Чедвик открыл портфель и вынул снимок мертвой девушки, на котором были только голова и плечи. Он предупредил Кэрол, чего ожидать; она затянулась посильнее и, как ему показалось, внутренне собралась. Она посмотрела на фотографию и приложила руку к сердцу. Медленно выпустила дым.
— Никогда раньше не видела покойников, — призналась она.
— Вы ее узнаёте?
Она вернула ему фото и кивнула:
— Забавно, тут она больше на себя похожа, чем на картинке, хотя тут она мертвая.
— Вы знаете, кто она?
— Да. По-моему, это Линда. Линда Лофтхаус.
— Откуда вы ее знаете?
— Мы вместе учились в школе. — Женщина дернула головой куда-то на север. — Сэндфордская женская. В одном классе.
Стало быть, жертва была из местных, что значительно облегчало расследование. Что ж, очень похоже на правду. Тысячи молодых людей, обитающих в разных частях Англии, совершали настоящее паломничество, стремясь попасть на Бримлейский фестиваль, но Чедвик предполагал, что большинство все же прибывало из ближайших окрестностей: из Лидса, Брэдфорда, Йорка, Харрогита, поскольку мероприятие проводилось практически у их порога.
— Когда это было?
— Школу я закончила два года назад, в июле, мне тогда было шестнадцать. И Линда тогда же. Мы с ней почти ровесницы.
Восемнадцать лет, а уже родила ребенка. Чедвик задумался, есть ли у нее муж. Обручального кольца не было, что само по себе еще ничего не значило, но он не заметил никаких следов присутствия мужчины в доме… Ну что ж, внешний вид жертвы вполне соответствовал этому возрасту.
— Вы дружили?
Кэрол помедлила, прежде чем ответить.
— Думаю, да, — пожала она плечами, — но после школы мы редко виделись.
— Почему?
— Сразу после Рождества, в выпускном классе, Линда забеременела, ей тогда только-только исполнилось шестнадцать. — Она взглянула на собственного ребенка и издала резкий смешок. — Я, по крайней мере, подождала окончания школы, а потом уж вышла замуж.
— А отец ребенка?
— На работе. Кев не такой уж плохой парень, правда-правда.
Значит, она замужем. Чедвик почувствовал некоторое облегчение.
— Я имел в виду отца ребенка Линды, — объяснил он.
— А, вы про него. Она тогда встречалась с Дональдом Хьюзом.
— Они были женаты, жили вместе?
— Не слышала об этом. Линда… понимаете, она в последнем классе была немного странноватая, если хотите знать.
— В каком смысле?
— В том смысле, что она одевалась так, точно ей на все плевать. И она все больше погружалась в какой-то свой собственный мир, уж не знаю в какой. У нее вечно были неприятности из-за того, что в классе она все время отвлекалась, но это не потому, что она была глупая или еще что-нибудь, у нее были отличные оценки на ее уровне О, несмотря на то что она была беременная. Она просто…
— Жила в своем собственном мире?
— Да. Учителя не знали, что с ней и делать. Если они у нее что-нибудь спрашивали, она давала правильный и разумный ответ. Выдержки у нее было не отнять. А в последнем классе она, понимаете, перестала с нами тусоваться — ну, у нас была компания: я, Линда, Джули, Анита; мы в субботу вечером часто катались в «Локарно», танцевали, смотрели, нет ли поблизости приличных парней. — Она покраснела. — Потом мы иногда шли в «Ле фонограф», если могли туда просочиться. Мы выглядели на восемнадцать, но иногда охрана очень уж придиралась. Сами знаете, как это бывает.
— Значит, Линда от вас отдалилась, можно так сказать?
— Да. Понимаете, это было еще до того, как она залетела. Тихо жила. Любила читать. Не учебники, нет. Поэзию, всякие такие штуки. И она обожала Боба Дилана.
— А другим из вашей компании он не нравился?
— Да как сказать… Нет, он классный, все дела, только вот под него не потанцуешь, понимаете? И потом, я не разбираю ни одного слова из того, что он поет, если это вообще можно назвать пением.
Чедвик не был уверен, что он вообще когда-нибудь слышал Боба Дилана, хотя имя было ему знакомо, так что он порадовался, что вопрос был чисто риторический. Умение танцевать никогда не входило в число его достоинств, хотя с Джанет он познакомился на танцах, и тогда все, пожалуй, прошло очень даже неплохо.
— У нее были враги, кто-нибудь, кто ее по-настоящему не любил?
— Нет, ничего такого. Потому что Линду невозможно ненавидеть. Вы бы поняли, о чем я, если бы сами с ней познакомились.
— У нее когда-нибудь случались с кем-нибудь стычки или серьезные ссоры?
— Нет, никогда.
— Она принимала наркотики, не знаете?
— Никогда об этом не говорила, и я никогда не видела, чтобы она что-нибудь такое делала. Ну, не то чтобы я обязательно знала, если бы она этим занималась, понимаете.
— Где она жила?
— В Сэндфорде, в муниципальном доме, вместе с мамой и папой. Хотя, я слышала, отец у нее недавно умер. Весной. Как-то быстро. От инфаркта.
— Не могли бы вы мне дать адрес ее матери?
Кэрол продиктовала.
— У нее не было детей, не знаете?
— Я слышала, что года два назад она родила.
— Получается, это было в сентябре шестьдесят седьмого?
— Да, где-то так. Но я ее больше не видела, с тех пор как тогда, в июле, кончились занятия. Я вышла замуж, мы с Кевом поселились здесь, и все такое. А потом появился маленький Энди.
— И с тех пор вы с ней не сталкивались, даже случайно?
— Нет. Я слышала, что после того, как у нее родился ребенок, она перебралась куда-то на юг. В Лондон.
Не исключено, решил Чедвик. Это объясняет, почему ее не хватились сразу. Как сказала Кэрол, картинка в газетах была не очень похожа, к тому же люди редко внимательно вчитываются в газетные статьи.
— Вы можете предположить, что потом случилось с ребенком и его отцом?
— Дона я тут видела. Примерно год назад он ходил с Памелой Дэвис. Думаю, они были помолвлены. Он работает в гараже на Кёркстолл-роуд, у виадука. Помню, Линда говорила, что отдаст ребенка на усыновление. Не думаю, чтобы она собиралась его оставить.
Матери в этом, наверное, понимают, впрочем, сейчас это было неважно. Кто бы ни убил Линду Лофтхаус, это явно сделал не двухлетний ребенок.
— Можете еще что-нибудь рассказать о Линде? — спросил Чедвик.
— В общем-то нет, — ответила Кэрол. — Ну, я не знаю, что вы хотите услышать. Раньше мы были с ней близкими подругами, но потом отдалились, так бывает. Не знаю, что с ней творилось в эти два года. Но мне грустно, что ее убили. Ужасно. Зачем это кому-то понадобилось?
— Это-то мы и пытаемся выяснить. — Чедвик старался говорить как можно увереннее, но, кажется, ему это не очень удалось. Он встал. — Спасибо, что уделили мне время, спасибо за информацию..
— Вы мне дадите знать? Когда выясните.
— Обязательно, — пообещал Чедвик. — Пожалуйста, оставайтесь здесь, с ребенком. Я выйду сам.
*
— Что это с тобой? — осведомился Сирил, хозяин «Квинс армс», когда Бэнкс заказал швепс со льдом. — Доктор прописал?
— Шеф предписал, — проворчал Бэнкс. — У нас новая суперша. Жуткая придира, к тому же у нее, по-моему, глаза даже на затылке, черт побери!
— От меня она ничего не добьется, — заявил Сирил. — Мои уста запечатаны.
Бэнкс рассмеялся:
— Твое здоровье, старина! Может, как-нибудь в другой раз.
— Эта ваша новая шефиня, видать, вам не на пользу.
— Дайте время, — подмигнул Бэнкс. — Мы ее обломаем.
Он отнес свой стакан к выщербленному, крытому медью столику у окна и мрачно воззрился на его неаппетитное убранство. Пепельница была полна смятых сигаретных фильтров и пепла. Бэнкс отодвинул ее подальше. Бросив курить, он постепенно проникся отвращением к запаху табачного дыма. Пока курил сам, он его не замечал, но теперь, приходя домой из паба, чувствовал, что одежда провоняла дымом, и ему приходилось сразу же отправлять ее в корзину для грязного белья. А времени часто заниматься стиркой у него не было.
Энни появилась в шесть, как и было условлено. Бэнкс знал, что она побывала в Фордхеме и поговорила с Келли Сомс. Она взяла себе бутылочку апельсинового сока «Бритвик» и присоединилась к нему.
— Господи! — Это она увидела, что пьет Бэнкс. — Про нас подумают, что мы лечимся от алкоголизма.
— И это правда. Хороший был день?
— Пожалуй, неплохой. А у тебя?
Бэнкс покрутил стакан. Лед звонко постукивал о стенки.
— Могло быть лучше, — ответил он. — Я только что с этого вскрытия.
— А-а.
— Не особенно весело. Как и всегда. За много лет так и не привык.
— Сочувствую, — отозвалась Энни.
— В общем, — продолжал Бэнкс, — мы не так уж и ошиблись в своих первоначальных предположениях. У Ника Барбера было вполне приличное здоровье, если не считать, что в конце жизни ему проломили затылок кочергой. Орудие соответствует ране, и доктор Гленденинг утверждает, что его ударили четыре раза. Один раз — когда он стоял, от этого удара — основные брызги крови, и три раза — когда он уже лежал на полу.
