девятом классе проходили. Проблему лучше решай!
Решать? А что тут можно решить? Любимая женщина бросила и быстро нашла замену, а страшный диагноз вряд ли что-то изменит. Я ничего не смогу с этим поделать. Может, со временем перестану «стрелять холостыми», но сильно сомневаюсь, что из этого лечения что-то получится. Может, попытаться?
— Ну что, Ева, пора делать уколы, — к нам заглядывает молоденькая медсестра. — На выход папаша.
И чего они папашей меня называют? Я такой старый, что ли? У нас разница лет пятнадцать, не больше!
— Мне пора, — опускаю свою ладонь на ее. Она слабо сжимает ее в ответ. Вот и все. Навестил, привез продукты. И все. Наверное, пришла пора разойтись. Мне пора готовиться к пиару, который мне Эдгар прописал. Только…
— Ты придешь?
… у судьбы свои планы.
— Если хочешь, могу прийти.
— Хочу… — ее глаза заискрились, будто я пообещал полстраны на день рождения подарить.
— Принести что-нибудь?
— Марс! — тут же вырывается с ее губ. Все-таки она еще ребенок, хоть и размышляла о мое проблеме, как взрослая.
— Тебе нельзя.
— Все равно принеси. Пожалуйста…
Вот глупышка. Потерпела бы пару дней, и я купил бы этот дурацкий марс. И шоколадки. И мармеладки. Даже гамбургер, если бы попросила. Но врач запретил.
После приема я поговорил с ним, выучил все, что можно, а что нельзя в ее состоянии. Конечно же, на следующий день марс не принес, за что получил подушкой в лоб. Еще через день увидел недовольно поджатые губы, а через неделю она и вовсе перестала дуться.
Но в один прекрасный день, когда нес в кармане тот самый марс, обнаружил пустую койку…
Глава 9. Возвращение в реальность
Больше всего в этой жизни, кроме гадких таблеток, ненавижу выходные. Эти два дня, полные одиночества и лишнего напоминания, что никому ты здесь не нужен. Лучше уж в школе отсиживаться, нежели сидеть в четырех стенах и ждать, когда же наступит понедельник.
А знаете почему? Потому что в этот день ребята разъезжаются по домам. Кто-то с родителями общается, кто-то с родственниками, братьями-сестрами, которых распределили в другой интернат. А я остаюсь одна. К кому мне спешить?
Мать отказалась то меня, как только я родилась, через три года пыталась забрать меня из дома малютки. Навещала каждые выходные, приносила новые игрушки. Помню ее светло-медовые глаза. Большие. Добрые. Пронзительные. Как у меня. Но в один прекрасный день она сказала тогда еще пятилетней девочке, что больше не будет приходить. И ушла.
Как оказалось, раз и навсегда.
Только потом я узнала, что после меня у нее родился сын, за которым она недоглядела. Итог: смерть трехмесячного младенца и лишение родительских прав.
Некоторые ценят тишину, спокойствие в комнате. Я бы ее тоже ценила. Каждое мгновение. Однако непрошенные мысли возникают в голове быстрее, чем я успеваю заблокировать разум. Воспоминания. Само прошлое. Существование вне этих стен. Жестокое, но не менее прекрасное.
После выписки из больницы мне позволили гулять по территории. Точнее жаба дала распоряжение по наставлению врача. Прописали нужные таблетки, к тому же Олег купил дополнительную упаковку. Правда, это было недели полторы назад, и она уже закончилась. Ничего. Там еще парочка лежит, на пару дней хватит.
Снежинки падают на голову. На нос. На ресницы. Слепят. Наверное, именно по этой причине не обращаю внимания на малышню на площадке, на стук ног на горке. И на припаркованную беху, которую уже видела когда-то давно. Вечность назад. Которую, еще лежа в больнице, выглядывала из окна в ожидании, когда она припаркуется на свободном месте, а ее владелец поднимет голову и встретится со мной взглядом.
И его не сразу вижу. Точнее его фигуру в черном пальто. Она несется прямо ко мне, шурша снегом под ногами. Смотрит напролом. Дети на площадке оборачиваются, стреляя любопытными глазами в статного мужчину, но он не замечает. Походит ко мне, точнее к лавочке в углу под яблоней. Стряхивает снег и садится рядом.
— Привет. А ты чего тут сидишь? — спрашивает он, улыбнувшись. Щеки еще не покраснели от мороза, с губ идет белесый пар.
Изменился за эту неделю. Темноватая щетина на щеках появилась, глаза посветлели, а на светлые ресницы приземлялись маленькие снежинки. И улыбка. Широкая такая. Белоснежная. Обычно такие в рекламах зубной пасты показывают.
— А где мне еще быть?
— У вас через пять минут мастер класс начнется.
— Откуда ты знаешь?
Смотрю на его улыбающуюся морду лица. Довольную такую, словно джек-пот выиграл. Хотя о чем я думаю? У него и так денег много. Лучше будет сравнить его выражение лица с возможностью завести потомство.
— Я его провожу. Пошли.
Он не тянет за руку, не заставляет — сама иду. Потому что хочу еще немного побыть с этим человеком. С добрым. Отзывчивым. И интересным. Если бы месяц назад мне сказали, что я стану общаться со знаменитым художником, не поверили бы.
Когда Миша умер, я проклинала всех этих мажорных снобов, пытающихся заработать репутацию липовой благотворительностью. В том числе и Олега. Я даже сидение в его машине специально испачкала, чтобы запомнил меня на всю жизнь. Запомнил тот неприятный осадок. Хотела еще поцарапать, но не успела. Зато сигареты стащила — хватило на расплату долгов.
Мое мнение поменялось, когда он спас меня и пришел через некоторое время в больницу. Навещал меня практически каждый день, сидел рядом, развлекал, разговаривал не как с ребенком, а как с равным себе. Для всех он был талантливым художником.
А для меня единственным взрослым, который не оттолкнул, а наоборот — потянулся навстречу…
Он обычный мужик со своими проблемами, возведенными в кубе. Точнее с одной проблемой. И что такого в бесплодии? Можно ведь малыша из детдома взять. Они так нуждаются в любви, которой так не хватает именно в детстве. Именно в этот период одиночество и непонимание съедает нас с потрахами.
— Ну что, дети, давайте послушаем Олега Дмитриевича, — начала воспитательница пятиклашек. На первый взгляд добрая и отзывчивая женщина,
