Не сгустилась ли еще более сия инфернальная “тьма” в наши дни? Ибо не перестает возрастать отчаяние у насельников нашей планеты, и до крови тяжко молиться за сей мир, как он есть. Приведу одну из моих молитв к Богу Вышнему: Открой сердцу моему тайны Твои; яви мне грешному Твою сокровенную от века Премудрость; Духом Твоим Святым просвети умные очи сердца моего, чтобы мог я узревать Твой благой промысл о всем роде людском даже в самых ужасных событиях современности. Дай душе моей силы терпеливой любви, ибо я изнемогаю в тленной плоти моей от узрения и еще более от слуха о нестерпимых пытках, совершающихся по всей земли над плененными братьями… Ты не раз давал мне уверенность в окончательной победе Света Твоего, и все же — Ты видишь, я изнурен в служении моем.
С молодых лет стою я в скорбном недоумении от развертывающейся предо мною картины. Но бывали часы странного торжества, когда крайнее безумие всего удостоверяло меня в неизбежности наличия иного “полюса” в бытии мира — Премудрости. Я не постигал ее, но она вливала в душу надежду преображения твари, и молитва о всем мире возрождалась в сердце, и Свет незаходимый исцелял мою душу.
При молитве о людях сердце нередко ощущает духовное или душевное состояние тех, о ком приносится Богу молитва. Благодаря сему, духовник может переживать их “судьбы”: довольство и счастье в любви, изнеможение в трудах, страхи от грядущих на них бедствий, ужасы отчаяния и подобное сему. Вспоминая пред Господом болящих, он духом склоняется над одрами миллионов людей, в каждый данный момент смотрящих в лицо смерти, пребывающих в мучительной агонии. Переводя внимание на умерших, иерей естественно умом идет в тот мир и соучаствует или в спокойной преданности души Богу, или в испуге пред неведомым, поражающем воображение прежде, чем постигнет самый факт ухода из этого мира. И если стояние у постели только одного умирающего в агонии дает нам видение, потрясающее своим контрастом с нашим представлением о первозданном человеке, то мысль духа нашего о всех страдальцах земли становится превышающей меру выносливости нашей психики и даже тела. Для священника и духовника это чрезвычайно ответственный порог: что сотворить? Закрыть ли глаза на все ради нормального всем нам инстинкта самосохранения, или же пойти дальше? Без предварительного подвига глубокого покаяния по дару Свыше это “дальше” недоступно человеку. По существу речь уже идет о следовании за Христом в Гефсиманский сад и на Голгофу, чтобы вместе с Ним, Его силою, жить трагедию мира, как свою ЛИЧНУЮ; сверхвременно и сверхпространственно в духе обнимать сострадательной любовью весь род наш, погрязший в неразрешимых конфликтах. Сердцевина всемирной трагедии в том, что нами забыто и даже отвергнуто изначальное призвание наше. Всегубительная страсть гордости преодолевается только тотальным покаянием, чрез которое нисходит на человека благословение Христова смирения, творящее нас чадами Отца Небесного.
Не только наш психофизический состав отказывается включиться в мироискупительную молитву и жертву любви Иисуса Христа, но и дух наш страшится сего события, и ум не в силах подняться “туда”, на гору, высочайшую духовно всех иных гор, где Господь предал Свой дух в руки Отца. “Человекам это невозможно, но не Богу; ибо все возможно Богу” (Мк. 10: 27). Восход “туда” осуществляется без предварительной идеи о сем событии; возносится душа как бы естественным образом в собственной молитве раскаяния о своих грехах, о своем падении, которое единит ее (душу) чрез это состояние со всеми истекшими веками истории человечества, и это вдруг, неожиданно, ненамеренно. В напряженном плаче о себе самой душа, по дару Духа Святого, вводится бытийно в сущность нашего греха в его метафизическом измерении — как выпадения из блаженной нетленной жизни во Свете, исходящем от Лица Отца всяческих. Это не философское созерцание, не интеллектуальное богословствование; это — ФАКТ нашего бытия: в падении Адама человечество оттолкнулось от Бога. Что действительно страшно, так это то что в нашем ослеплении мы не видим нашего греха. Его природа приоткрывается нам чрез веру в Божество Христа.
“Иисус сказал: Я отхожу, и будете искать Меня; и умрете во грехе своем. Куда я иду, вы не можете прийти… вы от нижних, Я от вышних; вы от мира сего, Я не от сего мира. Потому Я и сказал вам, что вы умрете во грехах своих: ибо если не уверуете, что это Я (Который сотворил вас), то умрете во грехах своих. Тогда сказали Ему: кто Ты? Иисус сказал им: прежде всего, Я то, что и говорю вам” (Ио. 8: 21–25).
Так мы познаём, что наш личный грех есть грех всего мира людского. И священническая молитва о прощении грехов миру есть покаяние о всем человечестве. Простите меня: я не вижу словесного подхода к тому, о чем идет речь. Каждый, кто истинно кается в своих преступлениях против любви Отчей, силою Самого Бога переносится в эту таинственную ныне для нас сферу. Я маленький человек, но я принадлежу великому телу всечеловечества и не могу вырвать себя оттуда. Мой грех я сначала живу именно как только мой; но позднее раскрывается для меня, что это ТОТ ЖЕ САМЫЙ ГРЕХ, что описывается в Библии, в книге Бытия (гл. 3). Я ничтожен, но не ничтожно происходящее во мне; не ничтожно и в очах Создавшего меня. Ведь и Он Сам “истощил” Себя до “уничижения”, крайнего, непостижимого нам. Он совершил сие, будучи по естеству Своему беспредельно великим Богом; и это — чтобы спасти нас.
Вот уже многие годы, как я стараюсь внушить обращающимся ко мне, чтобы они воспринимали постигающие их испытания не только в границах их индивидуального существования, но и как откровение о том, чем и как живет и жило истекшие тысячелетия все человечество. Всякое переживание и радости, и боли может стать для нас новым познанием, необходимым для нашего спасения. Когда мы чрез нас самих живем весь мир людской, всю историю человечества, тогда разрываем замкнутый круг нашей “индивидуальности” и выходим на просторы “ипостасной” формы бытия, становясь победителями смерти, причастниками божественной беспредельности.
Сей дивный путь никому, кроме христиан, неведом. В начале опыт такого исхода из тесной тюрьмы индивида может показаться парадоксальным: сами мы пребываем в страдании, сокрушающем нас, и где найдем силу духа обнять состраданием те миллионы людей, которые в каждый данный момент страдают подобно нам, и быть может, и даже наверное — еще больше? Если у нас радость, это еще как‑то доступнее, но когда с нашей болью мы не способны справиться, сострадание же множеству лишь увеличит и без того несносное наше мучение. Однако, проделайте сие, и вы увидите, как в глубоком плаче молитвы о всем страждущем человечестве проявится энергия иного порядка, не от мира сего. Этот новый вид сострадания, нисходящего Свыше, отличается от первого, замкнутого в себе, тем, что оно уже не убивает, а оживотворяет нас. Горизонты нашей личной жизни раздвигаются безмерно, и многие места Евангелия и Посланий становятся понятными, как бы словом о нас самих… больше того: нашим уже словом. Пример: “Всякое наказание в настоящее время кажется не радостью, а печалью; но после наученным чрез него доставляет мирный плод праведности” (Евр. 12: 11). Или: “…взирая на Начальника и Совершителя веры Иисуса, Который, вместо предлежащей Ему радости, претерпел крест, пренебрегши посрамлением, и воссел одесную престола Божия…” (Евр. 12: 2). Открыванием себя для большего страдания в духе преодолеваем наше индивидуальное испытание. Так особенно будет в конце: смертию преодолевается смерть, и обретается сила Воскресения.
Всем нам необходимо много молиться, чтобы чрез горячую и многолетнюю молитву, особенно покаянную, трансформировать нашу падшую натуру настолько, чтобы она стала способною усвоить открывшуюся нам Безначальную Истину. И сие прежде, чем мы покинем сей мир. Христос, явивший нам в нашей плоти сию Истину, — влечет нас к Себе и призывает следовать за Ним. Наше вечное с Ним пребывание в Царстве непоколебимом зависит от нашего ответа на Его призыв. Безмерное величие стоящей пред нами задачи наводит страх на сердце наше и ум. Страх любви, потому что мы можем оказаться совершенно недостойными Бога. Страх пред болезненным подвигом, потому что “Царство СИЛОЮ берется” (Мф. 11: 12). Неописуема сия брань. Побежденному злою гордостью или низкими страстями грозит “тьма кромешная” (ср.: Мф. 8: 12; 13: 41–43). И с другой стороны: “Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил, и сел с Отцом Моим на престоле Его. Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит…” (Откр.3: 21, 22).
Нам предстоит грандиозная битва, но битва особая, святая, непохожая на братоубийственные войны, заполнившие историю нашего мира со времени первого убийства Авеля братом его Каином. Общий для всех нас и единственный подлинный враг — наша смертность. Мы должны страдальчески бороться против живущей в нас смерти, начиная с самих себя. Евангелие Господа принадлежит иному плану, высшему, надмирному: все в нем “не по человеку и не от человека” (ср.: Гал. 1: 11–12). Преступно умалять его вечные измерения, потому что тогда оно утеряет для людей притягательную силу и даже смысл. Конечно, заповеди Христа: “любите врагов ваших… будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный” — превосходят наш ум и нашу силу. Но Христос в плоти нашей явил сие совершенство: “Он победил мир”. Значит и нам может быть дана победа, когда мы с Ним. О Своем слове Христос выразился, что оно есть семя: “семя есть слово Божие” (Лк. 8: 11). Пусть пребудет оно в нас как семя не от мира сего; по кончине, попав в родные для него условия, оно даст нетленный плод.
