатой Марии Тесты немедленно появился охранник — пусть стоит там день и ночь.
Позвонил в полицию на Лидо, представился, сообщил цель звонка и спросил, знают ли там что-нибудь о водителе, который сбил вчера велосипедистку и сбежал. Нет, ничего не знают: никаких свидетелей, никто не позвонил о подозрительной вмятине на соседской машине, — ровно ничего. А ведь в утренней газете изложена эта история, опубликован и номер телефона, по которому надо звонить, если есть какая-нибудь информация о происшествии. Брунетти назвал свой номер и, что важнее, свою должность, заявив: его следует информировать немедленно по получении любых сведений о водителе или машине.
Брунетти открыл свой ящик, перерыл все вверх дном и нашел-таки забытую папку. Обратился к копии первого завещания, Фаусты Галассо, — той, что оставила все племяннику из Турина, внимательно изучил поименованное — три квартиры в Венеции, две фермы близ Порденоне, сбережения на трех банковских счетах в городе, — а также изучил адреса квартир, но сами по себе адреса ничего ему не говорили.
Взял телефонную трубку и набрал хорошо знакомый номер.
— «Бучинторо Рил Эстейт» [21], — ответил после второго гудка женский голос.
— Чао, Стефания! Это Гвидо.
— Узнала тебя по голосу. Как поживаешь и, прежде чем ответишь, скажи: не хочешь купить чудесную квартирку в Каннареджо — сто пятьдесят метров, две ванные, три спальни, кухня, столовая, гостиная с видом на лагуну?
— Что с ней не так? — спросил он сразу.
— Гви-и-идо! — воскликнула она, изумленная до предела.
— Занята и нет никакой возможности выкинуть обитателя? Нуждается в новой крыше? Сухая гниль в стенах? — спросил он.
Короткое молчание, короткий сдавленный смешок.
— Acqua alta [22] — объяснила Стефания. — Вода поднимается больше чем на полтора метра — лови рыбу в кровати.
— В лагуне больше нет рыбы, Стефания. Ее всю отравили.
— Тогда водоросли собирай. Но квартира правда прекрасная, поверь мне! Ее купила три года назад американская чета: потратила целое состояние на ремонт — сотни миллионов, — но никто не предупредил их о воде. И вот прошлой зимой — у нас же наводнение было — у них пропал паркет, свежая покраска и примерно на пятьдесят миллионов мебели и ковров. Призвали архитектора, а он первое, что сказал — ничего поделать нельзя. Вот они и хотят ее продать.
— И сколько?
— Триста миллионов.
— Полтораста метров?
— Да.
— Это даром.
— Знаю. Не посоветуешь кого-нибудь, кто заинтересован?
— Стефания, за сто пятьдесят квадратных метров это дешево. Но и бессмысленно.
Она не отрицала и ничего не говорила.
— У тебя есть кому предложить? — наконец нарушил он молчание.
— Да.
— Кому?
— Немцам.
— Вот и хорошо, надеюсь, ты им продашь.
Отец Стефании три года был военнопленным в Германии — Брунетти знал, что говорит.
— Если тебе не нужна квартира, то что, Гвидо? Сведения?
— Стефа-а-ания! — пропел он в ответ, шутливо ей подражая. — Неужели ты думаешь, что я позвонил бы тебе из-за чего-то, кроме желания услышать твой нежный голосок?
— Ты лелеешь девичьи мечты, Гвидо. Давай быстрее: что ты хочешь узнать?
— У меня есть три адреса и имена предыдущих владельцев. Я хотел бы знать, продаются ли квартиры, и если да, то за сколько. Или, если их продали в прошлом году, — за какие цены.
— Это займет у меня день-два.
— День, а не два — возможно? — предложил он.
— Ладно, день. Давай адреса.
Брунетти назвал ей адреса трех квартир и объяснил, что женщина, по фамилии Галассо, оставила все три племяннику. Прежде чем повесить трубку, Стефания ему сообщила, что, если дело с немцами не выгорит, она ждет от него кого-нибудь, кому сбыть эту квартиру. Он согласился подумать над этим, но удержался и не сказал, что предложит ее своему вице-квесторе.
Следующее завещание — синьоры Ренаты Кристанти, вдовы Марчелло. Что бы ни делал при жизни синьор Кристанти, он это делал очень хорошо, ибо состояние его вдовы включало: квартиры (длинный список), четыре магазина, инвестиции и сбережения в целом более чем на полмиллиарда лир. Все это поделено на их шестерых детей — тех самых, которые не утруждали себя посещением ее в доме престарелых. Читая это, Брунетти дивился: как это особа с таким состоянием и шестью детьми дошла до того, чтобы окончить дни свои в доме престарелых, который управлялся монашеским орденом, давшим обет бедности. Ей пристала бы ультрасовременная клиника, располагающая любыми средствами лечения и удобствами, известными гериатрии.
Граф Кривони оставил своей вдове квартиру, где она жила, еще две квартиры и разные инвестиции — ценность их нельзя установить только из завещания. Других наследников не названо.
Сестра синьора да Пре отказала ему все, кроме оспоренной доли в пользу дома престарелых. В завещании он назван единственным наследником и не перечислено никакой конкретной собственности или вкладов, отсюда следовала невозможность установить, сколь велико состояние.
Синьор Лерини завещал все своей дочери Бенедетте, не перечислив, из чего состоит это «все», так что и здесь узнать общую стоимость не удастся.
Зазудел интерком, комиссар ответил:
— Да, вице-квесторе?
— Хотел бы с вами немножко поговорить, Брунетти.
— Да, синьор, сейчас спущусь.
Патта уже больше недели как вернулся к управлению квестурой, но Брунетти до сих пор как-то избегал любых личных встреч с ним. К прибытию его он подготовил длинный отчет о том, что разные commissari делали в его, Патты, отсутствие, — не упоминая о Марии Тесте, ее визите и о тех интервью, которые за ним последовали.
Синьорина Элеттра сидела у себя за столом в маленьком кабинете перед дверьми Патты. Сегодня на ней был самый победительно женственный из темно-серых деловых костюмов — ну почти такой, как двубортные, в мелкую полоску, пары, которые обожал Патта. Как и у него, из нагрудного кармашка у нее торчал сложенный белый платочек, и, тоже как у него, в центре шелкового галстука маленькая драгоценная булавка.
— Все нормально, «фиат» продала… — услышал он, войдя.
От удивления чуть не перебил ее, — мол, а он и не знал, что у нее машина. Но последовало продолжение:
— …и тут же пустила деньги в оборот — купила тысячу акций той немецкой «биотехнологии», о которой говорила тебе на прошлой неделе. — Подняла руку — знак Брунетти: хочет ему что-то сообщить, прежде чем он войдет в кабинет к Патте. — И до конца дня избавь меня от голландских гульденов. Мне позвонил приятель — их министр финансов собирается кое о чем объявить завтра на заседании кабинета.
Последовала реплика ее собеседника и сердитый ответ:
