— Постойте, — торможу официантку. Она перестала записывать заказ и ждала, когда я достану телефон и открою фотографию с Евиной диетой. — А теперь смотри сюда, — протягиваю девчонке телефон. — Тебе ничего из этого нельзя, ты в курсе?
— Ну я же «Марс» съела, и ничего со мной не случилось!
— За это тебе надо было по жопе надавать!
— Ну Олежа…
Ева произносит эти слова таким писклявым голоском, как когда-то Яна, когда хотела получить в подарок красивый браслет из ювелирного магазина. Еще и смотрит так умоляюще, словно от этого зависит ее жизнь.
— Давай так, — стараюсь вкрадчиво донести до нее информацию, — как только ты посидишь на диете, мы обязательно сходим с тобой в Шоколадницу за твоими любимыми блинчиками, договорились? А пока что, — поворачиваю голову к официантке, — принесите нам зеленый чай.
— Ты занудный, как типичный папаша! Иногда я рада, что у меня такого нет.
И почему-то эта фраза заставляет меня удивленно вскинуть на нее глаза и не увидеть ни капли сожаления. Хотя что она такого сказала? Просто обозначила факт нашего неродства. В чем проблема?
Все просто. Я привык к этой девчонке. Привык к ее капризам, к ее пронзительным глазам, наглости. И к некой доли откровенности. К тому, что в один прекрасный день она показала не только отрицательные черты своего характера, но и положительные.
И мы вроде бы нашли общий язык, научились общаться на равных, даже мнения на некоторые вещи были одинаковы, но эти слова…
Они словно напомнили, кто мы друг другу на самом деле. Никто. Я се еще бесплодный мужчина, которого бросила женщина, а она девочка-сиротка, от которой отрешился весь мир…
— Ты че завис? — Ева щелкает пальцами перед глазами.
— Ничего, все в порядке.
— Если ты обиделся, сорян, просто…
— Я сказал, все в порядке.
И мы замолчали. Ева смотрела в окно на проходящих мимо людей, некоторым даже рожицы корчила, как маленькая девочка. А я…
Нет, не все со мной в порядке. За эти дни я успел позабыть о боли расставания, о мимолетной встречи с Яной около мастерской и о диагнозе. Я забыл обо всем, окунувшись в эту девчонку, о которой хотелось заботиться. Хотелось делать то, чего ей так не доставало. Как родитель своему чаду. Но мы никто. И в любой момент можем исчезнуть из жизней друг друга.
— Ваш заказ, — девушка ставит перед нами чайник и две чашки. Если бы мне кто-то сказал, что я буду пить чай в «Шоколаднице», не поверил бы этому сумасшедшему.
Ева смотрит на этот чайник, как на паука в супе.
— Пей, — наливаю себе и ей прозрачно-зеленую жидкость.
— Не хочу! Он противный!
— Тогда в следующий раз не приду.
Ее глаза недобро сверкнули, брови нахмурились, однако через пару секунд она нехотя взяла чашку, зажала ее двумя ладонями и отпила немного чая.
— Только попробуй не прийти! — ехидно смотрит на меня и допивает чашку залпом. Потом наливает новую порцию. Какая старательная. Знает же, что все равно приду, что не оставлю ее одну. — Девушка, — Ева останавливает официантку. — Принесите блинчики с маком.
Эй! То есть мои слова вообще ничего не значили? А как же диета? Доктор четко сказал, что первое время надо диету соблюдать.
— Не смотри на меня так! — тут же сверкает золотистыми глазами. — Доктор разрешил, — и показывает мне экран кнопочного телефона, где сверкает сообщение от врача, а точнее одна фраза. «Разрешаю».
— Ты когда успела обменяться с ним номерами?
— Пока лежала. Он не такой мудак, как другие, и неподкупный, а еще…
— Ева!
— Ну ладно. Просто я раньше у него лечилась, вот он и согласился помочь.
Надо было тоже его номер взять, чтобы девчонка не смела обманывать. Ведь сейчас ей это очень выгодно. Сама же будет виновата, если в больницу попадет. А если не откачают? Если меня не будет рядом? Кто там в этом богом забытом интернате о ней позаботится?
— Половину утаскиваю я.
— Хм… — она подняла глаза кверху. — Лады!
Так легко согласилась? А где же споры? Доказательства правоты? Колкие фразы о том, что делиться своим не любит?
И пока я задавался вопросами, на стол положили тарелку с четырьмя половинками блинчиков с маковой начинкой, приправленных ванильно-шоколадным соусом. Она даже вилку с ножом не берет, хватает тремя пальцами блинчик, мокает его в соус и в два укуса проглатывает. Затем еще один. И еще…
Так, стоп! Половина же моя!
— А ты рот не разевай! — Ева хлопает меня по ладони не заляпанной рукой и доедает последнюю порцию. Вот зараза!
— Мы же договорились!
— Когда я разбогатею, то верну тебе должок, — говорит она довольно, едва проживав все блинчики.
— Заметано.
Смешная. Вся заляпанная шоколадным соусом. Пальцы, на губах пара капель осталась, а на тарелке выпавший мак. Маленькая проказница. Веселая, немного наглая, бойкая. Забавная. Пальцы облизывает, словно нигде больше такую вкусняшку не попробует.
— Знаешь, — Ева первая нарушает тишину, — несмотря на твое занудство, из тебя выйдет крутой папаша, — добавляет она довольно. Наверное, я бы поверил ее словам, если бы не диагноз.
— Это комплимент?
— Не похоже?
— Ну, не знаю. Возможно…
— А ты не сомневайся, — девчонка непринужденно улыбается. — Вот нарожаешь своих детей, и будешь счастливым.
Молчу о том, что физически мне не дано рожать, вряд у меня получится, не говоря уже о бесплодии. Но комплимент все равно приятен, как ни крути.
— Спасибо, Ева. Надеюсь, тебе достанутся хорошие родители…
— Не достанутся, — отрезает она, недовольно сведя брови на переносице.
— Почему?
Молчит. Опускает глаза на чашку, делает последний глоток и, отложив ее, поднимает глаза на меня.
— Таких взрослых уже никто не удочеряет. И еще…
— Что? — так же внимательно смотрю в медовые глаза, не разрушая зрительный контакт. Казалось, если отведу взгляд — потеряю ту нить, по которой течет доверие. Ее ко мне.
— Кому нужен неадекватный ребенок с больным сердцем?
